Виктор Баныкин - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Виктор Баныкин
• Жанр: Детская проза

---

Наконец пассажирский пароход, шумливый и пестрый-пестрый от нарядной публики, столпившейся на верхней палубе у борта, поравнялся с «Соколом». Это был «Яков Воробьев», камич. Отличить камский пароход от волжского можно было по флагу: на камских судах флаги двухцветные — сине-красные.

Секунду-другую «Яков Воробьев» шел рядом с «Соколом», как равный с равным, а потом стал обгонять его. Пассажиры что-то кричали, махали руками сокольцам. Геннадий не удержался и, выскочив из рубки, тоже замахал фуражкой. Повернувшись назад, он чуть не налетел на рулевого Агафонова, неистово махавшего свернутым в трубку листом бумаги вслед удалявшемуся пароходу.

— Дружок на «Воробьеве» служит, — сказал Агафонов Геннадию и улыбнулся: — Во-он на корме стоит.

— Объявление о завтрашнем концерте? — спросил Геннадий, прикасаясь рукой к жесткому листу бумаги.

— Не угадал. — Агафонов вошел в рубку и направился прямо к столику, — Вставай, Кузьма, хватит спать!

Но Кузьма и не думал вставать. Он лишь лениво глянул на рулевого и тотчас прикрылся лапой: его ослепило солнце.

— Экий лежебока! — Агафонов отнес лоцманскую карту вместе с котом на скамейку и неторопливо развернул на столе свой шуршащий свиток.

— Что это у тебя? — спросил Давыдов.

— Да вот… хочу посоветоваться, — как можно небрежнее обронил Агафонов и умолк.

Склонившись над столиком, он прикалывал углы бумаги кнопками. Кнопки все что-то ломались: не то они оказались плохими, не то рулевой слишком сильно вдавливал их в крышку стола. Наконец он разогнул спину и повернулся к Давыдову.

— Скажи, Давыдов, ты не ломал себе голову над тем, чтобы придумать такое… ну, приспособление, что ли, такое, которое облегчило бы сплав большегрузных плотов?

Тонкие губы штурмана тронула улыбка.

— Особенно в местах с сильным свалом воды нам сейчас туго приходится. Еле успеваем вовремя оттаскивать концы плота от яра, — продолжал Агафонов, не глядя на Давыдова. — Я и стал задумываться: а что, если нам укоротить трос, за который мы ведем плот… ну, хотя бы на одну треть? Не легче ли тогда будет управлять плотом? Как ты думаешь?

— Так, так… А это что за грамота на столе?

— Схема… В жизни все это, конечно, сложнее…

— Постой-ка за штурвалом.

Агафонов встал к штурвальному колесу, а Давыдов подошел к столику. Геннадий последовал за ним.

«Это Любина работа, — подумал Геннадий. — Она в красном уголке чертила».

На листе бумаги черными жирными линиями была нарисована Волга — участок пути Зольное — Ундоры. На схеме были начерчены и острова, и песчаные мели, и перевалы, и свальные яры, и обстановочные знаки — все как есть в действительности. А по фарватеру шел «плотокараван»: «буксирный пароход», сделанный из листочка отрывного календаря, и прикрепленный к нему нитками «плот» — дощечка от разломанной спичечной коробки. Такой же «плотокараван» находился в запасе — на углу листа.

— У одного из твоих «судов» трос короче? — спросил Давыдов. — Так, так… Решил новаторством заняться? Интересно. — Штурман поглядел на трап. — Как будто еще никто не осмеливался укорачивать трос? Его длина всегда равнялась ширине плота…

— Возможно, и никто. — Агафонов упрямо наклонил голову. — Но ведь никто до нас и не водил такие плоты!

На мостик упругим шагом поднялся Глушков. На секунду он задержался в дверях рубки, окидывая всех сосредоточенным взглядом, потом подошел к скамейке, сел.

В рубке воцарилось неловкое молчание. Но вот Давыдов как-то боком отодвинулся от столика и сказал:

— Не хотите ли взглянуть, Сергей Васильич? Агафонов сейчас принес.

Капитан молча приблизился, наклонился над схемой. Давыдова, начавшего было давать объяснения, он жестом попросил замолчать. Агафонов закурил самокрутку, но тотчас смял ее в кулаке.

Глядя на Агафонова, Геннадий подумал: «Смотри, как волнуется, даже губу закусил. А не разнесет ли его капитан?» Но, к удивлению Геннадия, Глушков не «разнес» Агафонова. Он снял фуражку, поворошил начинающие седеть волосы и с расстановкой произнес:

— Да-a, есть над чем поразмыслить…

— Конечно, Сергей Васильич, подумать тут есть над чем! — тотчас согласился стоявший за спиной капитана Давыдов.

— Вот как решим, Михаил: завтра на производственном совещании обсудим твое предложение. А схему свою оставь пока здесь: пусть и другие познакомятся. — Глушков осторожно расправил пальцами помятый угол схемы и, помолчав, добавил, обращаясь к штурману: — Иди, Давыдов, ты свободен.

Юрий не сразу заметил, как из пролета на корму вышли Вера Соболева и Агафонов. Вера шла первой. Она смущенно и радостно улыбалась, а чуть позади нее вышагивал рулевой, и выражение лица у него было такое, будто он что-то потерял.

— Нет, нет, и не проси, Миша. Я петь не стану. — Вера потупилась. — Это Зинаида все выдумала, будто я хорошо пою… Ты лучше свою Любу попроси. Она, сказывают…

Вера замолчала и отвернулась.

Агафонов взял девушку за руку так осторожно и бережно, точно это была не рука, а хрупкий сосуд, и, слегка наклонившись к ее оттопыренному, как у Жени, уху, розово горевшему на солнце, сказал, по мнению Юрия, совсем униженно:

— Ну, Вера, ну нельзя же так! Или ты хочешь, чтобы с треском провалился концерт? И при чем тут Люба?

Вера чуть покраснела и высвободила руку. Михаил снова отступил назад, и так они шли прямо на Юрия, совсем не замечая его, словно вдруг ослепли.

Юрий не успел убрать с дороги весло, и девушка с равнодушным видом перешагнула через него и пошла дальше. За ней с таким же равнодушным видом через весло шагнул и Агафонов. Юрий смотрел на них и не верил своим глазам. Вере Юрий еще прощал такое равнодушие — она девушка, ее, наверное, больше интересуют тряпки, — но Михаил! Как он мог пройти мимо, ни словом не обмолвившись о весле, которое он, Юрий, делал с такой любовью? Разве это не Михаил еще сегодня утром сомневался, справится ли Юрий с порученной работой?

А Соболева и Агафонов, обогнув корму, прошли мимо камбуза с настежь распахнутой дверью и скрылись в следующем пролете.

«Прямо-таки все помешались на этом вечере самодеятельности! — обиженно подумал Юрий, пригоршнями бросая в ведро еловые стружки. — А эта Соболева… ничем не лучше Женьки. Артистку из себя корчит! А я бы на месте Михаила все равно не стал бы ее упрашивать. Хочет — пусть поет, не хочет — как хочет».

Он примял большим смуглым кулаком стружки, вылезавшие из ведра, взял его за дужку и пошел в камбуз.

«Завтра покрашу весло, — грешил Юрий. — Сегодня никакой охоты нет».

Вот и судовая кухня. У раскаленной плиты с булькающими кастрюльками и шипящими сковородками стояла Люба Тимченко.

— Принимай, хозяйка, стружки на растопку! — сказал Юрий, заглядывая в дверь.

Но Люба не оглянулась. Она прижимала к губам скомканный носовой платочек, словно боялась разрыдаться, и молчала.

— Люба, что случилось? — Юрий прямо с ведром вошел в камбуз. — Ты не захворала?

Девушка затрясла головой, всхлипнула:

— Борщ… борщ я пересолила…

Юрий выронил из рук ведерко, и оно со звоном грохнулось о железный пол. Тугие колечки стружек вприпрыжку покатились в разные стороны.

Люба вздрогнула, глянула на Юрия большими, полными слез глазами и вдруг улыбнулась:

— Экий же ты неуклюжий!.. Иди, иди! Я сама соберу.

Выпроводив Юрия из камбуза, она захлопнула дверь.

Юрий посмотрел вправо, и глаза его вдруг так и просияли. У двери в машинное отделение одиноко стояла Женя и нервно перебирала пальцами поясок нового платья, в которое она принарядилась, отправляясь с сестрой на «Сокол».

«Женя, ты чего тут стоишь?» — чуть не сорвалось у Юрия с губ. Но он тотчас отвернулся и торопливо — через силу — зашагал прочь.

Придя на корму, он опустился на чугунный кнехт у самого борта. Он долго сидел не шелохнувшись, уставившись на сверкавшую внизу воду, и щеки его все еще горели жарким румянцем…

Перекаты

Показались Балымерские острова. К небу тянулись острыми верхушками осины, чувствовавшие себя здесь полноправными хозяйками. Много было на островах и прямоствольных тополей, старавшихся выставить себя напоказ. Кое-где мелькали березки, нарядные, кокетливые. А вся опушка заросла непролазным вербовником.

Геннадий глядел на Балымерские острова и думал: вот бы где побродить денек-другой! Казалось, ничего не должно было беспокоить капитана при виде этих островов, радующих глаз своими девственными зарослями, но почему-то Глушков, весь как-то подобравшись, начал тревожными гудками вызывать бакенщика. Бакенщик приплыл на широкогрудой, устойчивой лодке «Сазан», чем-то и в самом деле напоминавшей здоровяка сазана.