Станислав Соловьев - Somnambulo

• Название: Somnambulo
• Автор: Станислав Соловьев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мартин тоже хотел спросить проводника, что это за станция и куда идут все эти люди. Мартин вдруг оказался рядом с ним — он открывал рот, но из него не вылетали звуки. Проводник судорожными рывками стал передвигаться в свой вагон: вот он уже заносит ногу, а вот виднеется только кисть руки, и нет никого, нет уже проводника, он куда–то исчез, растворился… Тогда Мартин, смущенный этим зрелищем, взял сумку в руки, и не чувствуя никакой тяжести, пошел вслед за всеми, по направлению к зданию вокзала. Вернее, он думал, что идет вслед за людьми. Его ноги вроде бы ничего не касались — он не чувствовал ног, у него не было никаких ног, а было только это несвязное затянувшееся видение.

Тело казалось ему словно бы сделанным из мягкой воздушной ваты, а, может, это газеты кто–то напихал вместо внутренностей и костей, старые, тщательно скомканные газеты?.. Он ничего не чувствовал, он ничего не понимал. Восприятие этого всего как бы было само по себе, отдельно от его тела, отдельно от этой реальности, оно само себе двигалось параллельно видимому, плыло, лениво шевеля прозрачными плавниками сомнамбулических мыслей…

Словно сердце схватило, думал Мартин, ведь у меня уже так было, было несколько раз, не ужели опять?.. Но почему нет боли?.. Я же должен чувствовать сильную боль, без боли не бывает… Должен задыхаться, мне всегда в таких ситуациях нечем дышать, я задыхаюсь как астматик, начинаю терять сознание от дурноты… Но мне же есть чем дышать, ведь я дышу, ведь я куда–то двигаюсь, куда–то иду… Нет никаких болей, но что же?.. Почему так тихо?.. Где я?.. Зачем мне идти за этими людьми?.. Это же вокзал, почему же не ругаются те двое жандармов?.. Они ведь должны ругаться, они всегда ругаются… А-а… Я все еще сплю, с облегчением подумал Мартин, конечно же, сплю. Вот и тела не чувствую, температуру воздуха, словно ты в вакууме, и ничего не слышно, и мысли у меня — какие–то странные, путанные… Ноги идут по ровному асфальту как–то вглубь, и вместо того, чтобы идти ровно, я постоянно проваливаюсь куда–то вниз, под углом, и почва прогибается, а я все никак не могу упасть, никак не могу провалиться… Этот фонарь ровно не стоит. Вон он как изгибается вопросительным знаком, нависает, колышется, как спичка в луже. Здание вокзала падает на меня, оно почти дотрагивается своими стенами до моей головы, всего лишь сантиметр–другой отделяют его от моей головы, и на нем большими буквами написано:

НУНКА–ЭН–ЛА-ВИДА

Но я‑то знаю, это только сон. Эти слова мне снятся, потому, что я так сильно хочу их увидеть, потому что быстрее хочу приехать в Нунку. Мне надоело ехать, мне осточертело ехать, пора уже и приехать… Мне надоели эти бессвязные сны. Я еще не приехал, а во снах, как известно, всегда хочешь увидеть то, что хочется тебе больше всего…

Такой безобидный сон, удивлялся Мартин, я еще таких снов не видел. Какой–то он не такой. Вроде не сон, а явь. Как на самом деле. Но с другой стороны, когда я вижу этот сон, я почему–то не чувствую, что это «как во сне». Воспринимаю как данную мне реальность, воспринимаю, как оно есть, сравниваю со сном… Это — странный сон, он не похож на другие сны, он вообще ни на что не похож, и я теряюсь в определениях, не нахожу определений… Приятно, что не чувствуешь духоты, а еще хорошо оттого, что голова не такая тяжелая, словно свалилась обременявшая ее тяжесть, свалилась долой и пропала… Правда, такое ощущение, что из нее кто–то вынул мозги, осталось лишь одна черепная коробка, а в ней… В ней — ничего нет, внутри — звенящая пустота, звенящая очень тихо — на грани слышимости… А может мне это кажется?..

Куда я иду? Почему я вышел из здания вокзала? Что я делаю у полицейского участка? Зачем он мне? Чего я сюда пришел?.. Не понимаю. Ведь я ненавижу полицейские участки, так же ненавижу, как жандармские отделения, я это все ненавижу, всегда стараюсь обходить их стороной. Терпеть не могу этих болванов с дубинками, их злобные, тупые хари, их жестокие волосатые руки, наручники, режущие кожу до крови. И тогда руки сильно немеют, деревенеют, наливаются красным, потом еще на запястьях долго пухнут черные синяки…

14

Мартин беспомощно стоял перед одноэтажным кирпичным зданием. Он тупо рассматривал бронзовую табличку, что хвастливым бельмом весомо располагалась слева от входной двери. Вверху над ней, как обычно, разлаписто висел имперский орел, выкрашенный белой эмалью. Внизу, под орлом, отражали уличный свет облезшие позолоченные слова:

РАЙОННЫЙ УЧАСТОК № 146 ПОЛИЦИИ ПРАВООХРАНЕНИЯ ГРАЖДАНСКИХ СНОВ ДЕПАРТАМЕНТА ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННЫХ СЛУЖБ ИМПЕРИИ НУНКА — ЭН — ЛА — ВИДА

А-а… Наверное, я хочу спросить, подумал Мартин с каким–то облегчением, каким образом мне попасть на улицу Инсоротаблэ — Транквэлидад. Такое позднее время, она совсем не близко от вокзала, до нее приличное расстояние, если идти пешком. По такой темени час–полтора добираться. Совсем ничего не видно — я так плохо вижу. Мне только по темноте шастать — обязательно лоб расшибу или порву штаны. Нет уж, лучше спрошу у полицейских, может ходит какой–то транспорт, город–то большой… Если бы не сумка, и так бы дошел. Но куда я, с сумками… Черт, на вокзале должно быть справочное бюро, как я сразу не догадался. Конечно же, есть. Забыл, сюда пришел… Точно — это сон. Мне это только снится, несуразица, даже смешно…

Так оно и есть, вон на меня смотрит полицейский. У него почему–то нет фуражки на голове, дубинки у него нет, пояс у него распущен. Лицо у него сморщившееся, словно он мочится здесь, прямо перед своим участком, на цветочную клумбу. Что же это за полицейский, что мочится перед своим участком?.. Конечно, мне снится, что я каждый раз вспоминаю, что это снится, постоянно себя уверяю как попугай — снится, снится… Он на меня смотрит?.. А-а… Спросил меня, что я здесь делаю и кто я такой. Хочет, чтобы я немедленно отвечал, что мне здесь понадобилось… Наверное, мне надо начальника участка, только ему могу передать что–то особенно важное, путано думает Мартин, не веря самому себе, рядовому буду говорить. Он глуп, до него медленно доходит, он поймет все не так, как нужно…

«Сеньора начальника? — переспрашивает полицейский, он удивлен, он подозревает какой–то недопустимый розыгрыш, и от этого подозрительность выступает на его отечном лице потной жестокостью, — Ночью?.. Есть только заместитель сеньора по ночной службе. Срочно надо?..» И вот, он видоизменяется, перетекает из одного состояния в другое, вот уже стоит у дверей, протекает внутрь — полицейский ведет Мартина за собой.

Сон, весело думает Мартин. Но что же я скажу этому заместителю? Я даже не знаю, что у него спросить. Так не бывает, когда человек хочет спросить, он обычно знает, о чем спрашивать, и я знал, да только забыл, что хотел… Нет, не помню.

Мартин плывет за полицейским сквозь шероховатую вату полутемных удавчатых коридоров. Эти коридоры проглотили много наживки, сотни людей были загнаны в их тупики, раздавлены шелушащимися стенами, и теперь белеют по углам позеленевшие человеческие кости с клочками волос. Вот свиноподобные шкафы, плотно поужинавшие пухлыми делами и теперь довольно отрыгивающие белой пылью. Стулья–пауки, высасывающие терпение и надежду у посетителей, подозреваемых, подследственных. Рыбообразные вешалки, хищно затаившиеся и готовые в любой момент раздеть тебя донага, насадить тебя на свои рога, одеться в твою кожу. Медузы табачного дыма, что колышутся сонно у тлеющих ламп…

Кто–то подвинул стул, спина впереди идущего смазалась в воздухе неясным пятном, растеклась, выгнулась кляксой, что–то отрапортовала каркающим голосом и вдруг исчезла бесследно. Мартин оказался перед внезапно влезшим в глаза и обозримое пространство, очень толстым, невероятных размеров, человеком. Человек раздувался воздушным шаром где–то за столом и над столом. Китель его дрожащими складками расстегнут, на поверхности кителя плавают желтые пятна пуговиц — они, непонятно как, пересекают знойный лес волосатой груди… А над ней, на вершине пирамиды из гулкого теста покатых складок мелко тряслось бесформенное лицо: по большому яйцу гладкой лысой степи и парусам широко вздымающихся щек бойко бежали наперегонки друг с другом капли молочного цвета. Справа от беспокойных многощупальцевых устриц, которые кичились дешевым кольцом и обкусанными ногтями, стояла небольшая табличка в алюминиевой рамке. Она бубнила невнятным голосом типографского шрифта: