Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

• Название: Чёрные ангелы в белых одеждах
• Автор: Вильям Козлов
• Издательство: ТИС
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87949-009-2

Без издательской аннотации.

---

Все это вспомнилось Вадиму, когда он стоял на снегу и смотрел на непривычно возбужденного дела. Постепенно волнение овладевало и им, хотелось что-то немедленно сделать… Может, бросить школу и срочно поехать в Ленинград?

— Ладно, Вадик, погодим, послушаем, что теперь будет у нас твориться, — будто прочитав его мысли, сказал Григорий Иванович, — А событий будет много, может, и страшных… Правда, хуже того, что было, уже и придумать невозможно! Ни у одного злодея фантазии не хватит! Народ превратили в покорное стадо, ссут ему в глаза, а говорят — божья роса! Неужто не проснется русский человек? Неужели не осталось Гордости, Чести, Благородства в России?..

— Что у нас на обед? — спросил Вадим. Отмахав на лыжах от школы три километра по проложенной им лыжне, он заявлялся домой голодный, как волк. На обед дед варил суп со снетками или щи с мясом, на второе — жареная щука, а если на живца в лунках ничего не попадалось, довольствовались мясными консервами с картошкой. Конечно, мать готовила вкуснее и разнообразнее, но что об этом вспоминать… Например, дед не делал салаты, не пек блины. Наложит в тарелку квашеной капусты, польет постным маслом и ешь, хоть ложкой, хоть вилкой. Впрочем, Вадим не был особенно разборчивым, когда сильно проголодаешься, все за милую душу идет… Ему нравились вьюжные вечера, когда в русской печке протяжно завывает, звякает заслонка, в стекла скребется ветер со снежной крупой, а на столе пускает пары медный самовар с посаженным на конфорку фарфоровым чайником. Этакий головастый пузан с изогнутым крючковатым носом! Самовар тоненько сипел, крышка на чайнике дребезжала. Слышно, как за окном скрипят сосны, царапают ветвями шиферную крышу, щедро просыпают иголки на обледенелый наст. В морозы синицы залетали в дверь и форточку, смирно усаживались на русской печке и посверкивали оттуда на людей черными бусинками глаз. Вадим подвешивал к нижним ветвям на бечевке кусочки сала, ссыпал на фанерный лист крошки хлеба. Синицы уже ждали, весело попискивали, иногда садились на подоконник и дробно стучали маленькими клювами в стекло, мол, пошевеливайтесь, люди, мы ждем… Прилетали к кормушке дятел, сизоворонка. Сороки и вороны держались подальше, но в сумерках тоже норовили сорвать с ветки исклеванное до дыр сало.

Где-то в середине марта на «газике» пожаловали Борис Львович Горобец, секретарь райкома Алексей Лукич Сидоркин, с ними две «мамзели» в одинаковых каракулевых шубках. Привез их неизменно жизнерадостный Василий Лукьянов. Он был в черном полушубке, рыжей ондатровой шапке и мягких серых валенках не фабричного производства. В таких же валенках были Горобец и Сидоркин. Женщины — в теплых высоких сапожках на меху.

Григорий Иванович был предупрежден по рации и к приезду гостей баня уже была протоплена, а в «банкетке» накрыт стол, только вот выпивки и закуски не стояло на нем — это забота Василия. Два дня назад дед с внуком вытащили из лунок с насаженными на крючки живцами четыре щуки, одна потянула на два килограмма. У деда был безмен. Уха млела в русской печи, аппетитно смотрелись на большой сковороде до хруста нажаренные куски щуки.

— День-то какой, братцы! — вынимая из машины большую сумку с позвякивающими бутылками и консервными банками, улыбался шофер, — Солнышко светит, с крыши капель, птички чирикают… А у нас в Пуш-горах дороги развезло, снег с грязью, а как подморозит — люди руки-ноги на гололеде ломают…

— Василий Семенович, — когда шофер присел на крыльце покурить, подошел к нему Вадим, — Вам жалко Сталина?

— Сталина? — удивленно посмотрел на него тот — А чего его жалеть? Он пожил на белом свете как ни одному царю не снилось! Заместо бога на пару с Лениным стали. Ежели все их памятники, что понаставлены в стране, расплавить, так металлу хватит на весь год… Чего мне Сталина жалеть? Я его только на портретах да в кино видел, когда он доклад седьмого ноября делал, целый час показывали, бубнит и бубнит… Я вот про что, Вадя, думаю: помер Сталин, а вместо него все какая-то мелочь норовит в главное кресло вскочить! Маленковы, Берии, Булганины, Хрущевы… Кто они по сравнению со Сталиным? Так, воробышки, прыгают, исподтишка клюют друг дружку, чирикают… Когда Сталин помер… — шофер оглянулся на дверь и понизил голос: — сведущие люди говорят, неделю боялись об этом народу заявить и этот бюллетень о болезни нарочно придумали, чтобы подготовить. А почему так? Боятся чего-то… Вот какие дела, Вадик!

— Мне его не жалко, — сказал Вадим — Он папу и маму арестовал и посадил в тюрьму… Была амнистия, а их не отпустили.

— Да разве Сталин сажал? — хмыкнул Василий — Он и знать-то про это не знал. Сажали энкавэдэшники, у них норма такая спускалась сверху: сколько в квартал нужно посадить… За что же им деньги платят?

— Воров, бандитов надо сажать, а честных-то людей зачем?

— Ежели обо всем таком думать, башка, Вадик, треснет, — засмеялся шофер. — Как это немцы говорили: пусть за нас фюрер думает! Те, кто там, наверху, нас не спрашивают, что им нужно делать… Каждый сверчок — знай свой шесток…

— Ты знаешь?

Василий внимательно взглянул на мальчишку, почесал пос:

— К выпивке, что ли? А я женке обещал вечером вернуться… Да, ничего, она у меня привыкшая. Знает, что я при начальстве… Это и есть мой шесток: быть при начальстве. И знаешь, я не жалуюсь. Думаешь, ты один пострадал? Моего деда тоже в тридцать седьмом кокнули… И знаешь за что? Он ухаживал за одной видной дивчиной, а соседу она тоже нравилась. Он взял и накатал телегу на деда, мол, затаившийся враг, критикует советскую власть, жалеет царя и генералов… Так что усатого Сталина мне нет никакого резона жалеть, он-то никого не жалел…

Услышав, как стукнула дверь, он прикусил язык и совсем другим тоном заговорил:

— Я и говорю, Вадя, вы живете с дедом, как в раю! Тишь, благодать и начальства не видать… А медведи в гости к вам не заходят?

— Какие медведи? — пробурчал Вадим и зашагал по обледенелой тропинке к своему дому. Веселый шофер ему нравился, но вот серьезно поговорить с ним просто невозможно: шуточки, улыбки, намеки. Резануло слово «тоже», это когда он сказал, что его деда тоже в тридцать седьмом кокнули… Почему «тоже»? Кого он имеет еще в виду?

В «банкетке» раздался громкий смех. Высокий женский голос выкрикивал: «Боренька, кто нам обещал баню с шампанским?».

Густой голос в ответ:

— В бане пьют пиво, дорогуша!

— А я хочу шампани! — капризно возражала «дорогуша».

— Твое желание для меня закон…

Сейчас пойдут париться: сначала женщины, а немного погодя мужчины. Когда они там двое на двое, Василий в баню носа не сует. Его зовут из предбанника пива с воблой поднести, водки, шампанского. И лишь женщины, раскрасневшиеся с мокрыми волосами, закутанные в льняные казенные полотенца, прошествуют в накинутых на плечи шубах в корпус, Василий степенно идет парить «господ начальников». Березовые веники заранее преют в алюминиевом тазу в горячей воде. Василий в брезентовых рукавицах и черных трусах двумя вениками истово хлещет по спинам, животам, рыхлым грудям тяжело переворачивающихся на полке багровых потных мужчин. Слышатся протяжные охи, вздохи, стенания, возгласы: «Ох, хорошо! Меж лопаток, Вася! У-у, здорово!». В эти блаженные возгласы вплетается добродушный Васин тенорок: «Командир, перевернитесь! Вот так… Сейчас я пройдусь вдоль хребта, теперича на спинку, руки под голову…».

Пока идет вся эта банно-пьяная канитель, Григорий Иванович и Вадим занимаются своими делами: егерь кормит, поит скотину, колет дрова, мальчик или делает уроки, или проверяет на озере лунки. Приятно вдруг почувствовать на леске тяжесть: значит, села щука или налим. В январе-феврале частенько попадались скользкие усатые налимы. Их даже чистить не нужно, у них и чешуи, как и у линей, нет.

Гости пробыли на турбазе два дня. Вадим видел, как Горобец прогуливался с дедушкой по белому, с блестками наледи, полю озера. Заснеженные сосны и ели при малейшем порыве ветра окутывались искрящей ледяной пылью. Начальник НКВД был в полушубке и пыжиковой шапке, дед — в стеганом зеленом ватнике и серой армейской шапке. Больше говорил Борис Львович, а дед, наклонив большую голову и упершись взглядом под ноги, слушал. И бородатое лицо его было угрюмым. Вадим видел их из заледенелого снизу окна — он решал задачки по математике — что-то в фигуре и походке деда ему не понравилось. Обычно Григорий Иванович держится прямо, голова гордо поднята вверх, густая борода трется об отвороты ватника. И почему-то дед показался очень старым.

Вася собрал бутылки, слил недопитую водку в одну из них, заткнул бумажной затычкой и положил в карман, захватил со стола связку воблы, несколько банок консервов. Даже не забыл пачку папирос. «Мамзели» забрались в машину, хотя Вася и включил печку, чувствовалось, что в ней холодно. Женщины ежились в своих шубках, нетерпеливо выглядывали из окошек, дожидаясь Горобца, о чем-то все еще толкующего с егерем. Вот он протянул руку деду, тот, помедлив, вяло пожал ее. Султан, подняв острую морду с торчащими ушами, будто вслушивался в их слова. Загнувшийся баранкой пушистый хвост покачивался. «Газик» прошел по льду юзом — уезжали вечером, когда подморозило — и завилял меж сосен по извилистой дороге, присыпанной искрящимся снежком. Синий выхлоп медленно растворялся в чистом воздухе.