Анатолий Онегов - За крокодилами Севера

• Название: За крокодилами Севера
• Автор: Анатолий Онегов
• Жанр: Природа и животные

Анатолий Онегов — замечательный русский писатель, классик литературы, посвященной природе, автор многих книг: «Я живу в Заонежской тайге», «Карельская тропка», «Вода, настоянная на чернике», «В медвежьем краю», «Следы на воде», «Лоси на скалах», «Еловые дрова и мороженые маслята», «Здравствуй, Мишка», «Избушка на озере», «Они живут рядом со мной», «Русский мед», «Диалог с совестью», серия книг «Школа Юннатов»… «За крокодилами Севера» — книга, в которую вошли рассказы о рыбной ловле, написанные в самое последнее время и опубликованные в «Российской охотничьей газете», журнале «Охота и рыбалка. ХХI век» и газете «Рыбак рыбака».

---

Берега нашего озера действительно немного диковатые для нового здесь человека — ты не спеша ведешь лодку вдоль сплошной стены темных, угрюмых елей и нет-нет да и ловишь себя на мысли, что очень может быть, сейчас вот из-за этих еловых стволов покажется какой-нибудь таежный зверь, хозяин здешних мест.

— Есть ли у вас медведи? — интересуется мой гость.

— Есть.

— Много?

— Сейчас, когда людей здесь стало поменьше, медведей прибавилось.

— И ты их часто видишь? — продолжает расспрашивать меня Ялмари.

— Бывает, что и встретишь, но редко. Медведь осторожный зверь, просто так на глаза человеку не попадется.

Первые медвежьи следы мы встретили на следующий день по дороге на Чебусозеро. Именно этот таежную воду я и хотел прежде всего показать своему финскому гостю.

От моего дома до Чебусозера километра четыре с половиной. Сначала на лодке добираемся мы в самый угол залива, оставляем там лодку и по тропе, почти совсем заплутавшей в зарослях малины, добираемся до небольшого мохового болотца…Здесь наша тропа обходит болотные кочки стороной, по сухому месту, то и дело огибая стволы могучих елок. Наконец мы выходим на дорогу.

Дорога тоже давнишняя, уже забытая даже тракторами-вездеходами, которые бывали здесь самыми последними, вывозя бочки с сосновой смолой-живицей, собранной химиками-смолокурами… Смолокуров в наших местах давно уже нет. О них напомнят тебе сейчас разве что старые следы-елочки, порезы на сосновых стволах, давно заплывшие потемневшей от времени смолой…

Старая, замытая со временем тракторная колея тонет теперь в болотце, которое когда-то старалась обойти, затем все-таки выбирается из болотной грязи, поднимается вверх по склону бугра и сразу оказывается в плену у перестоявшего все свои лесорубные сроки векового елового лога.

Здесь то и дело приходится нам обходить по черничным кочкам расплывшиеся во всю ширину дороги глубокие лужи-лывы с застоявшейся, гнилой водой, а следом и перебираться через давно перегородившие лесную дорогу упавшие на землю деревья.

Тогда, когда эту догу помнили люди, упавшие деревья тоже нередко перегораживали путь и пешему, и тем же тракторам, вывозившим из тайги смолу. И о том, как обходились тогда с этими препятствиями, точно рассказывают уже подгнивающие обрубки тех же еловых стволов, торчащие теперь из кустов малины и частого придорожного ельника — здесь когда-то человек, встретивший препятствие, брал в руки топор и обрубал упавший ствол справа и слева от своей дороги. Мы же теперь просто перебираемся через такой завал и идем дальше — у нас не так много времени, чтобы чистить дорогу, да и не собираемся мы пользоваться этой дорогой в дальнейшем. Конечно, следовало бы подумать о тех, кто, может быть, когда-то, как мы сейчас, заглянет сюда, но случится ли такое в обозримом будущем…

Наверное, только кислые, давно зазеленевшие лужи-лывы и упавшие деревья, перегородившие наш путь, и остались бы в памяти о нашем путешествии по этой горе-дороге, если бы не рябчики, что то и дело шумно, весело взлетали совсем рядом с нами. Здесь птицы кормились на ягодниках и, подпустив нас совсем близко, веером разлетались в разные стороны и, не зная, пожалуй, ничего плохого о людях, почти тут же тыкались в попавшиеся им на пути елки и открыто рассаживались там по ветвям..

Ялмари сначала вздрагивал, когда рябчики неожиданно, с шумом вырывались чуть ли не из-под ног, а затем, догадавшись, в чем дело, после каждой встречи с потревоженными нами птицами, останавливался и старался высмотреть этих таежных петушков и курочек в елках, где они только что скрылись.

— Хюве — хюве, хорошо — хорошо. Живой лес, когда в лесу живет много птиц.

Но рябчиками были не последними обитателями нашей тайги, которые так радовали моего финского друга…

Вскоре ели понемногу отступили назад, и вместо густо зеленых разлохмаченных черничных кочек, рядом с золотистыми сосенками, что в свою очередь обступили теперь нашу дорогу, повсюду расстелился седой упругий мох бора-беломошника. И среди этого седого мха тут же загорелись рубиновыми огоньками ягоды брусники.

Конечно, мы не могли не остановиться и не поклониться этой чудесной ягоде, хранящей в себе тепло летнего соснового бора.

Ялмари набрал целую горсть только-только созревшей брусники, держал эти ягоды в руке перед собой, как очень дорогой и неожиданный подарок, и все время негромко повторял:

— Хюве-хюве. Настоящая тайга, ягода настоящей тайги…

И тут, будто в ответ на его «хюве-хюве», чуть в стороне от дороги с громким шумом сорвался настоящий хозяин этих заповедных угодий — петух-глухарь.

Даже я вроде бы вздрогнул от неожиданного грохота глухариных крыльев… Угрюмый таежный петух-отшельник, увы, не показался нам, хотя мы очень старались рассмотреть его среди сосновых стволов…А мой гость так и продолжал стоять, держа в вытянутой руке горсть брусники, и на этот раз от сильного удивления даже не произнес вслух свое одобрительное «хюве-хюве».

Я объяснил Ялмари, что вот так вот неожиданно, громко, сильно и срывается всякий раз с земли таежный петух-глухарь, и что здесь глухарей в общем-то не так уж и мало. А как чудесно токуют, играют здесь свои колдовские весенние игры эти птицы! И вообще, если в тайге живет глухарь, значит, наша тайга еще помнит всю свою историю.

Расстаемся с бором-беломошником, оставляем позади веселые сосенки и снова спускаемся вслед за дорогой в старый-престарый ельник, Здесь на дороге, да и вокруг нее много воды — здесь черное лесное болото, и сюда во времена смолокуров трактора, вывозившие бочками собранную смолу, заглядывали обычно только по холодам, по морозам, которые схватывали, мостили льдом это гиблое место.

Перебираемся через болото, прыгая с одного упавшего когда-то на гнилую грязь дерева на другое. Наконец, и эта грязь-топь побеждена, и перед нами светлый сухой бугорок, который провожает нас вниз, к самой речушке.

Здесь, через речушку, когда-то был удобный мостик — лава, сложенная из двух ровных еловых стволов. Рядом с мостиком из воды всегда торчал шест-выручалочка. Ты ступал на лаву, брал в руки шест, упирался им в дно и осторожно перебирался на другую сторону речушки. А перебравшись, оставлял этот шест-выручалочку уже на другом берегу, чтобы, возвращаясь обратно, снова воспользоваться его услугами. Так было всегда раньше, а сейчас нас не ждали ни шест-выручалочка, ни мостки-лава. Все это куда-то, может быть, и не очень давно скорей всего унесло весенней водой — половодьем. Речка здесь не мелкая, в брод ее не перейдешь. Выходит, надо нам самим устраивать переправу…

Снимаем с себя рюкзаки, уже успевшие натянуть плечи, достаем топор — и за сухими елками-сушинами. Сваливаем две подходящих сушины, очищаем от сучков, обрубаем ненужные для нашего дела вершины. Вдвоем доставляем каждый прогонистый еловый ствол к реке.

Материал на месте. Вырубаю шест, которым и буду опрокидывать сейчас наши елками одним концом на противоположный берег.

Общими усилиями ствол поставлен на попа. Ялмари удерживает его на месте, а я поднимаю повыше шест и осторожно нащупываю на еловом стволе только что сделанную топором зарубку, куда этим шестом следует сначала упереться, чтобы затем коротким толчком уронить первую лаву нашей будущей переправы так, чтобы ее вершина оказалась как раз на противоположном берегу.

Пока все в порядке — один еловый ствол перекинут через водную преграду. Очередь второго. Он тоже ложится на положенное ему место более-менее точно. Подправляю, сдвигаю поближе друг к другу комлевые концы, перебираюсь на другой берег, сдвигаю вершины лав… Переправа наведена.

Речка позади, теперь перебираемся через неподатливую стену таволги и дягеля… Когда-то, кажется, что уже давным-давно, были здесь колхозные покосы. Теперь все это обширное пространство заливного луга, снабжавшее отменным сенцом местных коровенок, напрочь заросло буйной травищей. Трава местами выше человека. Конечно, в этих зарослях не найти и следа прежней тропы, которую помню я еще по самому первому походу сюда, на Чебусозеро.

Наконец минуем траву и снова оказываемся среди столетних замшелых елей. Под ногами снова грязь лесного болота, но не надолго — впереди веселый бугорок и звонкие от щедрого летнего солнца крепыши-сосенки над ковром будто посеребренного упругого мха.

Выбираемся на чистое, светлое место и оглядываем друг на друга. Я давно привык воевать с болотами, привык к работе в лесу и грязь на сапогах, и испачканная после наведения переправы через речку куртка меня не смущают. А как Ялмари — у него на резиновых сапогах тоже следы болота? Но мой друг так же не обращает внимания на состояние своей униформы — он труженик, рабочий-строитель, правда, не рядовой, а руководитель строительной бригады, но все равно не белоручка.