Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-1

• Название: Целая вечность и на минуту больше-1
• Автор: Рена Юзбаши
• Жанр: Современная проза

Дилогия рассказывает о молодом дипломате, которому поручено подготовить Съезд соотечественников в течение сорока дней. В случае успеха ему поручен ранг посла, и перед ним дилемма: любовь или карьера. Для Арслана ответ очевиден.

---

— Тарана, а что это ты у нас сегодня вся такая серьезная?

— А разве я не всегда такая?

— Как бы тебе донести мысль, что не всегда, не обидев тебя?

— Я уже обиделась, — она чуть ли со слезами на глазах уставилась в монитор.

Мне стало как–то не по себе: действительно, в таком состоянии я ее еще не видел.

— А что случилось–то?

— Ничего такого, что касается нашего драгоценного МИДа, только он тебя и волнует.

— Тарана, ты меня пугаешь, когда говоришь словами моей жены. Поверь, ни к чему хорошему это не приведет, у меня к ее фразеологическим оборотам устойчивая аллергия.

Байрам дернулся, его явно покоробило, что я, назвав жену, произнес такое количество длинных, неудобоваримых слов, у него они ассоциировались со словами как непечатными, так и в приличном обществе непроизносимыми. Тарана тоже уловила в моем голосе угрожающие нотки и милостиво начала говорить:

— Помните, я говорила, что родители собираются на поминки нашего престарелого родственника, который сначала похоронил жену, а потом помер сам?

— Ожил?

— Нет, хуже.

— Жена ожила?

— Хуже.

— Тарана, не преувеличивай, ничего хуже случиться не может. Так что произошло?

— Сначала все было нормально. Процессия отправилась на кладбище, мулла начал читать молитву, все втихаря крыли покойного: нашел, мол, время помирать — зимой, в такой мороз. Но стоят терпят, и вдруг мулла захлопывает Коран и говорит, что отказывается читать суру. Мои родственнички и без того на морозе задубели, а тут на них и вовсе столбняк нашел. Сын покойного от испуга прям у могилы стал совать мулле деньги, чтобы тот не беспокоился, что надуют. А он смотрит на него и спрашивает, кто умер первым: отец или мать? Сын отвечает, что мать, а чуть позже отец. Мулла говорит, что и он так запомнил, когда год назад читал молитвы над свежими могилками. А теперь почему на первой могиле, где лежит тело женщины, стоит памятник мужу, а на второй могиле — памятник жене? И тут сын вспомнил: на самом деле, когда оба памятника привезли, из уважения к мужчине сначала ему памятник установили, а на вторую могилу — памятник его матери. Тут над кладбищем повисла мертвая тишина. Мертвее, чем те, кто лежал на этом кладбище, если это возможно. Первым заговорил мой отец, который отморозил себе руки в Норильске и терпеть не может холода. Он внес деловое предложение, которое было одобрено наследниками первого, второго и третьего кругов, что мулла продолжает читать молитву, поверив честному слову присутствующих, что памятники поменяют на следующий день. Мулла смерил папулика самым нежным взглядом, на который был способен, и сказал, что такого кощунства он себе позволить не может. Мои родственники обступили его плотным кольцом, у муллы постепенно появлялось понимание того, что ничто не мешает здесь и сейчас появиться третьей могиле. Его собственной. Он обвел взглядом лица, жаждущие его теплой крови и горячего чая; инстинкт самосохранения взял вверх над его верой, что и заставило его произнести первые разумные слова за последние полчаса: «Если сам шейх разрешит мне прочесть молитву, то я согласен, а без его разрешения я никак не могу, вы уж извините».

— И что дальше?

— Ничего необычного, выбирая между теологическим диспутом и звонком шейху, отец набрал номер знакомого шейха, который на протяжении всего рассказа постоянно повторял «БисмиАллах» и поражался набожности муллы. В конце концов отец отдал мобильный мулле, который, услышав все саны и регалии шейха, сдал свои позиции и прочел молитву до конца.

Мехти вздохнул. Он всегда вздыхает, когда слышит напоминание о ее высокопоставленном папочке, который может запросто звонить шейхам. В общем–то, правильно вздыхает: большой мальчик и должен понимать, что там, где ему придется выгрызать себе путь, у Тараны все это уже есть по умолчанию.

— Ладно, это все лирика, что у нас со Съездом?

— Со Съездом все будет хорошо, если его решат проводить не 17 марта, а 17 мая — ведь тоже хорошее число.

— О.K., Мехти, я согласен. Единственное условие — сам заходишь к министру и говоришь ему все то, что сказал мне. Причем ссылайся на Нострадамуса, может, это что–то изменит.

Все, кроме Байрама, вздохнули. Байрам насупился и произнес:

— А кто такой Струдамус? Он в президентском офисе работает? Или в каком–нибудь посольстве?

Я обреченно вздохнул:

— Нет, Байрам, он уже умер, но очень уважаемым человеком был, к его мнению все прислушивались.

Мехти, улыбаясь, сказал:

— Арслан, почитайте текст приглашения, я уже завтра хочу по факсу и электронке его разослать всем участникам.

— Удачи тебе, успехов и низкий поклон. Приглашение мне уже заранее нравится, даже если ты предлагаешь там свои услуги киллера по сниженным ценам. Лишь бы на него клюнули приглашенные.

— Ну давайте я его вам вслух прочту, если вы так торопитесь.

— У меня сейчас встреча с послом Австралии, будем говорить по поводу ограничения числа наших мигрантов у них на базарах.

— Серьезно что ли?

— Господи, конечно, нет. Наши дни культуры должны скоро у них пройти, так что будем думу думать, что может быть интересно тамошним аборигенам.

— Хоть с культурой все в порядке, есть чем поразить, — под нос пробормотал Мехти.

Я сделал вид, что не слышал. Ему, конечно, хорошо: пролетариат, которому, кроме цепей, терять нечего, а мне каково? Хотя иногда я ему завидую. Свобода. Я ее вкус уже забыл — что дома, как в тюрьме, что на работе.

— Мехти, все O. K., можно рассылать, никаких проблем. Самая важная мысль — что «все на халяву» — нашла свое отражение в приглашении. Так что переводи на английский, и вперед. Да, и везде подпись: «с любовью, ваш МИД». Все, ребята, я побежал.

Выйдя из посольства Австралии, я глубоко вздохнул, после двух часов встречи мы решили, что наша самобытная культура может быть интересна только в наглядной ее части. Так что договорились насчет выставок картин и скульптур, дело осталось за малым: транспортировать эти высокохудожественные произведения за тридевять земель. Я так понимаю, что Союз художников возложит все это дело на МИД в моем, разумеется, лице.

Черт, сам не понял, как вышел из машины купить цветы и оказался перед «Звездой». А глазки–то как светятся у Ежика:

— Мне еще никто никогда не дарил просто так цветов.

— А сегодня тоже не просто так, у нас же есть повод.

— Правда? А какой?

— Марьям, вы все–таки очень необычная девушка. По–моему, вы — единственная, кто забыл про День святого Валентина.

— Ой, действительно, совершенно из головы вылетело. А вы, значит, мой Валентин?

— Скорее, я временно исполняющий обязанности вашего Валентина.

— Это вы так пытаетесь дать мне тонко понять, чтобы я ни на что не рассчитывала?

— Ну, по–видимому, не так тонко, раз вы видите меня насквозь.

— Вы не переживайте, роскошь быть истеричной идиоткой, которая после первого же свидания прилипает, как репей, и согласна выйти замуж, не дожидаясь предложения руки и сердца, я себе позволить не могу.

Действительно, еще одну истеричку я не переживу. Это факт, который налицо, да и на лице у меня промелькнула та же мысль раз Ежик засмеялся. И смех у нее очень красивый:

— Марьям, а давайте завтра я вас приглашу куда–нибудь?

— Куда–нибудь — это куда? За город?

— Ну, за город — это, конечно, хорошая идея. Только что–то мне подсказывает, что вы мне ее подали просто для того, чтобы послать меня куда–нибудь гораздо дальше, чем пригород нашей столицы, причем в гордом одиночестве. И то, что я вас приглашу в Ботанический сад, будет означать, что проверку на «вшивость» я прошел. Прошел?

— Прошли. А насчет сада вы серьезно?

— Абсолютно. Во сколько вы завтра заканчиваете?

— К девяти.

— Ну и я тогда чуть пораньше выйду с работы.

— К девяти — это у вас пораньше?

— Это у меня пораньше.

— А попозже тогда во сколько?

— А попозже — это когда остаешься ночевать. Обычно к десяти часам ухожу с работы. Так что наша служба и опасна, и трудна…

— И на первый взгляд всегда видна, переиначивая песню. МИД — это же лицо страны.

— Ой, Марьям, я вас очень прошу, не надо насчет лица.

— А что, у вас сразу ассоциации возникают? Вы меня извините, мне надо идти работать. Значит, мы договорились — завтра, к девяти?

— Точно. Удачи вам!

— Пока.

Уже выйдя на улицу, я задумался. Да, что–что, а удача мне понадобится. Что я делаю? Ладно, утро вечера мудренее, а сейчас пора к Сэнсэю. Я сегодня весь день старика не видел. К тому времени, когда я вернулся домой, Медина спала. Сэнсэй ждал меня, чтобы мы вместе поужинали. Асли, стиснув зубы, швырнула нам две тарелки. Я приподнялся высказать все, что думаю по поводу ее поведения, но Сэнсэй положил свою руку на мою, и меня это, как всегда, успокоило. В принципе, я никогда первым не начинал с ней разборок, просто перед стариком неудобно. Ладно, что–то я совсем расклеился, спать пора, вот и дергаюсь.