Михаил Жигжитов - От святого до горемыки

• Название: От святого до горемыки
• Автор: Михаил Жигжитов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Повесть бурятского прозаика рассказывает о жизни таежников-промысловиков. Со страниц встают яркие, самобытные характеры людей отважных и мудрых. Автор поднимает важные нравственные проблемы, показывая нелегкий путь обретения человеком своей судьбы.

---

— Но, паря, врать!

— Зачем мне врать? Шкура-то находится у нас. Хочешь, покажу ее.

Зеленые глаза Якова хищно расширились и воровато забегали, как волчата в западне. «Неужели Семен меня заложил? Вот ведь хромая собака. Но меня тоже дешево не купишь… Отопрусь. Скажу, что Малышеву захотелось зятя вызволить из тюрьмы, вот и все!»

— Но, паря, тут дело худым пахнет. Тут вранье…

— Вы шкуру продали Семену Поликарповичу Малышеву. Помните, в рождество… были с похмелья…

— А-а, вон оно что! Малышеву захотелось вызволить своего зятя из тюрьмы! Так и сказали бы сразу. Э-э, паря, тут ничего не выйдет!

Пронзительные монгольские глаза Будашарнаева словно сверлом прошлись по обросшему лицу Якова и врезались в его слабенькую душонку.

— Нет, выйдет, товарищ Лисин… Когда вы продавали медвежью шкуру Малышеву, то рядом, в комнате сидела учительница Елена Емельяновна Титова. Разговор ваш она слышала. Я с ней беседовал, и она согласна подтвердить… Если вы чистосердечно признаетесь, что действительно оклеветали Петра Стрельцова, то его освободят из заключения. И вам будет лучше. Подумайте, пока не поздно.

Лисин задумался. «Два свидетеля… Учительше-то большая вера, она, однако, коммунистка… уваженье на селе имеет. — Яков тяжело вздохнул. — А про то, что я стрелял, теперь не докажу… Раз шкура у них, дело мое табак. На ней всего-то три дырочки… Оно и дурной козе понятно, а этому буряту мозги не засоришь!»

Лисин взглянул на Макара Будаича. Тот спокойно разглядывал картинки в каком-то журнале. Оторвался. Взглянул на Якова. В глазах спокойная уверенность, даже проглядывает доброта…

— Подумай, Яков, смотри, не ошибись…

— Угу, — буркнул невнятно Лисин.

«Если по-честному признаться… пустить слезу, то могут и простить, верно, поругают. Прокурор-то добряк, это всем известно… Прикинусь последним дурачком. Распущу нюни, скажу, жизни мне нет… дразнятся…»

— За чистосердечное признание ваша вина будет смягчена…

— Другому бы шиш сказал, а вам, Макар Будаич… ни капли не утаю. Только вы поймите мою беду… — заюлил Лисин.

И он рассказал обо всем, как оно было в действительности.

— …Червяк точит, если не глотну водки. Болесь моя, и от нее никак не могу отвязаться… вот и продавал бригадну рыбу на вино. А Петька выгнал меня из лодки, отправил на покос… Это бы ишо ничо, а то его дружки сочинили про меня блудную песню и поют… Проходу нету. Чичас шел к вам, а они вдогонку мне:

Никто про то не знает,
На чьи деньги Лисин пьет…

Вот так всегда. А у меня тоже есть сердце. Раз Петька со своими шанятами ославил меня, то и я на него наплел «веревку»… Да хушь бы она раскрутилась… У меня тожа есть сердце. Болит за Петьку… Как увижу Наталью или Верку — сразу сворачиваю. Как смотреть им в глаза? От стыда сгоришь.

ГЛАВА VIII

В этом году зима была с крутым характером. Цепко, без роздыху держались жгучие морозы, но время свое взяло. Пришел март и начал обламывать рога морозу, правда, это ему удавалось плохо, но на подмогу подскочил апрель, и мороз, нехотя отступая, ушел.

В самый канун Первого мая Вера получила письмо от Петра, в котором он писал, что наконец-то освобожден из-под стражи и едет домой. От радости она схватила своего крохотного Петьку, которому исполнилось два месяца, и начала кружиться по избе.

— Чо тако, кумуха-черемуха?! Петьку-то зашибешь! Сдурела, дура… — закудахтала бабка Дарья.

— Едет домой! — пылая счастьем, выдохнула Вера.

Пока «Красный помор» стоял в объятьях толстого льда, Иван Зеленин возил на колхозных лошадях почту.

В Нижне-Ангарске ямщики принимали огромные кожаные сумы с письмами, ящики с посылками, да вдобавок еще приписывали одного-двух пассажиров и везли все это по тористому льду Байкала за сотни километров, до Усть-Баргузина. Там получали северобайкальскую почту и ехали обратно. И так всю зиму, и весну, пока не растает лед.

Улицы Аминдакана украсились флагами, лозунгами и красочными плакатами. Народ встречал праздник Весны и Цветов. Весна была, а цветов еще нет, только кое-где на солнцепеках робко смотрели в небо подснежники.

Санный путь по Байкалу подошел к концу, лед так ослаб, что езда стала опасной, поэтому Батыев дал Ивану Зеленину в помощники Мишку Жигмитова.

Пассажиров в этот раз не было, видимо, люди сильно-то не надеялись на честное слово дедушки Байкала, поэтому никто и не ехал, кроме милиционера Федора Бесфамильных, который сопровождал ценную почту.

Мишка радовался этой поездке по двум причинам: во-первых, может быть, посчастливится увидеть Токта-таху, во-вторых, он встретит и привезет домой своего друга Петра Стрельцова.

Лошади легко, словно с пустыми санями, бежали по весеннему ноздреватому льду — по шаху, как говорят местные жители. Привычные к морю, они сами выбирали проходы в высоких ребристых торосах, которые, оскалив свои бесчисленные зубы, сверкали нестерпимой белизной.

Лучи солнца, преломляясь на льду, искрились всеми цветами радуги. Смотреть бы на эту красоту без защитных очков — это да! Но нельзя — ослепнешь.

Мишка сгорает от нетерпения. То посидит с Иваном, то соскочит с саней и махнет в кошевку, где едет угрюмый молчун Федор Бесфамильных. Тот в обычном-то виде не располагал к себе, а тут, в милицейской форме, да еще в дымчатых очках выглядел совсем угрожающе-суровым. Мишка пробовал с ним заговорить, но тот невнятно буркнет в ответ и снова молчит. Парень соскакивает и бежит догонять передние сани.

— Чем-то, паря, тебе задницу намазали, не сидится, грешному! — смеется Иван.

— Да-а, едем, едем, а на берег взглянешь — все на одном месте топчемся. Святой Нос все там же; правда, Ушканчики будто подросли, стали выше.

— Ничо, Миха, к вечеру доберемся до Святого, там переночуем у дедушки Безотечества и завтра махнем до Усть-Баргузина.

— Ваня, а в Устье долго задержимся?

— А что?

— Может, я успею на Ольхон сбегать?.. Говорят, от нижней изголови Святого рукой подать.

Иван рассмеялся.

— Ну и чудак же ты!.. А зачем?

— Дело есть… девчонку надо бы проведать.

— А-а, помню, помню! Летом в Сосновке я ее видел. Заметная девчонка. Чернявая, цыганские глаза, а говорит по-бурятски. Но-но-но, ты тогдысь вокруг нее увивался, ха-ха-ха! — Иван долго хохочет и наконец хлопает Мишку по плечу. — Отпустил бы, паря, да жалко тебя, утонешь. Обвалишься и забулькаешься в игольнике.

Парень тяжело вздохнул и отвернулся.

«Вот видишь, Токта-таха, как плохо, что живем так далеко друг от друга. Э-эх, ну ладно, жди меня с первым пароходом».

Мишка всмотрелся вдаль. Там над ледяной твердью моря красуется полуостров Святой Нос, а совсем рядышком приютилась зайчиха с тремя крохотными зайчатами — это Ушканьи острова, а за ними, накрывшись узорчатой синей шалью, покоится остров Ольхон.

Мишке никогда не приходилось бывать там, поэтому для него он загадочен, а его любовь к Токта-тахе окрашивает этот остров в особые светло-розовые, романтические тона. В его воображении на этом фоне вдруг появилась Токта-таха. Большие ярко-черные глаза ее улыбнулись, а затем покрылись грустью и ушли в густой туман.

Мишка с досады крякнул и соскочил с саней. Пробежав с километр рядом с Федором, он взобрался в его кошевку и взял у него вожжи. Тому, видимо, надоело одиночество, уж на что молчун из молчунов, и то раскрыл рот:

— Мишка, курить хошь?

— Аха, давай закурим. Федор, ты до Устья или дальше?

— Дальше.

— А по каким делам?

— Угу.

Больше ни одного слова парень так и не смог вытянуть. Поерзал на санях и, не стерпев, убежал к Ивану.

Вдруг сзади послышался крик. Иван, оглянувшись, резко осадил своего Орлика.

Рослый рыжий конь Федора провалился в снежной проталине, через которую легко перепрыгнул Орлик, и бился в воде.

Федор быстро распряг коня, а Иван с Мишкой оттащили назад сани. На конце возовой веревки Федор завязал удавку и быстро накинул ее на шею коня. Иван схватил Рыжку за хвост, а Мишка с Федором потянули за веревку, и через минуту-другую конь оказался на льду.

— Ты што, милиционер, разучился по морю ездить? — сердито упрекнул Иван.

— Верблюд, — кивнул Федор на коня.

Через полкилометра Рыжка снова ушел по уши. На этот раз его вытянули с трудом. Поморы посуровели.

— Мишка с «верблюдом» пусть здесь… а мы с тобой ночью… — выдохнул Федор.

— Дельно баишь, — Иван посмотрел на солнце. — До вечера Орлик отдохнет, да и мы вздремнем.

— А ночью-то, Ваня, поди, опасно? Можно и в щель заехать, — с тревогой спросил Мишка.

— Э, бурятенок, ты не знаешь мово Орлика! — распрягая, нежно погладил Иван своего любимца. — Мой Орлик в морском льду имеет особый нюх — ни в щель, ни на худой лед он не завезет. Это уж будь уверен! Он, брат, из любой беды вынесет — коренной сибиряк! Хошь знать, я за него душу отдам.