Макар Последович - Магистральный канал

• Название: Магистральный канал
• Автор: Макар Последович
• Жанр: Детская проза

Главная идея повести известного белорусского писателя Макара Последовича — романтика труда, романтика подвига. Повесть рассказывает о самоотверженном, крепко спаянном коллективе людей, ведущих борьбу с болотом. В осушении болот принимают участие также и дети.

---

— Это ты? — послышался грозный бас Генькиного отца. — Пойдем-ка, братец, домой. Там потолкуем немножко…

— Мечичек! Миленький! — причитала тоненьким голоском мать. — Котик ты мой!..

Мечик в эту минуту предпочел бы услышать грозный рев тигра, так как по опыту хорошо знал, что за этими нежными словами всегда следовали лозовые и березовые розги.

Дальше, вплоть до самого дома, родители шли, сохраняя полное молчание. А что затем произошло в той и другой хате — вряд ли стоит описывать.

Геньку не избавило от наказания даже его сенсационное сообщение про речных разбойников во главе со Степкой Кардыманом. В противоположность мальчишескому сумбурному воображению своего сына отец имел привычку мыслить и действовать логично и последовательно. Поэтому никакие, даже эффектные побочные обстоятельства не могли отвлечь его от исполнения принятого решения.

Наступил следующий день. Пережив вначале ночные приключения, а потом всеочищающую грозу, Генька вышел на улицу с заспанными глазами. Мечик уже ждал его на завалинке.

— Ну, ничего не слыхать?

— Не-ет. Вчера Ленька, когда шел от речки, угодил в яму. Вымазался, будь здоров!

— Так ему и надо. Тебе ничего не было?

В ответ Генька только пренебрежительно свистнул.

— Тогда и мне тоже ничего не было, — уже со спокойной совестью соврал Мечик. — Если б не эти желторотики, все бы обошлось. А то они с плачем прибежали в село, да еще вымазанные. Ну, народ и бросился нас искать, думая, что мы можем утонуть. Стали ругать учителей за то, что они после уроков не усмотрели за нами… Ну, и…

Но Геньку интересовало совсем другое. В его голове уже созрел план решительных действий. Он спросил:

— Ты никому ничего не говорил?

— О чем?

— Ну о том, что мы видели.

— Сказал только матери. Но она…

— Ну, и хорошо. А теперь знаешь, куда мы пойдем?

Мечик вскочил с завалинки. Теперь за Генькой он готов был идти куда угодно. С Генькой теперь нигде скучать не будешь!

— Мы пойдем сперва к деду Брылю. Если Степка Кардыман говорил правду и Брыля мы не найдем, значит, случилась беда. И тогда нам надо сразу же все рассказать председателю. Товарищу Брую.

— Товарищу Брую? Да он и разговаривать с нами не будет.

— С тобой, может, и не будет, а меня послушает, — ответил Генька, небрежно сплюнув сквозь зубы. — Только уговор: никого из малышей в компанию не брать. Хватит и того, что вчера было!

Генька еще раз и еще дальше сплюнул сквозь зубы. Друзья тотчас же направились по улице в конец деревни поглядеть, что происходит за высоким частоколом двора деда Брыля.

Между тем новость об их ночных приключениях уже облетела почти все село. И возле каждой хаты их встречали восхищенные взгляды детей. Некоторые из них пробовали пристроиться к нашим героям, но Мечик их быстро отваживал:

— Проваливайте, проваливайте! А то сейчас по носу получите. Доносчики!

Услышав веселое оживление на улице, выскочил было со двора Ленька, который так позорно удрал с речки. Но вслед за ним выбежала мать и, схватив за руку, потащила его, несчастного, обратно, к скучным домашним делам.

Вот и двор старого вруна. Хлопцы осторожно стали заглядывать сквозь щели. Тихо и молчаливо было под липой. На дверях хлевушка висел замок. Другой замок, большего размера, красовался на косяке сеней.

Деда Брыля во дворе не было. Не было его и в деревне. Об этом свидетельствовали замки, которых Антон Николаевич, если находился в селе, ни днем, ни ночью не вешал.

А может, ночные гости учинили над стариком расправу, дочиста обобрали хату, а для отвода глаз, будто это сделал хозяин, повесили замки? Медлить в этом деле было нельзя. И ребята помчались к председателю колхоза.

Председателю Брую, или Захару Петровичу, как его все называли в колхозе, было лет пятьдесят. Он принадлежал к той категории коммунистов, которым партия поручала самые трудные, самые ответственные задания. Энергичные и любознательные, эти люди умели заражать энергией и тех, кто их окружал, умели пробудить интерес к делам у каждого, кто с ними встречался. Двадцать пять тысяч человек рабочих послала партия в тысяча девятьсот тридцатом году в помощь молодым колхозам. В основном это были люди с большим производственным стажем, опытные организаторы: железнодорожники, токари, литейщики, кожевенники. Потомственные рабочие, они не умели в то время правильно запрячь коня, не знали, что такое супонь, шлея. В числе таких был и Захар Петрович Бруй, литейщик одного из крупнейших металлургических заводов нашей страны.

Появление Бруя в Зеленом Береге было вначале не особенно заметным. В течение целой недели Захара Петровича считали самым тихим, самым несмелым из «уполномоченных», как тогда в деревне называли присланных из города работников. На сходках он никогда не лез на видное и почетное место — в президиум, а забирался куда-нибудь в темный угол. Не слыхали от него ни одного резкого слова, ни одного начальственного окрика. Единственно, чем занимался «уполномоченный», — это расспросами. Его, казалось, удивляло, почему так рьяно выступают одни и молчат, словно воды в рот набрали, другие. И люди, уважая любознательность «уполномоченного», его искреннюю заинтересованность, рассказывали и разъясняли ему все, что знали о колхозных делах. Захара Петровича в то время можно было найти и в компании самых старых жителей Зеленого Берега, и среди краснощеких здоровых допризывников, или встретить в веселой толпе детей. Даже отпетые лодыри, и те любили посидеть и пофилософствовать с этим наивным, как всем тогда казалось, человеком, особенно если у него водился табак.

Пока семья жила еще в городе, Захар Петрович квартировал у старого бобыля, который одним из первых вступил в колхоз. Дед Брыль помог ему разобраться во многих сложных вопросах деревенской жизни.

Тут же, за высоким частоколом, прячась от любопытных глаз, спешно проходил будущий председатель колхоза краткосрочные курсы по запряганию и распряганию коня. Роль строгого и требовательного преподавателя исполнял дед Брыль.

— Это гужи называются, — настойчиво, по нескольку раз повторял дед Брыль. — Теперь возьмем оглоблю за конец, подымем ее, и… подайте сюда дугу, Захар Петрович. Вот так. Ну, что теперь полагается делать? А-а?

— Завязать хомут веревочкой, — отвечал покорно Захар Петрович.

— Что? Веревочкой? Чего ты выдумываешь! Это супонью называется, а не веревочкой. Теперь скажите, как называется вот этот ремень?

Через два дня первый и единственный слушатель нелегальных курсов деда Брыля успешно закончил учебу. Спустя неделю после приезда в колхоз Захар Петрович принял дела от председателя, которого в ту пору больше интересовала учеба, чем постоянные споры с лодырями. А еще через неделю эти деревенские «философы» заревели как белуги от тихого, как казалось раньше, «товарища уполномоченного».

Сначала Захар Петрович поинтересовался приусадебными участками колхозников. Оказалось, что у лодырей они самые большие. Из-за своего личного хозяйства этим людям некогда было думать о колхозной работе.

Собрали правление. Стали обсуждать, у кого надо участок обрезать, а кому нужно прибавить. Один из членов правления вдруг сказал, что постановление об этом было вынесено уже год назад.

— Хорошенькое дело, — начал Захар Петрович. — Вы только подумайте: вам надо ехать на поезде сегодня, а железнодорожники отвечают, что поезд пойдет через год, а не по расписанию, не по плану. Тогда вы этих железнодорожников обозвали бы саботажниками. Целый год не выполнять постановления! Зачем же тогда его писали? Нет, братцы, давайте раз и навсегда договоримся: то, чего выполнить нельзя, не записывать, не постановлять и даже не болтать об этом. А уж если сказали, постановили, обещали — доводить все до конца.

Захар Петрович перелистал и прочитал протоколы правления и общих собраний. То, что было постановлено, но не выполнено, выполнялось теперь точно и неуклонно. В течение двух дней были выданы премии лучшим колхозникам, которые не могли их получить на протяжении года. В течение двух дней были взысканы штрафы, о которых забыло и правление и те, на кого эти штрафы были наложены.

В этой войне с нерасторопностью и расхлябанностью Захар Петрович испытывал большое удовлетворение. Он так и сказал одному из «философов», прибежавшему в правление просить коня, чтобы съездить на базар:

— Коня, браток, я тебе не дам.

— Почему?

— Жалко мне тебя. Ведь у тебя выработано только сорок два дня. Если ты увезешь на рынок все, что заработал, что же тогда сам-то есть будешь? Вот если б ты выработал, как другие, по триста — четыреста трудодней, тогда бы я и грузовика не пожалел.

— Захар Петрович!