Александр Грог - Время своих войн 3-4

• Название: Время своих войн 3-4
• Автор: Александр Грог
• Жанр: Современная проза

Историю человечества можно проследить на истории денег. Категория денег приобрела философскую, этическую и религиозную нагрузку, банковское ремесло превратилось в культуру. Как случилось, что презренное, осуждаемое всеми религиями ростовщичество стало диктовать законы и нормы поведения?

© Copyright Грог Александр ([email protected])

---

И вот выходит, что завклубом — полный чудак. А ведь раньше не задумывался, даже не замечал. Но Мише это чудовство нравится, тем более, что в нем он частенько лучшим оказывался…

— Да, — одобрил сослуживец, — Хороший парнишка. Кондовый!

Друг семьи, должно быть, и сам лесной житель, понимал, что говорит — «кондовым» самый лучший, отборнейший лес называют.

— Дай–ка мне на него данные — определю в место, где ему будут рады, — сказал генерал.

— А сам–то он рад будет? — резонно спросила жена, и генерал не ответил.

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

2010

«Заместитель министра обороны Николай Панков назвал одной из главных причин проявлений дедовщины в российской армии «навыки общения», полученные призывниками в «неформальных молодежных группировках» экстремистского характера. Заявление Панкова прозвучало на заседании коллегий Минобороны, Генпрокуратуры, Минобрнауки и Минспорттуризма… отметил, что в России насчитывается около 150 подобных группировок, и расположены они, в основном, в крупных городах, однако их влияние может распространиться и на другие населенные пункты Российской Федерации. Стабильно высокий уровень преступности наблюдается среди призывников из Пермского и Приморского краев, Саратовской, Нижегородской и Калининградской областей, а также из Северной Осетии и Бурятии. Кроме того, Панков перечислил регионы, в которых молодые мужчины чаще всего оказываются негодными к военной службе из–за употребления наркотиков. В этот список попал Краснодарский край, Московская, Кемеровская, Свердловская и Амурская области, а также Башкирия…»

/Интерфакс/

(конец вводных)

----

…Ближе к весне, когда заметелило должно быть в последний раз, рвано, протяжно, почти двое суток, с тем остервенением, с которым зима обычно прощается, Миша решился загнать волка.

У каждой семьи свои традиции, собственное куражное, вошедшее в обычай. Какой же ты Дроздов, если в определенном возрасте не взял волка живьем? Не ловушкой, а один на один, загнав по целине на лыжах, повалив, схватив за уши, связав и притащив на себе в поселок.

Как успокоилось, вышел на целину — глубокий, рыхлый, не слежавшийся, еще не застывший поверх корочкой — настом, который держит зверя. Мише повезло, почти сразу же, где указывали, поднял волка с волчицей. Уходили медленно, тяжело, словно устали заранее, но потом отрыгнули съеденное и побежали быстро, короткими прыжками преодолевая снег. Волк никогда не бежит слепо лишь бы куда, а всегда в соответствии с собственным планом спасения, потому гнать следует быстро, сбивая с ориентиров и соображения, зная, что предпочтет уходить против ветра, поскольку желает знать про опасности впереди, и не стоит ему в этом перечить, если в той стороне нет гряд, по которым он сможет уйти, а есть — так упреждай, заставь ловить ветер боком, отжимай от твердого, от густолесья, от распадков.

Звери уходили от Миши короткими прыжками, сперва держась рядом, потом след в след. Самец был матерый, а самка молодая, чаще он и бежал впереди — ломил дорогу, и потому, по расчетам Миши, должен был устать быстрее. Но ошибся. К полудню упала самка, а самец издал вой, напоминающий человеческий, и сдался… — много позже, уже в Афгане, Миша услышал подобное и вспомнил своих волков, когда «духу», раненому в живот, размотало кишки, но тот заметил только наступив на них…

Самка не встала, самец не ушел, лег рядом, прикрывая ее своим телом — уронив голову в снег, смотрел одним глазом, держа подрагивающий оскал. Самка же глаз не показала, спрятала голову под брюхо самца. Миша снял ружье, воткнул его подле себя прикладом в снег, не снимая лыж, подскользнул ближе, почти вплотную, звери лежали неподвижно, только самец, задрав губу, дрожал оскалом.

Миша постоял над ними, потом отступил на шаг и еще на шаг, на ощупь взял ружье, перекинул стволами вниз, развернулся и пошел назад по своей лыжне…

Дома на столе дожидалась повестка. Повестка пришла не ко времени, не в те сроки, когда обычно сзывается весенний призыв, Миша откуда–то сразу решил, что приложил к ней руку тот самый крымский генерал. И не ошибся.

* * *

— Миша, видончик у тебя! С чего?

— Мозги пучит.

— Извилина просифонил? Он может…

— Да уж… — соглашается Миша.

Сашка с Казаком затевают нырять. Прошлый раз Сашка Казака «сделал», и тому неймется, не отстает, канючит еще раз попробовать, греша на случайность.

— Куда? — спрашивают Мишу, который средь них вроде третейского судьи — не подкупишь… ну разве что за свою порцию обеда.

— Против течения, конечно, — говорит Миша. — Утоните — удобно! — течением прямо сюда принесет, — оптимистически заявляет он. — Откачаем! В первый раз, что ли?

Действительно, было такое. Теперь ставят в укор и не забудут.

— Ориентир?

— Ольха на повороте, ветка над водой.

Фокус в том, чтобы не только донырнуть, не только первым оказаться, но вынырнуть точно там, где сказано — под веткой.

— Кто последний — тот Киркоров! — объявляет Петька — Казак, и тут же ныряет, оставив Сашку в дураках. Следом без всплеска уходит рассерженный Сашка — Снайпер…

Лучшие бойцы получались не из тех, кто удивлялся и огорчался тому, что в казарме не течет горячая вода, а из тех, кто удивлялся, что вода вообще может течь из крана и ее не надо таскать ведрами. Первые воспринимали повседневный солдатский быт как каторгу, вторые не замечали его — быт, как быт, совсем не утомляет — куча свободного времени. Разве подшивка чистого воротничка, чистка сапог и прочее самообслуживание работа? Первые до армии улеживали свое свободное время на диване с книжкой в руке, вторые с вилами, перекидывая сено, выбрасывая навоз, скоренько с ведрами до колодца и обратно, не считая это за работу. Это быт. Армия уничтожалась уничтожением городом деревни. Город назначал себя на офицерские должности не по факту жизненного опыта, психологической устойчивости, личного мужества, а по факту того сомнительного преимущества на войне, которое называлось «образованностью».

Поскольку армия, согласно древним традициям, осуществляла самообслуживание внутри себя без допуска к этому гражданских лиц и гражданских норм, то обслуживание это пугало и шокировало едва не всякого городское дитя не в меньшей степени, чем шокировала бы война. Пищу готовили такие же как они, теперь уже солдаты, с тем присущим, въевшимся в среду максимализмом — «сойдет и так», который «сходил», но вводил в расстройство. Опасались только питающихся здесь офицеров, да своих же разведчиков, для которых порой (от греха, да в особо злостные дни) готовили отдельно. Разведка не рассиживалась, влетала, не деля себя на старослужащих, садились разом, где придется, ложки брали какая достанется, не хороводились, глотали молча и сосредоточенно, так же разом вставали. И исчезали. Иногда и вовсе не являлись, только предстанет отряженный боец, посмотрит скептически — затребует хлебушек и куски сливочного масло, которого положена двойная норма. Это значит, что не успели с каким–то делом. Тогда кому–то везет. Но разведку — предмет зависти и вздохов о настоящей неподдельной службе, не каждый месяц и увидишь. Летом точно. Но городскому и лето не лето — одеяло тонкое, шинель поверх не положена до осени — это только когда пар изо рта. И хрен в корень — какие бабы?! Печенья бы…

Мишу определили в роту связи. Рации еще были такими, что бойцов к ним подбирали по росту и выносливости. Шутя, несмотря на изрядный рост и вес, лепил на перекладине подъем переворотом, всякий раз самым нахальным образом делая сверх зачетных норм впятеро, заставляя проверяющих скучать и поглядывать на часы. Мог бы и больше, но это чересчур — это нескромно. Когда заканчивал «обязательные», имел привычку подтягиваться отдельно с левой и правой рукой.

Прилично стрелял, отлично бегал. Два последних — основное для всякой пехоты, будь она хоть трижды «небесная». На выброске с АН‑12, а позже из ИЛ‑76 — огромной летающей реактивной корове — дабы не топтать чужие купола, всегда выставлялся первым. Выбрасывали тесно. В два потока — это обычные тренировочные. Три — для учений: два борта — «двери» и дополнительный в «рамку» — хвост. Четыре потока редко — только для «боевых» и приближенных. Но и в три тесно. Случается, топчут купол, сбегают по нему, выслушивая матюги. А у той же «дикой» невезучей пятой роты, случился один «холодный».

Каждое нераскрытие основного купола — ЧП, но за это, всякому солдатику, приземлившемуся на запаске, дают десятидневный отпуск до «родной хаты» — подправить нервишки. Всякому, но не всем. Собирается комиссия, дабы выяснить причины. Не сфокусничал ли?

Фокус в том, что основной купол, хочешь ты этого или не хочешь, дергаешь ли ту рукоять во всю ладонь, называемую «кольцо» или нет, а все равно раскроется. Пусть приложило тебя головой о борт, да пусть и полностью голову оторвало, но есть такой нехитрый прибор, отсчитает положенный пять секунд — «щелк»! Потому, находятся такие, что колдуют с парашютной шпилькой — предметом раздражения многих новобранцев. Десять дней дома хороший стимул, чтобы рискнуть — обмануть систему. Парашютную систему разумеется…