Виржини Депант - Teen Spirit

• Название: Teen Spirit
• Автор: Виржини Депант
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-328-0

В свои тридцать с небольшим лет Виржини Депант — одна из самых модных современных французских писательниц лауреат престижной литературной премии «Флор». Первый же ее роман «Трахни меня» (Baise-moi, 1993) произвел подлинный фурор. Фильм по этому роману, снятый ею совместно с бывшей порноактрисой Корали, упрочил ее скандальную славу. «Дрессированные сучки» (Les Chiennes savantes, 1999), где сюжеты «Трахни меня» получили еще более скандальное продолжение, — уже не один год среди лидеров продаж во Франции. Новый роман Виржини Депант — «Teen spirit» (2002) — это опять вызов обществу, вещь провокационная и предельно откровенная.

---

— Ты все еще ее любишь?

Если она и волновалась, то отлично это скрывала. Я ответил:

— Нет. Сцена в баре меня огорчила, но… не потрясла. Знаешь, с мальчишескими чудачествами покончено. Чтобы я стал жить с бабой, беременной от другого, — нет уж! Даже если бы я ее обожал. Дудки! Следующего ребенка я сделаю нормально с женщиной, которая не будет ничего от меня скрывать, я хочу видеть, как он родится, и должен тебе сказать, что буду с удовольствием вставать ночью и давать ему соску.

Я, типа, раскручивал себя в глазах Сандры, на будущее. Она виду не подала, что ее это интересует.

Она собиралась на свидание со своим пирсингованным придурком. Я, как обычно, проводил ее шуткой:

— У него что, пирсинг на кончике члена?

— Отвяжись.

— Если нет, не понимаю, что ты в нем нашла.

— А с пирсингом понимаешь?

— Тьфу, не говори гадостей, меня сейчас стошнит.

Я остался дома один в отвратительном настроении.

* * *

По телевизору — ничего, я забил косяк: чтоб чем-нибудь себя заинтересовать, мне надо было хорошенько убиться. Как всегда по вечерам, набросал четкое расписание на завтрашний день. Составлять длинные перечни неотложных дел, насущных решений, необходимых звонков — это занятие меня успокаивало, даже если в конечном итоге я ничего из намеченного не выполнял. Как всегда по вечерам, я поклялся себе, что завтра примусь за роман. Когда забуреваешь, голова полнится мыслями, и я воображаю в подробностях, как завтра сяду за работу.

Туфта! Я гнил и выхода не видел.

Вдруг вспомнил о матери, и тут пошел чистый психодел. Дескать, срочно надо отвести к ней Нанси — мать должна увидеть ее перед смертью.

Мать родила меня в восемнадцать лет, и теперь ей не было еще и пятидесяти. Разумом я понимал, что в ближайшее время она вовсе не собирается нас покидать. Но в тот вечер я высадился на измену по полной. С маразмом пора было кончать.

Если разобраться, с Кэт все разрушилось по моей вине, раньше следовало въехать, что… она мне нужна. И что Сандра трахалась на стороне — тоже моя вина, надо было самому. Была частица моей вины и в том, что Алиска в свое время не попыталась мне написать или позвонить, ну, понятно, в общем… Последние месяцы я старался не вспоминать, но ведь я тогда факался со всеми герлами подряд и от Алисы этого не скрывал. Я не показывал ей, что нахожу ее соблазнительной, прикольной, трогательной. Доля ответственности лежит и на мне. Пустяк, конечно, в сравнении с тем, что сделала она… Но все-таки… Нищета-сука преследовала меня неотступно, прилипла ко мне навечно, как ничто другое на свете, въелась, стала мной, и расставаться с ней я не желал. Только в конце концов она меня раздавит, расплющит и сама распластается на моем месте. А я так и не научился остерегаться ее, держаться от нее подальше.

Мучительные мысли роились у меня в голове, и тут зазвонил телефон; автоответчик был включен, я не стал подходить: скорее всего звонили не мне. Это оказалась Алиса, голос мрачный, заплетающийся от транков, перемешанных с алкоголем. Я снял трубку, она рыдала — ну полная непруха!

— Нанси у тебя?

— Ты думаешь, что говоришь?

— Полный кошмар, звонили из школы: ее выгнали. Продавала коноплю.

— Не реви так, это еще не… в общем, неприятно, конечно, но нельзя же так… Черт! Алиса, уже почти одиннадцать, почему ты звонишь только теперь?

Я разозлился, что она звонит так поздно, поскольку уже укурился и плохо соображал.

— Не хотела тебя зря беспокоить. Мы с ней разругались, и она ушла. Я больше не могу, Брюно.

— Ушла?

— Я выпила успокоительные, легла. Потом что-то меня разбудило, я зашла к ней в комнату, а ее нет.

— Ты ходила в полицию?

— Я только оттуда, но я больше не могу…

Я догадывался, к чему она клонит, и боялся это услышать, но и отвертеться не отвертишься. Я спросил:

— Ты хочешь, чтобы я приехал?

— Хорошо бы.

— Ловлю такси и еду.

* * *

Когда ты на Барбесе, слова «ловлю такси» следует понимать буквально. Тем более что я белый… Я дошел пешком до мэрии восемнадцатого округа, лихорадочно вглядываясь в проезжающие автомобили, в одном месте перебежал дорогу и уже вцепился в водителя, но получил традиционный ответ: у него кончается смена, и ему не по пути. На стоянке ждать пришлось недолго. Я сразу узнал женщину за рулем: она везла нас, когда я переезжал к Сандре. Тоска. А с другой стороны, забавно: редко случается встретить одного и того же водителя.

— Застава Шамперре.

— Как предпочитаете ехать?

— Давайте по Периферическому. Если это быстрей…

Лучше бы я ничего такого не произносил. Она восприняла мои слова конкретно; мне пришлось вцепиться в ручку над окном; я напрягся, не переставая твердить себе, что я мужчина и не к лицу мне просить миниатюрную женщину сбавить скорость.

Попробовал позвонить Сандре на мобильник: «Оставьте ваше сообщение». У меня сжалось сердце: предала, бросила, и она тоже. Я наговорил сообщение, резюмировал ситуацию. Они с Нанси изредка обменивались мэйлами — может, ей удастся что-нибудь узнать.

Таксистка обернулась ко мне, одновременно набирая скорость, а я еще крепче сжал ручку, с прискорбием сознавая бесполезность моих усилий.

— Девочка сбежала из дома? Сколько ей?

Малышка ее явно интересовала. Я предпочел бы молчаливого парижского шофера, который пассажиров своих в упор не видит. А тут пришлось отвечать; впрочем, я сохранил холодность:

— Тринадцать. Разругалась с матерью и ушла. Больше я пока сам ничего не знаю.

— Вы разошлись?

— Мы не сходились… то есть сходились, когда ее делали, но это делается быстро.

Она засмеялась, смех ни мужской, ни женский, а словно бы смех эльфа.

— Тринадцать лет — трудный возраст для девочки, — добавила она.

— Догадываюсь…

Нас обогнала гоночная машина с четырьмя отвязными юнцами; музон гремел у них на полную мощь, мчались, вероятно, со скоростью километров четыреста и скользили по Периферическому бульвару, как по автодрому.

За окном с вызывающим идиотизмом мелькали эмблемы разных фирм. Я снова вспомнил Фицджеральда: «Наши родители оставили нам искаженный мир».

Я злился на Нанси: думает только о себе, капризничает, мать изводит. Я еще не начал волноваться — ярость пересиливала.

Заметив, что меня не тянет на разговор, таксистка замолчала, как раз когда мне захотелось ее послушать. Я спросил:

— Чудно. Я уже ездил с вами, и вы уже говорили, что тринадцать лет — трудный возраст. У вас тут что-то личное?

Она протянула мне косячок, совсем маленький, незаметный. Я затянулся.

— Когда мне было тринадцать, родители надумали меня укротить. Мы жили уже здесь, во Франции, они чертовски хотели интегрироваться, а меня поместили в психушку. Чтоб мне голову в порядок привели. Они были достаточно продвинутыми и знали, что существует такая штука — психиатрия, но не смыслили в этом ни бум-бум. Полагаю, они рассчитывали, что мне вскроют череп и два-три нейрона поставят на место. Как запчасти в автомобиле. Номер не прошел. Психиатрия в Европе — это каменный век. Они пишут умные книги, а сами еще на том уровне, когда зубные врачи рвали зубы клещами… Только мозг — не зубы, его нельзя рвать не разобравшись, особенно клещами… Какую-то пользу я все-таки извлекла: повидала кучу сверстников. Получила пищу для размышлений…

Она охотно шла на разговор и, как это случается с иммигрантами, тянулась к правильной речи, умела построить фразу, подать ее с пафосом… Разве что гашиш мешал.

— Мозг в этом возрасте, — продолжила она, — очень хрупкий механизм. Все в становлении. Ты ничего не чувствуешь. Не чувствуешь боли, не ощущаешь повреждений. Может, тебе внутри уже все разбомбили, а ты думаешь, что оно идет путем. Сил-то избыток… А понимания — ноль. Первый встречный дубак нагонит тебе ботвы и западает в голову надолго.

Я был удивлен таким поворотом разговора. И огорчен одновременно: гнев постепенно уступал место боли, волнению, растерянности. Но тут, по крайней мере, я ступал на привычную почву.

До заставы Шамперре оставалось недалеко. Я спросил:

— А что, по-вашему, делать нам, взрослым?

— Не суетиться… Во всяком случае, я никогда не видела, чтобы отбившегося от рук подростка удавалось усмирить дисциплиной. Можно отсрочить кризис, но все подавленное силой рано или поздно всплывет.

— Остановите у светофора.

Она остановилась, обернулась и посмотрела на меня в упор:

— Подростки, я думаю, похожи на большинство взрослых: они не знают, чего хотят, не умеют угадать, что для них хорошо. А хорошо для них то же, что и для взрослых: нужно им каждый день повторять, что их любят и им доверяют.

— Трудно доверять соплячке, которая сбегает из дома, стоит сказать ей слово поперек.

— Вы не хуже моего понимаете: проблема не в этом. Сейчас она одна на улице, ночью: как бы ни было плохо вам и вашей дамочке, в опасности-то она. Под угрозой ее жизнь. И успокаивать надо ее, успокаивать и еще раз успокаивать. Пока она не уразумеет, что напрасно впала в истерику. В противном случае она будет считать, что правильно поступила. Если вы ее сдадите на попечение властям, ну, любым, вы ей только подтвердите, что она не зря вам не доверяла. Или вы ее сломаете.