Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)

• Название: Долина Пламени (Сборник)
• Автор: Генри Каттнер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0271-7

Издательство «Северо-Запад» продолжает публикацию незаслуженно забытых (как в России, так и в Америке) произведений замечательного американского писателя-фантаста Генри Каттнера (1915–1958), начатую предыдущим каттнеровским томом серии — «Ярость». В предлагаемую книгу вошли романы «Долина Пламени» (1946), «За Земными Вратами» (1949), цикл рассказов, объединенный впоследствии в роман «Мутант» (1953), а также продолжен знаменитый каттнеровский сериал о Хогбенах. Некоторые произведения написаны Г. Каттнером в соавторстве с Кэтрин Мур, однако какие именно — достоверно не установлено до сих пор. Завершается том последним опубликованным при жизни автора рассказом «Крестный путь сквозь века». За исключением нескольких рассказов, все произведения на русском языке публикуются впервые.

---

— Ну и положение у вас. — Он фыркнул. — Да, сдается мне, не такое уж в конце концов преимущество — быть лыской.

— Иногда это определенно невыгодно. — Под влиянием момента Буркхальтер рассказал и о сыне. — Понимаете, о чем я? Я просто не знаю, с какими мерками подходить к юному лыске. Он, что ни говорите, мутант. А телепатическая мутация как следует еще не изучена, на это и времени-то не было. Мы не можем ею управлять. У морских свинок и кроликов телепатию не вызовешь, вы это знаете, опыты проводились. Ну и… словом, ребенок лыски требует особого воспитания, чтобы он мог справиться с проблемами половой зрелости.

— Но вы-то как будто достаточно хорошо приспособились.

— Я… я многому научился, как и большинство разумных лысок. Поэтому-то я и не богатый человек, и не политик. Мы, в сущности, покупаем безопасность для всех нас, поступаясь определенными индивидуальными преимуществами. Мы платим судьбе — и судьба щадит нас. Но нам она тоже платит, платит валютой будущих выгод — отрицательных выгод, по сути дела, так как мы просим только, чтобы нас не преследовали и приняли. По этой причине нам приходится отказываться от очень многих сиюминутных положительных выгод. Умиротворение судьбы.

— Плата волынщику, — кивнул Куэйл.

— Мы и есть волынщики — лыски как группа, я имею в виду. И наши дети тоже. Так что все в относительном равновесии: фактически мы платим сами себе. Если бы я захотел как-то несправедливо воспользоваться своими телепатическими способностями, мой сын прожил бы не слишком долго. Лысок уничтожили бы. Элу важно понять это, а пока он становится все больше антисоциальным.

— Все дети антисоциальны, — заметил Куэйл. — Они законченные индивидуалисты. Мне кажется, единственное из-за чего следовало бы волноваться, это если бы отклонение мальчика от нормы было связано с его телепатическими способностями.

— В этом что-то есть. — Буркхальтер потихоньку и очень осторожно заглянул в мысли Куэйла, отметив, что его неприязнь значительно уменьшилась. Он внутренне улыбнулся и продолжал говорить о своих бедах:

— Так или иначе, из мальчика вырастает мужчина. А взрослый лыска должен быть очень хорошо приспособлен, иначе он погибнет.

— Окружение не менее важно, чем наследственность. Они дополняют друг друга. Когда ребенок воспитывается правильно, у него не будет особых неприятностей — если наследственность в порядке.

— А в порядке ли она? Так мало известно о телепатической мутации. Если отсутствие волос является вторичным признаком, то, может быть, в третьем или четвертом поколении проявится что-нибудь другое. Я вообще думаю о том, хороша ли телепатия для разума.

— Х-м-м, — произнес Куэйл. — Лично у меня она вызывает беспокойство…

— Как у Рэйли.

— Да, — согласился Куэйл, хотя ему и не слишком понравилось сравнение. — Что ж… как бы то ни было, а если мутация окажется неудачной, то мутанты вымрут. Они не смогут давать нормального потомства.

— А как насчет гемофилии?

— У скольких людей гемофилия? — спросил Куэйл. — Я стараюсь рассматривать проблему с точки зрения психоисторика. Если бы в прошлом были телепаты, все могло бы быть иначе.

— А откуда вы знаете, что их не было? — спросил Буркхальтер.

Куэйл заморгал.

— О… Что ж, тоже верно. В средние века их могли бы называть колдунами или святыми. Эксперименты Дьюк-Райна… Но единичные случаи не принесли плодов. Природа валяет дурака, пытаясь… м-м-м._ сорвать банк, и не всегда это у нее получается с первого раза.

— Возможно, это не удалось ей и сейчас. — Буркхальтер сказал это по привычке, давно приучив себя к осторожной скромности. — Телепатия может быть лишь наполовину удавшейся попыткой создания чего-то совсем невообразимого. Возможно, чего-нибудь типа четырехмерного чувственного восприятия.

— Это для меня чересчур абстрактно. — Куэйл был заинтересован, и его собственные сомнения почти исчезли: приняв Буркхальтера как телепата, он незаметно отбросил и свои возражения против телепатии per se[18]. — Древние германцы, равно как и японцы, всегда считали себя людьми исключительными. Они не сомневались в том, что являются высшей расой, поскольку полагали, что произошли непосредственно от богов. Они были низкорослыми — наследственность заставляла их стесняться при общении с нациями людей более высокого роста. Однако китайцы вовсе не высокие — южные китайцы, — но они не ощущали этого недостатка.

— Окружающая среда, вы хотите сказать?

— Среда, породившая определенную пропаганду. Японцы восприняли буддизм и полностью переделали его в синтоизм, более соответствующий их нуждам. Самураи, воины-рыцари, являлись идеалом, кодекс чести был до удивления искажен. Принцип синтоизма — преклонение перед более сильными и подавление более слабых. Вы когда-нибудь видели японские деревья из драгоценных камней?

— Не припомню. А что это такое?

— Сделанные из драгоценных камней миниатюрные копии деревьев, выращенных на шпалерах, со всякими безделушками на ветках, среди которых непременно есть зеркало. Первое дерево из драгоценных камней было сделано, чтобы выманить богиню Луны из пещеры, где она сидела в дурном настроении. Судя по всему, богиню так заинтересовали украшения и ее собственное отражение в зеркале, что она вышла из своего убежища. Все нравственные законы Японии всегда были облачены в красивые наряды — и этим притягивали к себе. Древние германцы занимались чем-то вроде этого. А последний немецкий диктатор, Гитлер, воскресил древнюю легенду о Зигфриде. Я бы назвал это расовой паранойей. Немцы почитали не мать, а домашнего тирана, и их семейные связи были весьма прочными. Это распространилось на все государство. Гитлер символизировал для них Всеобщего отца; со временем это и привело нас к Взрыву, а как следствие — к мутациям.

— После потопа появился я, — пробормотал Буркхальтер, допивая свой коктейль.

Куэйл глядел в пустоту.

— Забавно, — сказал он, помолчав. — Эта штука со Всеобщим отцом…

— Да?

— Интересно, представляете ли вы, как сильно это может повлиять на человека?

Буркхальтер ничего не ответил. Куэйл пристально посмотрел на него.

— Да, — тихо произнес писатель, — в конце концов, вы тоже человек. Я, знаете ли, должен извиниться перед вами.

— Забудьте о том, что было. — Буркхальтер улыбнулся.

— Я предпочитаю не забывать, — сказал Куэйл. — Я только что понял, совершенно неожиданно, что телепатические способности не так уж и важны. То есть — вы от этого не стали другим. Я разговаривал с вами…

— Иногда людям требуются годы, чтобы понять то, что вы сейчас открыли для себя, — заметил Буркхальтер. — Годы жизни и совместной работы с тем, о ком они думают как о лыске.

— Вы знаете, что я о вас думал? — спросил Куэйл.

— Нет. Не знаю.

— Вы лжете, как джентльмен. Спасибо. Что ж, дело вот в чем — я открываюсь вам по собственной воле, потому что хочу этого. Мне все равно, получили ли вы уже эту информацию из моего мозга; я хочу рассказать вам сам, по собственному желанию. Мой отец… полагаю, я ненавидел его… он был тираном, и я помню, хотя был еще маленький, как однажды в горах он избил меня, и очень многие это видели. Я долго пытался забыть об этом. Теперь, — Куэйл пожал плечами, — это не кажется таким уж важным.

— Я не психолог, — ответил Буркхальтер. — Если вас интересует мое личное мнение, то могу только сказать, что это не имеет значения. Вы уже давно не маленький мальчик; человек, с которым я говорю и работаю, — взрослый Куэйл.

— М-м-м._ Д-да. Думаю, я все время понимал, как это, в действительности, несущественно. Просто вмешательство в мои личные воспоминания… Теперь я лучше знаю вас, Буркхальтер. Вы можете… войти.

— Наша работа пойдет быстрее, — сказал Буркхальтер, улыбаясь. — Особенно с Дарием.

— Я постараюсь не утаивать от вас свои мысли, — ответил Куэйл. — Честно говоря, я с удовольствием подскажу вам все ответы, даже если они коснутся вопросов личного характера.

— Оставьте это при себе. Хотите сейчас заняться Дарием?

— Хорошо, — сказал Куэйл. В его глазах больше не было осторожной подозрительности. — Дария я отождествляю со своим отцом..

Работа шла гладко и успешно. За этот день они сделали больше, чем за прошедшие две недели. Найдя удовлетворительные ответы по целому ряду вопросов, Буркхальтер сделал остановку, чтобы сообщить доктору Муну, что дело пошло на лад; затем, перекинувшись мыслями с парой сотрудников-лысок, тоже закончивших работу на этот день, он отправился домой. Скалистые горы казались кроваво-красными в закатном свете, ветер приятно холодил щеки Буркхальтера.

Приятно было чувствовать себя принятым. Сегодняшние события доказывали, что это возможно. А лыске нередко требовалось ободрение в этом мире, населенном подозрительными чужаками. Куэйл оказался крепким орешком, но… Буркхальтер улыбнулся.