Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

• Название: Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
• Автор: Морли Каллаган
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Романы Морли Каллагана, представителя старшего поколения писателей Канады, поднимая сложные нравственно-психологические проблемы, исследуют условия человеческого существования в современном для автора буржуазном обществе.

В сборник вошли романы «Радость на небесах», «Тихий уголок», «И снова к солнцу».

---

Голос у Кьюница был грубоватый и твердый, как у старого полковника-англичанина.

— А, ради бога… — нетерпеливо начал он. Потом смолк. Ал уж решил было, что он положил трубку. Затем Кьюниц спокойно сказал: — Вы совершенно правы, мистер Дилани. Есть у Шора страницы, которые обладают удивительным воздействием. Казалось бы, я давно научился понимать, каким образом достигается подобный эффект, но эти страницы я перечитывал много раз и так и не понял, как это сделано. Если хотите знать, я никогда ни одну свою работу не писал так долго, как писал эссе о Шоре. Вроде бы у него все так просто, но это лишь поверхностное впечатление, на самом деле это необычно. Желаю вам удачи. — И Кьюниц повесил трубку.

— Ну вот, — растроганно сказал Ал, отходя от телефона. — Во всяком случае, хоть один читатель мне обеспечен.

— Кьюниц?

— Великий Кьюниц!

— Ты доволен?

— Еще бы!

— И я тоже, — сказала она, но потом вдруг беспокойно заходила по комнате. Наконец она остановилась у окна и стала глядеть на улицу. — Как крутит снежинки под фонарем. В детстве я любила смотреть. — Она порывисто обернулась к Алу: — Может быть, пообедаем сегодня в городе? В китайском ресторанчике, а потом зайдем куда-нибудь еще. Ты не против? Как я выгляжу в этом платье? Можно не переодеваться?

— Только надень пальто, — сказал он.

Они пообедали у Сай Ву, а потом пошли в бар «Макамбо» — веселиться так веселиться. Там было полно молодежи, но громкая музыка и счастливые лица вокруг почему-то мешали им, вторгались в их тихую радость.

— Уйдем отсюда, — с досадой сказал Ал. — Просто погуляем по улицам.

Снег перестал, но на тротуарах он лежал толстым слоем. Такси у обочины забуксовало, и колеса бешено крутились вхолостую.

— Чудная ночь! — сказала Лиза. — Все так мирно вокруг.

Они согласились, что вечерами после снегопада город всегда хорошеет. Не видно старых, облупленных домов, складов, труб, они лишь маячат размытыми контурами в мягком ночном свечении. Опять пошел снег… Голова и плечи Лизы стали белыми от снега, а лицо ее было словно обрамлено мерцающей белой завесой, и, зачарованный, Ал не мог отвести от нее глаз. Лиза чувствовала, что он любуется ею. Тротуары совсем завалило снегом, он уже набивался в ботинки. Они брели, не говоря ни слова, но им обоим было удивительно легко и приятно. Лиза вдруг сказала:

— А подумал ли ты, Ал, вот о чем: ведь наш Юджин Шор будет первой знаменитостью с фамилией Шор.

— Может быть, может быть, — сказал он. — А как тебе нравится, к примеру, такая семья: Большие Шоры?

И она с серьезным видом подхватила:

— Вот-вот. А еще был знаменитый хоккеист Эдди Шор.

— Верно, — согласился Ал, сдерживая смех. — А еще есть Тутс Шор.

— Не забудь о Дине Шор.

— Нет, мне больше правится Пулфорд Шор.

Тут Лиза попала ногой в сугроб, и он затревожился:

— Ну не дурачье мы? Ты, того гляди, схватишь простуду. Скорее домой!

Но такси, конечно же, было не поймать. Пришлось идти пешком до самого дома. Лиза выпила подогретого виски и улеглась в постель. Ал же, переодевшись, стал набрасывать план будущей книги.

8

Ведя привычный образ жизни, чувствуя себя в безопасности среди своих вежливых соседей, в урочный час отправляясь, как всегда, прогуляться по городу, Юджин Шор, как видно, полагал, что он по-прежнему не позволяет людям, подобным Алу Дилани, вторгаться в его частную жизнь. А неподалеку Ал, сидя за письменным столом, играл в свою игру, которая подводила его все ближе и ближе к Шору. Чуть сосредоточившись, он мог представить себе Шора в кресле-качалке, как он видел его тогда в окне. Он мог представить, что получает от него нужные ответы. Для этого у Ала имелись все необходимые инструменты. Он тщательно исследовал темы, архетипы, отголоски старых мифов, интересные ассоциации. Время от времени, услышав в коридоре шарканье старых Лизиных шлепанцев, он прерывал работу. У двери его комнаты шарканье стихало, и в наступившей тишине, в том, как она прислушивалась, он ощущал ее одобрение. Он ощутил его и в тот вечер, когда она сказала ему, что ей приятно засыпать под стук пишущей машинки. Ближе к полуночи она обычно входила к нему в комнату и говорила: «Может, сделаешь перерыв? Съешь сандвич и выпей кофе или холодного пива». Она забирала все, что он написал, на работу и перепечатывала там набело. Скоро у него уже набралось сто двадцать страниц.

Однажды вечером, когда за окном лил холодный дождь, Ал начал перечитывать написанное. Он читал под раскаты грома и вспышки молний, в окно хлестал дождь. Но он даже ни разу не поднял голову. Но вдруг осознал, что уже не читает — не может читать. Он был потрясен. Все было не так. Ничто на этих страницах не отражало того глубочайшего впечатления, которое произвели на него книги Шора. «О господи!» — пробормотал он.

Он вскочил и пошел на кухню. Слава богу, Лиза спала. Ему хотелось кинуться вон из дома и напиться где-нибудь до чертиков, но час был слишком поздний, и на улице лил дождь. Он достал из холодильника банку пива. Тяжесть внутри — мертвенная, давящая — наполняла его страхом. Он ненавидел себя. И снова услышал прежний голос: «Ты ничто, Ал». Еще одна бездарь, еще один жалкий графоман! Да нет, не графоман, в отчаянии пытался он спасти себя: он хоть понимает, как все это бездарно. Он отдает себе отчет, что запутался в тенетах университетской схоластики, знает, что, в какие бы он ни отправился странствия, он неизбежно потащит за собой альбатроса — доктора Мортона Хайленда — и до конца жизни тот будет сидеть у него на загривке. Инструменты! Проклятые инструменты, от которых нет никакого толка.

И даже от пива нет толка. Глядя на стакан и на пустые банки, он проникся жалостью к себе. Он редко пил пиво. Коньяк или виски. Шотландское или ржаное. Почему в доме нет виски? Потом схватился за голову — его все больше одолевал страх. Значит, он должен бросить работу над Шором? Найти в себе силы перенести унижение и вернуться к работе над Мейлером. Уставившись на сверкающую белизной полированную столешницу, он снова и снова твердил себе это.

Вдруг он вскочил и, шатаясь, устремился к своей комнатке. Он вытащил из ящика стола все старые вырезки, которые ему принесла Лиза, и начал их жадно читать, как будто вдруг вспомнил о каких-то интересных высказываниях знаменитостей — они, кажется, говорили что-то такое, что следовало держать в уме. Но почему все они столь немногословны? Вот, например, Синклер Льюис, его высказывание много лет назад, когда Шор был еще совсем молодым: «Техника Шора так проста, что кажется, будто он вовсе не пользуется никакими приемами»; и Уиндэм Льюис, и Уильям Сароян, и Альфред Кейзин. Стародавние восторженные высказывания: будто все эти люди соприкоснулись с чем-то, чего не могут разгадать, и поспешили отойти в сторонку. Кто он такой — Шор? Христианин? Язычник? Атеист? Даже Кьюниц и тот говорил о каком-то «удивительном воздействии», странном общем воздействии, чего-то Кьюниц и сам не мог раскусить, а уж он на этом деле собаку съел. Магия. Вот оно что. Именно магия! — решил Ал. И откинулся в кресле, отдавшись охватившему его вдруг чувству облегчения, даже счастливого избавления, хотя и не понимал, откуда оно взялось.

Потом снова помрачнел и встал с кресла. Опять нахлынула какая-то тревога, растерянность. Выдвинув ящик стола, он достал оттуда дневник и раскрыл его на странице, озаглавленной «Лиза». Слава богу, она все еще была пуста. По крайней мере хоть на этой странице он ничего не разрушил. Не тронул Лизу. Вопреки той ночи в Риме, когда он глядел на нее и думал, что все кончилось. Он вырвал страницу из дневника. Скомкав, он бросил ее в корзину и только тогда в полном смятении побрел в спальню.

— Лиза, Лиза! — Ал осторожно тронул ее за плечо. В сером свете, проникавшем из окна, лицо ее казалось напряженным. Она испуганно вздрогнула.

— Это ты, Ал? Что случилось?

— Мне надо тебе кое-что сказать, Лиза… — Он присел на край кровати и заговорил — увлеченно, уверенно; он был снова тем Алом, который когда-то покорил ее своей целеустремленностью. — Ты ведь знаешь, как я всегда старался все проанализировать и объяснить. А теперь я понял, что существует нечто прекрасное, что не поддается объяснению. Объяснить такие вещи просто невозможно.

Она слушала, ласково поглаживая его затылок, успокаивая его. А потом притянула к себе. Его взволнованность всегда ее возбуждала. И не сказала ему ни слова до следующего вечера. Зато вечером она не могла сдержать своего любопытства.

— Что происходит? — спросила она, садясь на кушетку. Она сидела, закинув ногу на ногу, длинная черная прядь закрыла щеку. Растроганный, он не мог отвести от нее глаз.

— Как тебе объяснить, Лиза… — мягко начал он. — Отчего ты вот такая, какая ты есть, Лиза? В чем твой секрет? К примеру, бедра у тебя довольно-таки тощие…

— Что-что?!