Марта Шрейн - Эрика

• Название: Эрика
• Автор: Марта Шрейн
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002

Историю Эрика, главной героини, одноименного романа Марты Шрейн, можно назватъ историей современой Золушки, если толъко в сказках возможен такой трагизм и накал страстей.

Главные герои романа — князь Гедеминов, Аделина и ее дотчь Эрика — люди во многом совершенно исключительные: красивые, сильные, умные, умеющие с достоинством переносить удары судьбы, которых на их долю выпало немало. Но трудно сказатъ, как могла бы сложитъся судьба Аделины и Эрики, если бы они не встретили "рыцаря на все времена" — князя Гедеминова, который не только стал для них ангелом-хранителем, но и помог обрести подлинное счастье и любовь.

---

Аделина сразу вспомнила про Эрику, и слезы навернулись на ее глаза.

— А что делать? — продолжала уже громче воспитательница. — Откажешься угодить начальству — хуже будет. Здесь особенно один баб любит. Всех перебрал. Аборты не делают. А как не родить, если оно само рождается? Старайся ему не попадаться на глаза. Мой хоть калека с гражданской, поэтому тут. А этот гад, молодой и здоровый, и не на фронте. Как начальство приедет, так он подсовывает им девочек. А ты, правда, за шпионаж сидишь здесь? Да не бойся, я никому не скажу.

— Даже мужу?

— Вот те крест. Никто не узнает.

И Аделина не выдержала. Она рассказала доброй женщине только самую малость, но уже от этого ей стало легче.

— Да как же ты ребенка потеряла? В суматохе?

— В суматохе. И муж где, тоже не знаю.

— А он тоже немецкой национальности?

— Конечно.

— Срок у тебя большой. Но ничего. Здесь все по профессии работают. Девчонку твою, наверное, найдут и в детский дом сдадут. Когда она вырастет, ты ей нужна будешь. Плохо без матери. А вот по территории зоны будешь ходить — платок на глаза натягивай и глаз не поднимай. Красивые они у тебя. Я такого цвета и не видела. Как сирень. Покажу тебе того следователя. Он среднего роста, коренастый и ноги немного выгнутые, потому как в гражданскую с лошади не слезал. И сейчас саблей все машет. А здесь за забором, в мужской зоне, срок отбывает уже двадцать лет один князь — левша, молодой еще. Ох и красивые вещи делает, говорят. И кресла из красного дерева, и всякое оружие красивое. Приезжает начальство из Москвы, но сейчас, правда, реже, а раньше так часто приезжали, заказы ему на сабли с гравировкой делать. Его в шестнадцать или двадцать посадили. А потом сюда перевели. Он в армии Дончака воевал. Адъютантом, что ли. Ну, всех, конечно, расстреляли, а мальчишка вроде как убежал. Кто–то заступился за него. Потом нашли… А может, другая история. Запутаешься здесь. Только одно нехорошо, князь этот бабник. Всех артисток перебрал. Да они сами ему на шею вешаются. А что ему, любят — и ладно. Он хорошо здесь живет. У него отдельная мастерская. Только что не на воле. Что я еще хотела сказать, — воспитательница потерла рукой лоб, — Ах да! Вот этот самый князь с саблей на лошади такое выделывает, прямо спектакль. Красивый он. Грех не полюбоваться им. Говорят, самому царю родственник был. Ну так вот, из конюшни берут лошадей и перед начальством показывают эти… турниры. Он, значит, за белых и кто–нибудь еще из заключенных — за красных. И всегда князь побеждает. Конечно, ему не разрешили бы, если бы был не нужен. А так прощают ему победу. А как раз перед самой войной приехало начальство и, конечно, все концерты им. А они выпили и кричат: «Галдиатора давай!»

— Гладиатора?! — удивилась Аделина.

— Да. Правильно, гладиатора. Но я не знаю, что это за слово. Это значит, опять нашему красавцу жизнью рисковать. Сначала на лошади, а если сшибет или поранит «красного», то пешим опять драться. Ну, победил он, как всегда. А теперь война. Нет театров. Артистки из зоны на фронт попросились. Там выступать хотят. Будут их под конвоем возить. И турниры тоже кончились. А князь сидит и работает. Оружие подарочное военным делает, для их награды. Может, даже самому Сталину. Нужный человек в зоне. Потому и дали ему пожизненно.

Получив нечаянно так много информации, Аделина задумалась: почему же все эти люди здесь сидят? Не является ли все это ошибкой в отношении их, так же, как и в ее случае? Но все было настолько запутанно, что, как ни ломай голову, все равно понять что–то было невозможно. Да еще война…

Когда мобилизовали на фронт мужчин–врачей, Аделине пришлось вместе с другими врачами и фельдшерами работать и в мужской зоне, и в женской. Но чаще выезжала под конвоем в другие лагеря констатировать смерть умерших.

В мужской зоне она познакомилась с пожилым профессором Тринквертом. Теперь ей было у кого практиковаться. Она думала: «Кончится же когда–нибудь этот кошмарный сон! Год практики после института — это слишком мало для врача–хирурга».

* * *

Маленькая Эрика проплакала весь день. Глядя на дверь, она ждала маму, но мама все не приходила. К вечеру она услышала, как замурлыкала рядом кошка. Кошка влезла в открытое окно, подошла к тазику с молоком и стала лакать. Эрика решила присоединиться, но пить, как это делала кошка, было неудобно. Тогда она стала брать ручками хлеб из тазика и есть. Так они вместе поели, и кошка улеглась с ней рядом. Эрика снова заплакала. Надвигалась ночь, становилось страшно. Она громко звала: «Мама! Мама!» Эрика устала плакать, обняла кошку и заснула.

На следующий день девочка проснулась то того, что кто–то трогал ее за ножку. Незнакомая, совсем молодая тетя молча плакала и развязывала веревку. Эрика тоже заплакала. «Я хочу к маме», — сказала она по–немецки, но тетя ответила ей по–русски:

— Я Лиза. Эрика, ты не помнишь меня? Не говори, малышка, по–немецки, не то услышат.

— Я хочу к маме, — сказала Эрика по–русски, когда Лиза взяла ее на руки.

— Давай перестанем плакать. Сейчас я тебя выкупаю, переодену, и мы поедем ко мне. А когда кончится война, мама с папой приедут к нам и заберут тебя, — успокаивала она девочку..

— А когда кончится война?

— Скоро маленькая, скоро. Давай пойдем, а то я тебя не донесу.

В автобусе Эрика сидела на коленях у Лизы, а та шептала ей на ушко: — Молчи, ничего не говори, нельзя.

Из окна автобуса был такой прекрасный вид. Эрика оглядывалась на других пассажиров и удивлялась: почему они все хмурые и не смотрят в окно.

Лиза вошла с Эрикой в подъезд большого дома, открыла ключом дверь и тут же стала искать деньги.

— Надо нам скорей с тобой в магазин. Мы накупим тебе всего, а то все раскупят, а у тебя нет ни осенних, ни зимних вещей. В Москве у вас теперь все заберут. Бедный мой брат! Что теперь с ним будет? — приговаривала Лиза, бегая по комнате.

Она снова взяла Эрику за руку и повела в магазин. Не меряя, прикладывала к Эрике вещи и покупала все подряд:

— Это на вырост, и еще это, и это. Эти ботиночки, и эти туфельки, и чулочки. Ах, куклы еще!

Продавщица удивилась:

— О, как Вы много накупили! Наверное, ваш муж начальник. Много зарабатывает? Где он сейчас?

— Военный мой муж, — отвечала Лиза, — он на фронте.

— Ох, как там тяжело сейчас. Отступают наши. У меня тоже и муж, и брат на фронте. Проклятые немцы!

Лиза замолчала. Она сложила покупки, и они пошли домой. В почтовом ящике что–то белело. Лиза кинулась к ящику — там оказалось казенное письмо. Ее обязывали срочно явиться в НКВД. Она побледнела: «Дознались, что я немка. У меня же фамилия русская, ах, да! По имени, — говорила она вслух — или соседи донесли уже».

Лиза с трудом вставила ключ в замочную скважину. Она не знала, что делать с Эрикой. Оставить в квартире одну? А вдруг ее, Лизу, заберут сразу. Она решила взять Эрику с собой, но опять предупредила ее, что нужно говорить только по–русски.

Лиза оставила ребенка в приемной, где сидел строгий военный и велела молчать и ждать.

Следователь начал без предисловий: — Ваш муж пропал без вести. Что вы о нем знаете? Вы знаете, где он и что бывает за укрывательство дезертира по закону военного времени?

— Но он ушел на войну, — чуть не плача от страха сказала Лиза. — Я его больше не видела.

— А вы кто по национальности, эстонка?

— Я немка.

— Ну тем более. Завтра, рано утром, — он посмотрел на часы, — в шесть часов с вещами быть на станции. Дети есть? Да какие дети? — проворчал он, оглядев совсем юную Лизу.

— У меня дочь брата. Ей три года. Мы поедем поездом или пешком пойдем? — в страхе спросила она.

На вопрос военный не ответил, но сказал: — Идите и не вздумайте опоздать. Мы семьи дезертиров выселяем, а вы к тому же еще и немка.

Лиза выскочила из кабинета, взяла напуганную Эрику за руку и пошла быстро назад, собирать вещи. «Может, ребенка сдать в детский приют?» — мелькнуло у нее в голове. Она лихорадочно собирала вещи. Во все детские клала записки: «Эрика Фонрен, 3 года, родилась в Москве. Отец Фридрих — преподаватель политехнического института, мать Аделина — врач–хирург» Потом стала на осенних и зимних вещах Эрики пришивать лоскутки с вышитыми на них наспех именем и фамилией. Собрала свои вещи в мужнин рюкзак, а вещи девочки упаковала в узел.

— Эрика, я пойду в магазин, нам надо много еды в дорогу. Я не могу тебя сейчас с собой взять. Смотри, я тебя закрою на задвижку, ты легко откроешь ее, если захочешь выйти, только никуда не уходи. А то я вернусь, а тебя не будет, и я стану плакать. Не уйдешь?

— Нет, я буду тебя ждать, только не привязывай меня, — заплакала Эрика.

— Конечно, не буду. Если постучат, говори: «Лиза ушла в магазин». Только по–русски говори. Поняла? — спросила Лиза.

— Поняла, — сказала Эрика и залезла на диван.