Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

• Название: Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
• Автор: Морли Каллаган
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Романы Морли Каллагана, представителя старшего поколения писателей Канады, поднимая сложные нравственно-психологические проблемы, исследуют условия человеческого существования в современном для автора буржуазном обществе.

В сборник вошли романы «Радость на небесах», «Тихий уголок», «И снова к солнцу».

---

Священник Батлер обрадовался их приезду, гости у него бывали редко. Обед превратился в настоящее пиршество. А потом в вечернем сумраке они раскачивались в креслах-качалках на передней веранде, и дощатый пол ее скрипел в унисон. На проселке стрекотали сверчки. Ночная птица пронзительно вскрикивала вблизи дома. Вдали, за городком, темнели холмы и тюрьма.

— Как поживает сенатор? — спросил отец Батлер.

— Я редко с ним вижусь, — ответил Кип. — Да ведь я все время очень занят.

В вечерней тишине голос его звучал громко, но чуть дрогнул, едва он заговорил о работе.

Отец Батлер встревожился. Да, разумеется, подтвердил он, все это прекрасно, однако надо знать меру, не общаться только с такими людьми. В тюрьме Кипа помнят, спрашивают о нем — еще бы, его пример дает арестантам крупицу надежды. Кип рассказал отцу Батлеру о том, что спрятал портного, признался, как страшно ему было тем самым предать тех, кто ему доверяет. Твердил, что помог портному из сострадания, каким люди так щедро одарили и его самого. Кип тщетно пытался разглядеть в темноте лицо священника, но, услышав, как тот спокойно посасывает трубку, понял по его молчанию, что отец Батлер его не осуждает.

— Что бы сделали вы на моем месте? — повторял он снова и снова. И священник промолвил, медленно роняя слова:

— Возможно, поступил бы так же… Трудно сказать. Не ручаюсь, что поступил бы иначе.

И Кип понял: человек может преступить закон, не уничтожая, а, напротив, укрепляя в себе добро. Ибо милосердие неподвластно закону. И душа его ощутила еще большую свободу.

Перед отъездом, когда Кип и отец Батлер, стоя у машины, ждали Джулию, отец Батлер сказал:

— Чудесное создание! А чем она занимается?

— Игрой в азартные игры.

— Не дурачься, Кип. Она еще совсем ребенок.

— Джулия — манекенщица.

— Ты ее вдохновляешь, с тобой ей все интересно, ты ей даешь радость. Вот она идет. Посмотри, как хороша! Именно такая нужна тебе. Будущую неделю я проведу в городе. Почему бы вам обоим не заглянуть ко мне?

Обратно они ехали в темноте. Резная листва придорожных ив кружевом мелькала в лучах автомобильных фар.

— Он тебе понравился? — спросил Кип.

— Он просто прелесть.

— Знаешь что?

— Не знаю.

— Выходи за меня замуж. Он обвенчает нас в городе на будущей неделе.

— Ах, какие странности вы говорите девушке!

— И неплохо бы завести штук шесть ребятишек.

— Ты же говоришь — я тоже ребенок. Выходит, семь!

— Идет. Значит, счастливая семерка!

Так они ехали во тьме. Добравшись до моста через узкую лощину, они остановились послушать журчанье ручья. Джулии захотелось спуститься к воде. Они перелезли через ветхую изгородь и почти скатились с косогора. Между ним и прибрежными зарослями им открылась ровная полоса пастбища. Высокая трава была в обильной росе. От их шагов она влажно шелестела. Кип поднял Джулию на руки и понес через луг. Светила луна. Внезапно он остановился, огляделся вокруг, прислушался к говору воды, к шелесту и шорохам, всем существом ощущая близость Джулии.

— Что с тобой?

— Да так… странно как-то, что спустились сюда.

— Чего же тут странного?

— Прежде мне бы никогда такое не пришло в голову.

— Опусти меня.

— Не опущу.

— Тогда неси дальше.

И он понес ее, а пройдя еще немного, сказал:

— Заранее даже и представить невозможно, как что получится. Вроде бы мчишься к своей цели, а оказываешься совсем в другом месте. И понимаешь, что добрался куда дальше, чем метил.

— Этого никто не знает…

— Ведь такая девушка, как ты, могла бы оказаться где-то далеко-далеко.

— Тут все дело в алом шатре.

— В чем?

— Стихи есть такие:

Покинь отца и мать, покинь
И братьев, и сестер.
И в алый сердца моего
            Войди шатер…[2]

Они спускались к ручью, и ему пришлось поставить Джулию на землю. Раздвигая ветки, они продирались сквозь кусты. Подойти к воде оказалось трудно, и они прошли вниз по течению к небольшому пруду на вырубке. Водная гладь ярко серебрилась под луной. Сбившиеся в кучу старые бревна образовали нечто вроде плотины. Кип и Джулия пристроились на островке сочной травы у кромки берега. Джулия разулась и опустила ноги в прохладную воду, а Кип сидел рядом, чутко вслушиваясь в ночную тишину. А потом он вытирал ей ноги носовым платком, и, когда ее прохладная маленькая ступня лежала на его большой ладони, к нему пришло совсем иное ощущение свободы, которое он изведал впервые.

19

Они вернулись после трех часов ночи, а проснулся Кип только в середине дня. Он еще не успел одеться, когда к нему вошел Дженкинс. Кип ждал нареканий за отсутствие накануне вечером, но Дженкинс проявил поразительное дружелюбие.

— Вот это я понимаю, плечи! — восхищался Дженкинс, глядя, как Кип одевается. — Борьбой не занимался?

— Нет, не любитель я этого дела.

— Я как раз собираюсь в клуб «Три звезды». Давай поедем, потренируешься со Стейнбеком.

— Зачем?.

— Хочется посмотреть, каков ты на ринге. Ну и плечики! Стань-ка рядом. Видишь? Я тебе только-только до плеча. — Дженкинс сильно сбавил вес, и теперь из пухлой подушки его лица проступали истинные очертания его глаз, рта и носа. Его глаза казались теперь куда холоднее. — Ну-ка, хватай! — предложил Дженкинс. — Давай, ну!

И Кип вдруг сгреб Дженкинса в охапку, прижав к себе его жирное мягкое брюхо, потом, перехватив повыше, закружился, разгоняясь все быстрее, и швырнул его на ковер, как тяжелый куль с песком. Дженкинс лежал бледный, не в силах подняться из-за головокружения.

— Вы же сказали «хватай», я и схватил, — смеялся Кип. И он поднял его с пола и довел до дивана.

— Ничего, ничего, я же сам напросился, — держась за голову, пропыхтел Дженкинс, — а весу-то во мне все еще двести восемьдесят семь фунтов. — Как только головокружение прошло, лицо его осветилось радостью. — Да из тебя истинное чудо выйдет. Так и вижу тебя на ринге. Хочу, чтобы Стейнбек на тебя посмотрел.

— Стейнбек меня уже видел.

— Тебе надо форму держать, а ты закис, засиделся. Скажешь, не так?

Кип был рад случаю наладить отношения с Дженкинсом.

— И правда, я что-то обмяк. Поедем.

Они подъехали к клубу «Три звезды», рядом с мюзик-холлом, и поднялись по длинной, тускло освещенной лестнице, усеянной до верхнего этажа окурками. Там Дженкинс шесть раз постучал в дверь: три — подряд коротко, три — с паузами.

— Тут ребята поигрывают, ставки делают, так что пускают не всех, — сказал он.

Низенький еврей с большой сигарой во рту повел их в помещение с рингом посередине. Стейнбек тренировал молодого борца-тяжеловеса. Вокруг ринга несколько человек, все в шляпах, наблюдали за тренировкой.

Старина Стейнбек с автоматизмом навыка показывал «удушающий» прием. Его грудь покрывала густая черная шерсть. Перекосив лицо в жуткой гримасе, Стейнбек зажал парню локтем шею, поволок к канатам, одной рукой подтянул нижний канат вверх, а верхний коленом прижал вниз, сунул в образовавшуюся петлю голову парня, резко отпустил канаты, и они зажали шею его жертвы. Новичок старательно дрыгал ногами, вращал глазами, хрипел от удушья. Но, глядя на него, Кип прыснул со смеху: тупая юношеская физиономия не выражала ни малейшего страдания.

— Прекратить! Отставить! — заорал возмущенный Дженкинс. — Это же тюфяк! Бездарь!

— Паршивый трюк, а? — сказал Кип.

— Какие тут трюки с этакой харей! Как Стейнбек может душить его на канатах, когда этот пентюх даже не умеет сделать вид, что задыхается? Пойди, возьми-ка пару трусов, позабавься. Я скажу Стейнбеку.

Массивный, смуглый, с блестящими черными глазами, Кип выглядел чуть ли не на полторы головы выше Стейнбека. Сидевшие у стены мужчины повставали с мест и окружили ринг.

— Главное, не горячись, Кип, — мягко, терпеливо объяснял Стейнбек. — Проверим твою природную реакцию, как ты своей силой пользуешься. Иди в захват, постарайся меня швырнуть.

Сверкнув улыбкой, Кип бросился на Стейнбека и сшиб его. Под их сцепившимися телами похрустывала канифольная крошка. Они размыкались, схватывались, катались по полу, старались поднять друг друга и швырнуть на пол. Каждый мускул Кипа напрягся, и это было радостно, словно он дорвался до веселой игры, в которую долгое время ему не давали играть. Нравился ему и здоровый запах пота, и это предельное напряжение души и тела, когда он попытался одолеть противника с помощью природной силы, без приемом, дав себе полную волю. Однако плечи Стейнбека не поддались, он лишь обманно повернулся. Но что это? Молниеносный зажим, у Кипа сбило дыхание, руки вдруг обессилели — Стейнбек провел прием.

— Пришлось применить, — сказал Стейнбек Дженкинсу, — иначе его не вразумишь.

Спокойный голос Стейнбека вмиг остудил его яростный пыл, подобно голосу судьи Форда, когда тот велел ему посмотреться в зеркало.