Анатолий Онегов - За крокодилами Севера

• Название: За крокодилами Севера
• Автор: Анатолий Онегов
• Жанр: Природа и животные

Анатолий Онегов — замечательный русский писатель, классик литературы, посвященной природе, автор многих книг: «Я живу в Заонежской тайге», «Карельская тропка», «Вода, настоянная на чернике», «В медвежьем краю», «Следы на воде», «Лоси на скалах», «Еловые дрова и мороженые маслята», «Здравствуй, Мишка», «Избушка на озере», «Они живут рядом со мной», «Русский мед», «Диалог с совестью», серия книг «Школа Юннатов»… «За крокодилами Севера» — книга, в которую вошли рассказы о рыбной ловле, написанные в самое последнее время и опубликованные в «Российской охотничьей газете», журнале «Охота и рыбалка. ХХI век» и газете «Рыбак рыбака».

---

Кижуч — рыба лицензионная. У каждого из моих новых друзй — рыболовов таких лицензий-хвостов аж тридцать штук, и каждому из нас, кроме меня, за день надо поймать по три десятка тяжелых рыбин, чтобы оправдать затраты на приобретение лицензий и обеспечит свою семью на зиму чудесной рыбой, из которой и готовят тут лучший камчатский балык. А ловить этого самого кижуча на балык можно, видимо, с равным успехом и утром, и днем, и вечером.

До рассвета еще есть время. Мы останавливаемся возле какого-то забора. Рядом с забором нечто похожее на бытовку строителей. И тут же кран с водопроводной водой. Из крана вода течет бодрой струйкой и мы набираем эту воду в заранее припасенные канистры. Вода для ухи и для чая, и так, чтобы просто попить…

Я не задаю вопроса: а почему не годится для той же ухи или для того же чая вода из камчатской реки, только что сбежавшей с горных склонов, — я предполагаю, что эта водопроводная вода просто чем-то лучше, вкусней что ли, чем вода из реки… И все. Но мои предположения оказываются слишком сложными, когда над рекой поднимается утреннее солнце и я вижу вокруг: и в воде, и на берегу, — погибших после нереста рыб, тех самых тихоокеанский лососей, которые так стремились сюда, чтобы дать начало новой жизни…

Погибшие рыбины, оставшиеся на дне реки или вынесенные струей на берег, конечно, играют здесь свою очень важную роль. В горной реке от природы мало органического вещества, а стало быть, и мало разных микроорганизмов, инфузорий, рачков и прочего корма, необходимого тем же малькам, которые вот-вот появятся здесь из икры и будут здесь подрастать, набираться сил, откармливаться, чтобы затем опуститься вниз по реке в океан…

Эта логика природы мне понятна — в природе ничего не бывает просто так: родители погибают, чтобы дети смогли набраться сил… Да, это все очень верно, что касается самих рыб. Но природа, распорядившаяся подобным образом, не учла того обстоятельства, что здесь, на берегу реки, когда-то могут появиться люди, которые пожелают сварить тут уху или приготовить чай, а то и просто попить речной воды — вода в реке, заполненной погибшей рыбой, нам, людям, для употребления скорей всего не подходит…

Неуютно чувствуешь себя и возле самой воды — когда нет ветра, когда воздух застаивается возле берега, то тебя тут же окружает «особый» запах, рожденный гниением массы рыбы, который, конечно, никак не располагает к блаженному созерцанию красот окружающей природы… Местами более-менее брезгливому человеку не удастся даже спуститься к самой воде — под ногами все время трупы и трупы рыб… Скорей всего это горбуша, уже завершившая свою главную работу жизни…

Но вид реки-кладбища предстанет передо мной попозже, когда над рекой поднимется солнце. А пока в темноте мы бредем по довольно-таки широкой, но мелкой речной протоке с прочным каменистым дном. Течение здесь не очень быстрое, но тем не менее отовсюду, со всех сторон несутся к тебе частые-частые всплески воды, будто много-много больших рыб, случайно попавших на мелководье, стараются выбраться отсюда и для этого, что есть силы, работают своими хвостами…

То, что эти непрерывные частые всплески исходят именно от рыб, догадываешься почти сразу, как только делаешь в воде третий, четвертый, много — пятый шаг: тут же в твой сапог ударяется рыбина, за ней вторая, третья…

Когда рассветет, я вернусь сюда, к протоке, и увижу здесь много горбуш… Это они, самцы-горбуши, стоят здесь над своими гнездами, стоят давно. Кто-то из этих отцов-сторожей, видимо, доживает уже последние дни — по темным спинам и по головам таких полуживых рыб во всю поползли белые пятна — рыбий тлен. У рыб уже отмирают ткани, но они до последнего остаются здесь верными своей главной цели в жизни.

Мне почему-то вспоминаются тут наши детские аквариумы и крохотные рыбки: пецилии, меченосцы, гуппи, принесенные домой с Птичьего рынка. Эти рыбки, приобретенные на рынке, часто болели и покрывались вот такими же светлыми пятнами, как эти доживающие свои последние дни горбуши-самцы… Белые пятна по телу рыбок были для нас, начинающих аквариумистов, первыми вестниками беды-гибели…

Солнце мы встречаем на берегу небольшого речного бочага-аквариума. Берег почти отвесный. Когда-то речная струя со всей силой била в этот берег, как в наши среднерусские окские и волжские крутояры, размывая грунт, унося его вниз по течению, оставляя здесь глубокую впадину. Но если под тем же окским или волжским крутояром глубина, как говорится в таких случаях, немереная, то здесь камчатская река смогла вымыть всего двухметровую яму. Вымыла, а затем, будто специально для нас, отгородила эту яму-бочажок от главной струи каменистой отмелью — языком. И главная струя понеслась дальше прямо, а наш бочаг будто приготовился стать речной старицей — осталось только реке замыть в него вход и затянуть речным илом выход.

Но ни выход, ни вход в наш бочаг пока не закрыты. Да и случится ли такое с горной, своенравной и непостоянной в своем буйном течении горной рекой… Наверное, нет… Наверное, нашему бочагу-аквариуму уготована уже какая-то иная судьба. А пока наш бочаг принимает в себя речную воду, гасит слегка ее скорость, дает речной струе повертеться-покрутиться здесь, обойти-омыть крутой берег-обрыв, а там и отпускает эту струю дальше.

Вода в нашем бочаге прозрачная, и когда солнце поднялось достаточно высоко, я хорошо разглядел на дне громадную, погибшую, видимо, еще не так давно рыбину… Скорей всего это была чавыча, та самая чавыча, которая первой приходит сюда из океана.

Над погибшей чавычей небольшая стайка рыбок — каждая рыбка размером с нашего окунька-палечника, даже чуть поменьше. Кто это? Будущие чавычи, горбуши, кижучи?.. Конечно, эти рыбки появились на свет не в этом году, а пораньше. Когда спустятся они вниз, к океану? В этом году? Или еще зиму проведут здесь, в реке?

Собран спиннинг полегче, катушка совсем небольшая, леска 0,35 — на такую же леску год тому назад я выводил к берегу Чулышмана первого своего алтайского тайменя.

На конце лески блесна, «мепс»-лепесток. Это моя самая обиходная блесенка — сколько соблазнилось этим «мепсом» щук, окуней. Однажды даже лещ-старожил северного озера сплоховал, увидел эту блесну, и попал в мою лодку…

Я хорошо вижу в воде свой «мепс». Сила струи в бочаге местами вполне достаточна, чтобы остановить катушку и дать блесне самой покрутиться-поиграть в струе… Правда, струя не очень верная, порой она вдруг отходит в сторону, и тогда мой «мепс» проваливается вниз. Я подергиваю его кончиком удилища и снова вывожу на струю. И снова струя играет со мной в догонялки…

Когда-то точно так же забавлялся я на небольшой тверской речушке, почти совсем заросшей к концу лета самыми разными подводными травами. Я находил среди этих трав быструю живую струйку воды и опускал в эту сильную струйку небольшую блесенку. Правда, в тот раз на конце моей снасти был не «мепс», а легенькая, узкая и белая колеблющаяся блесенка, чем-то напоминающая собой рыбку — уклейку… Струя подхватывала мою блесенку и, она, послушная речной струе, бойко помахивала хвостиком.

Так, на одном месте моя блесенка могла оставаться сколь угодно долго, пока я не подергивал чуть кончиком удилища и не выводил таким резким толчком блесну из струи. И тут блесенка начинала опускаться вниз, как рыбка, потерявшая почему-либо силы. И почти всегда в этом случае следовала щучья атака.

Но тут, на Камчатке, в божачке-аввариуме никто не обращает внимания на мой «мепс», теряющий вдруг свою струйку. Я снова возвращаю «мепсик» речной струе и тут кижуч тенью кидается к моей блесне… Подсечка! Рыба на крючке!

Как поведет сейчас себя неизвестный пока мне этот тихоокеанский лосось? Начнет сваливаться вниз по течению, как таймень на Чулышмане? Или по инерции продвинется чуть дальше в направлении только что состоявшейся атаки и замрет на какое-то время, остановится, как озерная щука?

Нет, кижуч ведет собя скорой всего, как крупный окунь, верно взявший блесну — он продолжает двигаться в сторону, двигаться с той же скоростью, как и во время самой атаки.

Кижуча вывожу легко — он почему-то податлив, будто сразу согласился со всем, что будет впереди… Кижуч на берегу. Его принимает мой сотоварищ по ловле.

Удобный спуск к воде у нашего бочажка только в одном месте, и мы согласно делим этот узкий уступчик суши у самой воды. Один ведет блесну, другой готовится принять пойманную рыбину и после этого уже сам забрасывает свою снасть.

Один, второй, третий кижуч… — поток не останавливается. Я прикидываю, что в таком темпе свои девяноста кижучей мы обязательно добудем и затраченное на приобретение лицензий, конечно, скоро оправдаем… Но дальше ловить рыбу мне не хочется… Кижучей много. Хорошо вижу в воде, как небольшой отряд-стая появляется в нашем бочаге, как блесна моего сотоварища догоняет эту стаю. Вот блесна поравнялась с кижучами, вот выдвигается чуть вперед, и тут же очередная атака и очередная рыбина на берегу.