Марта Шрейн - Эрика

• Название: Эрика
• Автор: Марта Шрейн
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002

Историю Эрика, главной героини, одноименного романа Марты Шрейн, можно назватъ историей современой Золушки, если толъко в сказках возможен такой трагизм и накал страстей.

Главные герои романа — князь Гедеминов, Аделина и ее дотчь Эрика — люди во многом совершенно исключительные: красивые, сильные, умные, умеющие с достоинством переносить удары судьбы, которых на их долю выпало немало. Но трудно сказатъ, как могла бы сложитъся судьба Аделины и Эрики, если бы они не встретили "рыцаря на все времена" — князя Гедеминова, который не только стал для них ангелом-хранителем, но и помог обрести подлинное счастье и любовь.

---

— С Новым годом, Эрика! — сказал Женя и тоже потянулся к ней со своим стаканом. На этот раз она сразу же выпила до дна и, морщась как в первый раз, стала закусывать.

— Ну, вот и выпила, — посмотрела хозяйка на Эрику. — А то жеманилась. Не хочешь пить — не приходи в компанию. Сиди до конца жизни одна, — говорила она с набитым ртом.

Конечно. Эрика не хотелось оставаться одной. Поэтому она, когда снова налили водки, выпила, как все.

Кто–то поставил пластинку. Громко запела народная певица Бесланова: «Валенки, валенки, ой, да не подшиты, стареньки…» Подвыпившие девушки стали плясать под эту песню, а парни, шатаясь, пошли в холодные сени курить. Эрика стала помогать Люде и Вере убирать лишнюю посуду. Но ее шатало. На всякий случай приготовила себе снова пол стакана воды.

Когда снова сели за стол, Люда увидела, что на столе мало соленых огурцов и пошла за ними в погреб, который был в сенях. Она вернулась с полной чашкой и возмущенно спросила: — Эй! Кто помочился в сенях?! Что за дела?! Там уже все заледенело. Сами будете падать.

Все захохотали. Одна из девушек стала рассказывать смешную историю про своего дядьку:

— Был он в гостях у своей сестры, первый раз в многоэтажном доме. Ну и пошел там в туалет. Потом они пили, как мы, гуляли. Было поздно, и сестра дядьки побоялась отпустить его пьяного домой, оставила ночевать. Ночью он захотел пойти по нужде, а свет в городе уже выключили. Он пошел по стеночке, щупает, где дверь в туалет. Нашел, открыл ее, помочился и закрыл. А утром сестра стала на него кричать: «Как ты был бестолковым, так и остался! Это надо же, все вещи в платяном шкафу испортил!»

Все смеялись. Эрика сидела красная от стыда за них и думала: «Зачем при мальчишках рассказывать эту некрасивую историю». Она опьянела, но все же помнила, что за ней должен приехать отчим.

Снова налили водку в стаканы. Под общий шум, никем не замеченная, она прошла в кухню, вылила водку, набрала воды и вернулась на свое место.

Произнесли очередной тост. Женя посмотрел на ее стакан и сказал:

— А это не водка. Вон пузыри на стакане.

Парень взял ее стакан и попробовал. Все стали возмущаться. Эрике стало стыдно, что она их обманывает. Теперь уже все проследили, чтобы она выпила, и пошло веселье. Танцевали, пели народные песни.

Эрика обо всем на свете забыла. Ей было хорошо, только очень жарко. Она вышла в прихожую и услышала, как снова хлопнула дверь. Поняла, что это Женя и повернулась к нему, подумав: «Сейчас будет объясняться в любви».

Женя подошел и взял ее за руку. Она выдернула руку. Тогда он сказал:

— Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я теперь ни на одну девчонку не смотрю. Скажи, ты согласна со мной дружить? Я знаю, у тебя никого нет. Я тебя никогда не обижу и никому не дам в обиду. Согласна?

— Я подумаю, — машинально, с трудом сказала Эрика, вспомнив слова матери: «Не решай все сразу».

— А сколько будешь думать? — спросил Женя.

— Не знаю.

— Неделю? — настаивал Женя.

— Нет. Месяц.

— Но это очень долго, — удивился он, придвинулся ближе и спросил: — Можно я тебя поцелую. И тут их позвали: «Хватит уединяться. Еще успеете, вся ночь впереди. Идемте за стол». Выпили снова, поели и стали петь песни. Женя взял гитару и стал бренчать на ней. Его окружили ребята. Эрике стало жарко.

— Надо выйти на улицу, там падает снег, — решила она и как будто издалека услышала автомобильные сигналы. «Ну вот, это за мной приехали», — машинально подумала она и, не одеваясь, вышла, увидев в двух шагах от себя отчима. У нее закружилась голова, и она почувствовала, как отчим подхватил ее на руки. Больше она ничего не помнила.

Гедеминов занес Эрику в дом и на испуганный возглас жены сказал:

— Ну, вот тебе и врачебная практика. Это отравление алкоголем. Я вовремя подоспел. Напоили–таки ребенка.

— Александр, уложи Эрику в кухне на кушетку и позови мне Мари. Включи громче музыку и займи мужчин. Мы с Мари справимся сами, — уже твердым голосом врача сказала Адель.

Эрике хотелось спать. Но ей мешали. Ее заставляли пить теплую противную воду. Ее рвало, а потом все повторялось сначала. Она плакала и говорила: «Я не хочу больше пить. У меня уже все внутри болит. Я спать хочу». Наконец ее оставили в покое и накрыли одеялом, а на голову положили приятную холодную грелку. Она заснула.

* * *

В конторе продолжали отмечать Новый год. Попов ухаживал за Инной. Инна отвечала: «А я уже пьяная», — подумала и сказала: — Как было бы хорошо, если бы мать сидела за этим столом».

Когда за Инной зашел фабричный паренек Гена, мать сказала ему: «Смотри, зятек, береги невесту и приведи ее домой в целости и сохранности». — «Не беспокойтесь, присмотрю», — серьезно обещал парень и теперь, сидя напротив, наблюдал, как раскраснелась и похорошела Инна.

Попов тоже опьянел, хотя знал, что ему пить нельзя. Он уже что–то надумал, когда полез в карман за папиросами и вдруг нащупал ключи от кабинета. «Сейчас или никогда», — неожиданно для самого себя решил он и, закурив папиросу, вышел на улицу. Прислушался — вроде никого — и быстро пошел в сторону бараков, все время оглядываясь. «Сегодня или никогда, — стучало в пьяной голове. — Надо решиться!»

Он зашел на цыпочках в свою комнату, тихо подошел к жене. Та спала. Он взял подушку, быстро накрыл ею лицо жены и, навалившись всем телом, лежал так, пока та не успокоилась. «Хорошо, — лихорадочно думал он. — Теперь бы с девчонкой справиться. Кажется, она уже пьяная. Скорей! — подгонял себя Попов. — Другого такого удобного случая не будет».

Взбив подушку, он положил ее на место и, приоткрыв дверь, прислушался. Из всех дверей до него доносились тосты, песни, пьяные возгласы. В бараке продолжали праздновать Новый год. В длинном коридоре никого не было. Он прошмыгнул на улицу и пробежал пятьсот метров. У входа в контору он остановился, перевел дыхание и закурил. Затем с папиросой в зубах зашел вовнутрь и присоединился к другим курящим, нарочно заводя разговоры то с одним, то с другим, чтобы привлечь к себе внимание: видите, я все время тут и никуда не отлучался.

«Все в порядке», — думал Попов. Первая часть плана выполнена, надо приступать ко второй. Он зашел в зал, где танцевали, громко притопывая, подошел к Инне и взял ее за плечи. «Если бы я не был ранен в ногу, я бы потанцевал с самой красивой девушкой», — сказал он, и Инна смутилась. Он оставил ее и снова вышел в коридор, в ту его часть, где был выключен свет. Там были кабинеты сотрудников. Попов оглянулся и быстро исчез в темной половине коридора. Он отомкнул дверь своего кабинета и оставил ее приоткрытой. Потом вернулся в зал, предложил всем сесть за столы и выпить. От тоста, который он предложил, нельзя было отказаться. «За нашу Советскую Родину — до дна!» Инна уже совсем опьянела. Но Попов предложил еще один тост, от которого тоже нельзя было отказаться: «За нашу родную Коммунистическую партию». Инна, конечно, выпила и за Советскую власть, и за Коммунистическую партию. К ней подошел сильно охмелевший Гена. Он помнил о своем обещании и заплетающимся языком сказал: «Тебе домой пора». Инна попробовала встать. Но Гена сказал ей: «Ты пока посиди. Я пойду поищу твое пальто и шапку. Отдохни немного».

Все разбрелись в разные стороны. Попов, украдкой поглядывая на других, осторожно вывел Инну за дверь и, прислонив ее к косяку, вошел снова. Никто ничего не заметил. Все были изрядно пьяны. Многие уже собирались домой, потому что шел третий час ночи. Они перебирали сложенные в кучу вещи, с трудом отыскивая свои.

Попов медленно вышел за дверь. Инна уже сидела на полу. Он подхватил ее и быстро потащил по коридору к своему кабинету. Инна говорила заплетающимся языком: «Мне так стыдно. Я пьяная».

Попов вошел в кабинет, прислушался. Тишина. Вроде никого. Он стал быстро раздевать девочку. У Инны не было сил сопротивляться, но голова еще работала и потому она шептала: «Что вы делаете, Анатолий Севастьянович? Не надо меня раздевать. Вы пьяный. Отпустите меня. Ну, пожалуйста, не надо. Я не какая–нибудь». Она заплакала. Он закрыл ей рот рукой и навалился всем телом. Опьянев окончательно, он уже плохо понимал, что делает, кто это с ним и что еще надо с ней сделать. Задушить? Но тут он вспомнил, что хочет на ней жениться. Значит, душить нельзя. «Мне надо, чтобы она забеременела и родила», — вспомнил он наконец, обрадовавшись, что разум не совсем его покинул.

Инну рвало. Попов ей ласково сказал: «Не бойся и никому ничего не говори. Я на тебе женюсь. А если скажешь, никто не поверит. Будешь молчать — жизнь будет у тебя хорошая…» Он одел нее, поставил на ноги и, придерживая, повел плачущую по коридору, в котором по–прежнему никого не было. Попов посадил ее у двери в той же позе, в которой нашел, и вернулся за своей одеждой.

Гена наконец отыскал вещи Инны, но, не найдя ее в зале, вышел в коридор. С трудом надел на нее пальто, нахлобучил шапку и повел домой. «Сегодня я пьяный и ничего говорить не буду, — сказал он шатаясь и добавил: — Может, я тебя люблю. А ты плачешь, потому что пьяная?»