Анатолий Загорный - Легенда о ретивом сердце

• Название: Легенда о ретивом сердце
• Автор: Анатолий Загорный
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1987

Историческая повесть А. Загорного «Легенда о ретивом сердце» посвящена главным героям нашего былинного эпоса, тем, кто первым принимал на заставах удары кочевнической стихии в суровые годы становления русской государственности. События, о которых рассказывается в «Легенде», происходят в правление великого князя Владимира Красное Солнышко (980-1013 гг.).

Имея ввиду реальное существование народных защитников в лице Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алёши Поповича, автор показывает их не фантастическими «сверхчеловеками», а обыкновенными людьми, но только наделёнными могучим духом, недюжинной физической силой, людьми, беззаветно преданными родной земле.

Пристально вглядываясь сквозь былинную красочную вязь в мир Древней Руси, автор рисует народные сцены, участниками которых являются холопы, смерды, горожане-ремесленники, бояре, воины.

---

— Кто я ныне? Без роду остался человек…

Поглядывала из-за косогора луна, большущая, меднокрасная, тяжелыми волнами прикатывались из степей душные запахи…

И вот наступило шестое утро похода. Войско Муромца прошло не более версты, как послышался отдаленный шум и за холмами поднялись столбы дыма. Повсюду скакали небольшие отряды и отдельные печенежские всадники. Войско продолжало идти, не прибавляя и не умеряя шага, только дыхание участилось да крепче сжались руки на древках. Все ближе, ближе. Подбежали к Илейке с двух сторон молодые парни с дубинами на плечах, потянули за ноги:

— Слышь, Муромец? Мы здешние, все знаем. В обход надо идти. Сила печенежская перед главными воротами стоит, за ночь ворону не окаркать. Это справа от реки Стрижки, тут нам не подступиться, — наперебой затараторили они, — тут ров и насыпь высоченная! Справа заходи от Десны.

Будто вынырнула из-под земли красавица река, катит плавные воды, не мигнет. Лагерь степняков выплыл из дыма костров. Кисло пахло жженым сухим навозом, между войлочным и кибиткам и ходили верблюды, издавая гортанные звуки, суетились люди. Спешно натягивали доспехи, бросали друг другу копья, ловили полудиких взбунтовавшихся на тревогу лошадей, поднимали хвостатые знамена.

— Шатер хакана, — протянул руку Попович, — белый войлок с золотою маковкой… Прямо перед воротами.

— Вижу, — сурово ответил Муромец, — туда и ударим всею громадой…

Долго еще не решались ударить на кочевников. Опершись о древки, стояли смерды — косари перед обильной жатвой, смотрели, прикрыв глаза руками. Что ждало их через какой-нибудь час? Кто вернется домой, кто останется под стенами города? Задние напирали, каждому не терпелось взглянуть на врага, каждый лен с советом к Илейке. Выло договорено, что Алеша объединит всю конницу, какая только была у смердов, и ударит норным. Вслед за тем пойдут полки, а лучники побегут на ними и будут стрелять через головы в самую гущу кочевников. Следовало думать, что печенеги сомнут мужицкую конницу и ворвутся в передние ряды войска, Никандр, сельский староста, лохматый, с нелепыми глазами — ни дать ни взять леший, и Андрейка из Суздаля, по прозванию «Бычий рог», должны будут оттянуть каждый по полку к самым степам, чтобы замкнуть коннице отступление, но дать ей простора. Видя, что печенеги выстраиваются конными рядами, Илейка закричал так, чтобы его слышало все ополчение:

— Слева-а! Слушай Никандра, сельского старосту! Справа! Слушай Андрейку из Суздаля! Верхоконники! Слушай Алешу, поповского сына. Выступай!

Весь дол огласился великим криком, и сразу резко ударил в нос лошадиный нот, затрусили непривычные к бранному кличу лошадки смердов, испуганно прядали ушами. Алеша оторвался на целый полет стрелы. Полк Никандра побежал в одну сторону. Андрейки — в другую, и Илья остался один с ополчением, которое должно было принять на себя всю тяжесть удара печенежской конницы. Некоторое время стояли, переминаясь с ноги на ногу. Каждый запечатлелся в памяти, каждое суровое бледное лицо, сжатые губы, кудлатые седые и вихрастые головы. Уже ничего нельзя было сделать. Теперь либо умереть, либо победить. Другого выбора не было, сюда вела дорога войны, Илейка обнажил меч, махнул им:

— На ворон! (*В атаку!) Бей, жарь, катай напропалую! На слом! — подхватил полк и побежал за конем — даже старики и дети устремились на врага. Сразу жарко стало, ударила кровь в головы, а впереди было еще много земли, еще предстояла грозная сеча. Неужто это за ним, Илейкой, бегут, топают тысячи людей? Ветер свистит в ушах, кажется, вот-вот оглохнешь от крика, конь всхрапывает, крутит шеей. Так и должно Сыть! Поднялась великая сила, поднялась Русь грозная. Вперед, вперед! Многим остались считанные минуты жизни… Вот уже сшиблись печенеги с Алешей Поповичем, вот его вы горевшая ряса поднялась над головой; началась битва, закружились, заржали кони.

— Ав-ва-ва! Ав-ва-ва!

Не остановили печенегов конники Поповича, пронеслись они и уже приближаются к Илейке. Но Илейка счастлив теперь он не один, теперь он чувствует вокруг себя силу огромную. И если дрогнет он, то не дрогнут они. И если он не сделает, сделают они, люди! Наклонил копье прямо в грудь печенега, придавил древко локтем к бедру, чуть поднял острие вверх, чтобы одним ударом свалить всадника. Нельзя остановить их, никакая сила уже не разнимет; будь пламя и пожар, и туда порвутся и там продолжат Сой. Вот еще мгновение… Чье древко длиннее? Чьи руки крепче? Удар! Взлетел поддетый копьем печенег, будто подбросила его неведомая сила. Разрезало копье кожаный панцирь, расклепало медные пластины, ударило в подбородок. Взмахнул руками печенег, перевернулся в воздухе, как скоморох. В руках осталось копье, и кстати. Тут уже со всех сторон навалились косматые с железными бляхами шапки, черные башлыки и кольчуги. Хотели закружить Илейку в диком хороводе коней, протянули узкие жала, но Илейка пробился — копье его случайно ткнулось в широкую конскую грудь, посадило коня задом. Игральною бабкой полетел всадник на землю. Илья вырвался. Несколько мгновений он слушал копейный лом и лязг железа о железо.

Раненый не знал еще, что он ранен, боль была во всем теле, боль была в душе от напряжения и ненависти, а кровь смешалась, от нее склизли руки и плохо держали оружие. Дурной ее запах пьянил. Это ударил уже хмель битвы, его почувствовал и Илейка. Раздувая ноздри, поднимал меч, кого-то догонял, кого-то давил конем. «Свой», «чужак»— только два слова стояли в голове и распределяли удары.

Стрела ткнулась в грудь — выбила кольцо в панцире. Не обратил внимания. Его бесил застывшей на лице улыбкой высокий сухой печенег с расплетенными косами. Он изворачивался всякий раз, как Илейка наносил удар, и уже манил издали, помахивая над головой кривою саблей. А то вдруг оказывался совсем рядом и нападал с такой легкостью и проворством, что Пленка чувствовал, как тяжело он вооружен, как давит его к седлу массивный панцирь и клонит голову шелом. Захотелось сбросить их и остаться в одной рубахе. Так ходили в битву далекие предки — рослые краснолицые люди, которые и мечей-то не имели, кликом одним побеждали врагов.

— Ав-ва-ва! Ав-ва-ва! — кричали кругом.

— Урази их! Бей по темячку!

— Что же ты крутишься, как шкура на огне…

Скользнула сабля к самому перекрестью самосека, едва не распорола живот. Все улыбался печенег застывшей улыбкой и заходил то слева, то справа. Конь его волчком крутился, пробиваясь сквозь копья и палицы, вынося всадника с удобной стороны. И, может быть, достала бы кривая сабля шеи Илейки, если бы не оказался рядом седенький старичок в посконной рубахе. Он двумя руками держал длинную палку, на которую был насажен обломок серпа, острый, как бритва. Старик, казалось, не знал, что ему делать. Стоял и шептал молитву. Смерть будто обходила его. Но когда к ногам прикатилась чубатая голова, он поднял свою совну и секанул по шее подвернувшегося всадника. Илейка не сразу понял, что произошло. Только голова печенега отделилась от туловища и плюхнулась под ноги старику. Тот даже подпрыгнул от неожиданности, долго моргал глазами.

Илейка свалил еще двух степняков, будто мешки с овсом повалились они с седел. Нужно было выбраться из битвы, чтобы хоть немного оглядеться — кто кого бьет, кто кого одолевает. Ничего нельзя было понять — вместо лиц смотрели кровавые пятна. Дурной печенежский запах бил в нос — пропахшие навозом, продымленные у костров, проносились вражеские воины. Мелькало перед глазами чужое, враждебное оружие: копья в пышных конских хвостах, составленные из рогов луки, гнутые сабли, легкие тростяные дротики.

Илья выбрался на возвышенность. Где Андрейка, где Никандр? Загнули они свои полки к середине или нет? Почему не видно Поповича? Словно ледоход шел у ног — сталкивались и разбивались на мелкие кусочки звенящие льдины и уже наплывали другие. А вой и Попович! Все вздымает коня, рубит справа, слева, кудри его рассыпались по плечам. Ах ты, поповская душа! Ах ты, охальник, соблазнитель! Куда забрался! В самую гущу! Поколотят тебя там. Разрубят на куски, растащат в разные стороны. Плохо тебе приходится. Худо!

— Але-е-ша! Ал-е-ксандр — воитель древности! Здесь я, здесь, чтоб тебя! — ринулся с пригорка Илья па выручку товарищу, позабыл о том, что нужно еще осмотреться. Преградили путь несколько всадников, но удержать но смогли, мимо пронесся взмыленный конь. Ткнулся меч в чью-то широкую спину, пронзил насквозь. Заскрежетал зубами Илейка, пытаясь вытащить меч, но не смог — вырвало его из рук, и на какое-то мгновение остался Илейка безоружным. Это заметили враги, направили к нему коней.

— Илюха! Муромец! — закричал кто-то рядом, глянул — Никандр, сельский староста, что привел к нему всю деревню.

— Держи булаву, Илюха! Хватай!

Взлетела навстречу коню массивная дубина, вот-вот размозжит лицо… Илейка двумя руками поймал ее, поколол руки о гвозди. Все завертелось, весь дол. Снова и снопа поднимал он дубину над головами печенегов.