Збигнев Ментцель - Все языки мира

• Название: Все языки мира
• Автор: Збигнев Ментцель
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-477-2

Збигнев Ментцель — современный польский писатель, мастер малой формы, автор двух книг коротких рассказов. Его повесть «Все языки мира» вошла в шорт-лист претендентов на самую престижную в Польше литературную премию «Нике» и вызвала множество откликов. Это рассказ об одном дне из жизни героя, нашего современника, пытающегося выразить себя и придать смысл своему существованию. Вместе с тем это и картина жизни обычной польской семьи, разделившей сложную судьбу польской интеллигенции. Зарисовки, относящиеся к сегодняшнему дню, чередуются с описаниями событий давнего и недавнего прошлого, а размышления о тайнах человеческого бытия и сути языка, прикрывающиеся смехом и гротеском, завершаются чудом его обретения.

---

Я посмотрел в окно. На крыше дома напротив, между красными черепицами кровли, появилась голова рабочего. Я подумал, что, если он, вызывая лифт, крикнет: «Вира!», это будет предсказанием улучшения конъюнктуры.

— Майна! Ма-а-йна! — раздался крик.

Майна. Вниз. Судьба явно наказывала меня за суеверность. Может, не следовало накануне покупать акции? «Не пытайтесь поймать падающий нож» — мелькнуло у меня в голове.

Слишком поздно. Это случилось. Я поймал падающий нож. К черту суеверия!

По второй программе телевидения шла передача о современном польском языке. Известный языковед объяснял, как делятся сложные слова. Я смотрел на него с интересом. Надо признать, что каждое выступление перед камерой он умел превращать в захватывающий спектакль.

Землетрясение

Водорез

Громоотвод

— со свойственной ему напыщенностью прочитал языковед написанные на доске слова, чтобы в следующую минуту поделить их по правилам, то есть в месте соединения:

Земле-трясение

Водо-рез

Громо-отвод

— повторял я за ним, невольно воспроизводя движения его губ, а когда он закончил, нажал на кнопку пульта. Языковед исчез. Я набрал нужную цифру, чтобы открыть биржевую страницу Телегазеты.

Через минуту страница возникла на экране. Пока еще пустая. Только на полях слева в алфавитном порядке (от «Агроса» до «Универсала») располагались названия биржевых компаний. Я знал их наизусть и мог бы с закрытыми глазами перечислить все подряд, как фамилии своих одноклассников, которые учителя средней школы номер 89 сотни раз зачитывали по журналу, проверяя присутствующих (Авдеенко, Банецкая, Бербецкая…).

Десять пятьдесят девять.

Я надел начищенные до глянца туфли и еще раз смахнул с них тряпочкой невидимую пыль.

В одиннадцать я должен выйти из дому, но даже если выйду на четверть часа позже, все равно не опоздаю к отцу.

Я сел перед телевизором — за спиной у меня высилась самая большая груда старых газет, из которых я так и не успел ничего вырезать, — и с растущим нетерпением вглядывался в пустой экран.

Какой цвет появится на черном фоне?

Зеленый? Курсы пойдут вверх.

Красный? Курсы пойдут вниз.

Синий? Курсы останутся неизменными.

Кроме актуального дневного курса, который специалист брокер устанавливал для каждой компании, и выраженного в процентах изменения курса по сравнению с предыдущим днем, биржа давала в Телегазете информацию о том, сколько акций по текущему курсу можно купить и продать во время доигрывания.

В период бессы охотников покупать биржевые бумаги находилось очень немного и крупные предложения продаж до самого конца доигрываний обычно оставались невостребованными. Однако же иногда случалось, что предложения, значительно превышающие спрос, в мгновение ока неожиданно снимались с торгов и спрос, в свою очередь, брал верх над предложением — до того момента, пока не делалось десять-пятнадцать заказов и преимущество вновь не оказывалось на стороне продавцов. Борьба спроса и предложения последнее время становилась все более занимательной.

Неужто и вправду приближалась хосса?

Каждый день, когда на бирже начинались котировки, я усаживался перед телевизором и всматривался в заполненный колонками цифр экран в надежде, что их язык выдаст мне какой-то важный секрет, который еще никому не удавалось у них вырвать.

Уже несколько недель доигрывание в заключительной фазе происходило весьма своеобразно. За полчаса до закрытия сессии в игру вступали… маньяки нумерологи. Предложения покупки и продажи внезапно менялись весьма специфическим образом — так, чтобы фигурирующее в них количество акций выражалось числом, состоящим из одной цифры, повторенной от трех-четырех до полутора десятков раз.

Вместо предложения покупки девятнадцати тысяч ста семидесяти пяти акций «Универсала» (К 19175) появлялось предложение покупки двадцати двух тысяч двухсот двадцати двух акций той же самой компании (К 22222), вместо выставленных на продажу восьмисот тридцати шести акций Силезского банка (П 836) минуту спустя уже предлагали восемьсот восемьдесят восемь акций (П 888) и так далее.

Сколько было этих нумероманьяков и составляли ли они организованную группу, никто не знал. Поначалу биржевые комментаторы предполагали, будто кто-то так глупо развлекается, что на рынок, разумеется, никак не влияет. Однако уже вскоре «забавами» маньяков всерьез занялся Совет биржи, издав специальное постановление, строго-настрого запрещающее подобную практику.

Я заподозрил, что среди нумероманьяков есть исключительно хитроумные спекулянты, которые изобрели способ сообщать друг другу, какими бумагами, по какой цене и в каком количестве они намерены торговать на очередных сессиях. Нумеромания, думал я, своего рода заговор — у них есть шифр, который можно взломать!

— Для меня все это — черная магия, — говорил отец, когда я пытался рассказывать ему про биржу. — Впрочем, и без того, похоже, все летит в тартарары. Признайся, ты уже много потерял?

— Много, — отвечал я. — Но заработаю больше. Попомни мои слова.

Прибыль и потери. Вира и майна. Как это началось? Очень просто. Я вошел в брокерскую контору рядом со зданием, где при коммунистах — еще недавно — был их Центральный комитет, открыл счет и отдал первые распоряжения по покупке акций. В тот день индекс варшавской биржи после не прекращавшегося около года роста достиг исторического максимума на уровне 20760 пунктов, остановился и начал падать.

Спокойно, спокойно, скоро он опять начнет расти, — повторял я себе, а когда падение продолжилось, стал утешать себя любимой фразой крупных инвесторов: «Начало у меня было прекрасное — я много потерял».

Прошло полгода, год, полтора, бесса не прекращалась, и тогда я вспомнил слова инструктора, учившего меня водить машину. На первом же уроке, когда я сел за руль, он велел мне выехать на оживленный перекресток в центре города, резко затормозить и выключить мотор. Я сделал, как он сказал, немедленно парализовав движение на перекрестке. Минуту спустя, оглушенный ревом клаксонов, обливаемый потоками брани из уст других водителей, я испуганно спросил инструктора, что мне делать.

— Ничего, — флегматично ответил он, — ничего. Просто сиди и осваивайся со сложной ситуацией на перекрестке.

Из специальных книг, которые я начал покупать, неоспоримо следовало, что на бирже иных, нежели сложные, ситуаций не бывает. Я с жадностью набросился на эти книги — точно так же в детстве я читал пособия по рыболовству — и убедился, что в тех и других есть много общего.

Проистекают ли изменения биржевой конъюнктуры из хаоса и случайностей или в них можно усмотреть некий порядок, гармонию, целенаправленность? Большинство авторов, во всем мире признаваемых авторитетами в своей области, приходили к выводу, что покупка и продажа акций миллионами людей на свете имеет свой ритм. Ритм, который обнаруживается не только в других проявлениях человеческого существования, но и везде в природе — его можно уловить в цикличности возникновения пятен на солнце, удачных периодов ловли атлантического лосося, миграции угрей и аистов, в регулярности великих сражений, создания литературных шедевров и бог весть в чем еще.

Больше всего я любил читать про Фибоначчи. Открытая гением из Пизы последовательность цифр и вытекающий из нее коэффициент, который никогда не удается вычислить до конца… Это иррациональное число 1,618…, называемое «коэффициентом вращающихся квадратов», «божественной пропорцией» или «золотым сечением» и обозначаемое двадцать первой буквой греческого алфавита «фи», является математической основой фигур, которые возникают на графиках изменения цен акций, — оно же определяет форму ракушек, сосновых шишек, рогов животных, океанских волн, штормовых туч, сетей, сотканных пауками.

Почему? Этого никто не сумел объяснить.

Электронное табло на башенке часов марки «Сони» показывало одиннадцать четырнадцать. Экран телевизора оставался черным. Начало котировок снова задерживалось.

В комнате зазвонил телефон. Я не поднял трубки. Наверняка отец проверял, вышел ли я из дома. После пяти звонков включился автоответчик. Я услышал свой голос:

— Это номер три три три семь два три, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.

Кто-то повесил трубку.

Я уже собрался выключить телевизор, но прежде чем успел нажать на кнопку, мертвый экран ожил и стал заполняться колонками цифр.

Господствовал синий цвет. Курс большинства компаний с предыдущей котировки не изменился.

Не было роста, не было падения.

Равновесие.

Unch[47].

Преобладали предложения на продажу, но доигрывание могло сразу все изменить. Я решил подождать еще минуту.