Владимир Некрасов - На крыльях победы

• Название: На крыльях победы
• Автор: Владимир Некрасов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

В 1938 году в Хабаровский аэроклуб поступили ученики четвертой школы братья Некрасовы — Александр и Владимир. Вскоре, продолжая учиться в клубе, они начали работать на заводе «Энергомаш».

В 1940 году братья расстались с родным заводом и городом и выехали в школу летчиков-истребителей. А еще через два года на фронтах Великой Отечественной войны они вели ожесточенные бои с гитлеровскими воздушными пиратами.

В одной из схваток, когда на стороне врага был значительный перевес — десять фашистских истребителей напали на двух советских, младший брат, Александр, сбив немецкого аса, сам погиб смертью храбрых. Владимир Некрасов мстил ненавистному врагу и за смерть брата, и за то горе, что принесли гитлеровцы на советскую землю.

В годы войны Владимир Некрасов выполнил более двухсот пятидесяти боевых заданий, участвовал в семидесяти шести воздушных боях, в которых лично сбил двадцать один фашистский самолет и тринадцать — в группе с товарищами. Партия и правительство высоко оценили мужество и героизм братьев: Александр был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени, который сейчас хранится у родителей, Владимиру Петровичу шесть раз вручались ордена и три раза — медали, а затем было присвоено звание Героя Советского Союза.

Сейчас В. П. Некрасов живет и работает в Хабаровске. О своем участии в войне, о многочисленных сражениях, о боевых товарищах он рассказывает в этой книге.

Впервые книга вышла в Хабаровском издательстве в I960 году. Она была хорошо встречена: автор и издательство получили много благодарных отзывов. Настоящее издание (несколько исправленное и дополненное) осуществляется по просьбе читателей.

Литературная запись писателя А. А. ВАХОВА

---

Становилось все прохладнее, и мы разошлись. Весь следующий день лил дождь, и только к вечеру немного прояснилось. Это позволило заместителю командира эскадрильи Лобастову облетать мою машину. Я с волнением следил, как самолет взмывал в небо, как выполнял фигуры высшего пилотажа, проходил бреющим полетом над посадочной полосой. Лобастов до войны был летчиком-инструктором, и техника пилотирования у него была безукоризненной. Все, кто находился на аэродроме, любовались точностью и красотой его полета.

После посадки Лобастов выбрался из кабины, плоскогубцами подогнул триммеры[2] на левом и правом элеронах[3] и сказал мне:

— Завтра сам проверишь. Немного кренится влево машина, а так все нормально.

Наш разговор прервал подбежавший механик Руднев:

— Гура пришел! Ночью через линию фронта перебрался!

Мы поспешно направились в первую эскадрилью. Там было шумно и многолюдно. Товарищи окружили Степана, засыпали вопросами, поздравляли с возвращением. Я жадно смотрел на высокого, красивого летчика и думал о Саше. Вот Гура вернулся, а где ж Саша?

Вдруг я заметил, что в лице Гуры появилось что-то новое. Что же? Присмотрелся внимательнее. Лицо похудело, глаза ввалились, а от виска к виску вокруг головы лейтенанта шла широкая полоса седины. А ведь еще сутки назад у Гуры, который всего на два года старше меня, не было ни одного седого волоска.

Степан, радостный и взволнованный, рассказывал о случившемся.

В бою, где четверо наших истребителей дрались с восемью «мессершмиттами», самолет Гуры подбили, и Степан сразу же вышел из боя. Используя высоту, он стал планировать и оказался над полем, изрытым воронками. Садиться на шасси было рискованно, и Гура довольно удачно сел на «живот». Он проехал фюзеляжем по полю и остановился перед широкой воронкой. Выбрался из кабины, осмотрелся. Вокруг никого не было. Обследовал машину. Она оказалась совершенно целой, лишь с правой стороны в моторе было несколько пробоин.

Поднять самолет было нельзя. Тогда Гура принялся отвинчивать радиостанцию. Но в это время начался артиллерийский обстрел — где-то недалеко были вражеские позиции, и наша артиллерия вела по ним огонь. Некоторые снаряды стали падать на поле, где приземлился самолет. Степан побежал к ближайшей воронке, скатился на ее дно и лег вниз лицом. Сила обстрела все нарастала. Дрожала земля. От мощных взрывов болели барабанные перепонки. В воронку заползал удушливый дым, вызывая кашель. Но вдруг все кончилось так же неожиданно, как и началось. Наступила тишина. Оглушенный, Гура несколько минут лежал не двигаясь, потом осторожно выглянул из воронки. По всему, что предстало перед глазами, догадался, что здесь прошел вал огня наших «катюш». Степан поискал глазами свой самолет, но на его месте заметил лишь груду догорающих обломков. Гура вновь скатился на дно воронки и лежал там, собираясь с силами. Как же ему быть дальше? Что делать? Тут он забылся и пришел в себя от какого-то разговора. Прислушался и понял, что вблизи беседуют два немца. Летчик вытащил пистолет, взвел курок. «Буду отбиваться до последнего патрона. Последний — мне».

Немцы говорили о чем-то очень долго, потом их голоса стали стихать. Подождав немного, Гура выглянул из воронки, предварительно сняв шлемофон, и увидел спины удалявшихся гитлеровцев. Он мог уложить их обоих, но боялся, что выстрелы привлекут внимание других немцев. Затем Степан стал восстанавливать в памяти курс, по которому летел, и составил себе приблизительный маршрут возвращения к своим. Решил идти только ночью. Карты у него не было, но был компас. Когда совсем стемнело, Степан выбрался из воронки и направился на восток по обгорелой, изрытой земле. Слева и справа темнел лес, но Степан боялся углубляться в заросли — там могли оказаться немецкие механизированные части. Шел, часто останавливаясь и прислушиваясь. Несколько раз ложился на землю, но ничего, кроме глухих ударов, не мог разобрать. То ли вдалеке рвались снаряды, то ли где-то бомбили. Все время сверялся по компасу, боясь сбиться с пути. На каждом шагу его могли встретить или окликнуть фашисты. Но в этот раз счастье сопутствовало ему. Внезапно Гура вспомнил, что в полночь должна показаться луна, и его охватила тревога: он будет далеко виден. Ускорил шаг, прислушиваясь к каждому шороху. Лес миновал благополучно и оказался перед глубоким оврагом. Это вселило в него уверенность, что идет он в нужном направлении, так как еще с самолета он заметил этот овраг. За ним уже невдалеке должна начинаться наша освобожденная земля. Гура пополз по-пластунски и хотел опуститься на дно оврага передохнуть, но тут услышал немецкую речь. Гура быстро, но осторожно отполз к темневшему кустарнику и здесь прилег...

— Когда я садился на поле, — продолжал Степан свой рассказ, — то думал, что до линии фронта не более четырех-пяти километров. Значит, сейчас я находился на передней линии немецкой обороны. Тут в воздух стали взлетать ракеты — красные, зеленые, белые. Они прорезывали черное небо, рассыпались яркими вспышками и освещали все вокруг. Я, прижимаясь к земле, стал отползать туда, где было темнее. Вскоре я поднялся во весь рост и пошел прямо по полю, между двумя оврагами. В одном из них стояли немецкие танки. Немцы развели костер и грелись. Вблизи стоял часовой. Он окликнул меня, но я пошел от него к другому оврагу. Впереди что-то зашевелилось. Я крепко сжал рукоятку пистолета и чуть уклонился в сторону. Шел напролом — другого выхода не было. Возможно, это меня и спасло. Ракеты теперь взлетали справа и слева. Значит, я был на линии фронта, на передовой. Овраги разошлись, и я вышел на ровное место, поросшее травой...

Неожиданно почти навстречу Гуре полетели красные вспышки выстрелов. На них ответили немецкие пулеметы, и летчик понял, что находится между двумя огнями — он на нейтральной зоне. Спасение близко, но нужно быть особенно осторожным. Гура снова лег на землю и пополз. Внезапно правая рука потеряла опору, и он покатился куда-то вниз. Степан подумал, что оказался в глубоком овраге, но, ощупав гладкие стены, сообразил, что находится в противотанковом рву. Чей он?

Выбраться никак не удавалось. Тогда, спрятав пистолет в кобуру, Гура принялся ножом вырезать в глинистой стене ступеньки и через час вылез из неожиданной западни. Хотя ночь стояла холодная, ему было жарко, по лицу и спине катился пот. Из-за леса выплывала огромная желтоватая луна, а сзади продолжали взлетать цветными фейерверками фашистские ракеты.

Степан лежал на краю рва и отдыхал. Хотелось закрыть глаза и погрузиться в забытье, но он поборол заманчивую, обволакивающую сонливость и пополз на восток. Жесткая, вспаханная разрывами снарядов и вспоротая пулями земля забивалась в нос, рот, слепила глаз, царапала руки, из-под содранных ногтей сочилась кровь.

Гура часто останавливался и бессильно застывал, приникнув щекой к холодной земле. Но тут же обжигала тревожная мысль: а что если где-то близко немцы? Тогда он вновь стремительно рывками полз вперед. Потом пришло убеждение, что немцев уже рядом нет. Степан поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел во весь рост. Не успел сделать и нескольких шагов, как услышал суровый окрик:

— Стой! Кто идет?

«Свои! Русская речь!» Гура от радости не мог произнести ни слова. Рядом с ним выросли две человеческие фигуры с автоматами.

— Свои! Братцы! — воскликнул Степан. В его голосе были такие нотки, что один из автоматчиков уже более дружелюбно спросил:

— Кто такой?

...Я слушал Гуру, моего товарища, моего друга, а сам не сводил глаз с его седины.

Все в полку были обрадованы благополучным возвращением Степана. Но вскоре наша радость была омрачена печальным сообщением: из очередного полета не вернулся летчик Петров, который был инструктором. Как сообщили, его самолет подбили во время воздушного боя, и Петров совершил вынужденную посадку на занятой врагом территории.

Жив ли он? Не попал ли в плен? Сможет ли, как Степан, добраться до своих?

Снова в воздухе

Я получил разрешение подняться в воздух! Что может быть радостнее для летчика!

Наши шестнадцать истребителей, оставшиеся в полку, идут прикрывать штурмовиков, которые должны вылететь на станцию Мокрая, что сейчас находилась в нескольких километрах от фронта. Станция была для отступающих фашистов важнейшим железнодорожным узлом по переброске войск и техники.

Я иду в четверке с Костецким, Колдуновым и Митрофановым. С удовольствием слежу за приборами, за обстановкой и испытываю прилив хорошего, теплого чувства к друзьям. Опять я с ними, опять иду громить врага!

Боевая задача предстояла сложная — это стало ясно еще во время подготовки к полету. Я с товарищами находился в ударной группе, которую возглавлял командир нашей эскадрильи капитан Егоров. Одна пара истребителей шла выше нас, а шестерка первой эскадрильи — в группе непосредственного прикрытия. Эта «вертикальная этажерка» (эшелонированное построение) говорила о том, что мы воевали все лучше, применяли новые способы ведения боя, более прочно захватывали господство в воздухе. Приближался час расплаты. Горе тебе будет, гитлеровская банда, когда придется держать ответ за все твои злодеяния! На память пришли строчки из где-то прочитанного стихотворения: