Д. Савельев - Медитатор [сборник рассказов]

• Название: Медитатор [сборник рассказов]
• Автор: Д. Савельев
• Жанр: Современная проза

Сборник небольших рассказов, написанных в стилистике раннего Мамлеева.

---

Спасатель

Сергей был человеком спокойным, одарённым и рассеянным. Он писал стихи и рассказы (его даже печатали в каком–то журнале) и работал дизайнером в небольшом издательстве. Жена его спала со всеми направо и налево: Сергей делал вид, что не замечает, хотя тайно страдал. Он часто думал о чём–то своём и отвечал со второго–третьего раза, когда к нему обращались. Однажды друзья уговорили его показаться хорошему психотерапевту, и оказалось, что у Сергея куча неразрешённых проблем, но, в целом, он вполне здоров. Сергей был довольно общительным и даже весёлым в компании, но временами уходил в парк и сидел там часами, глядя на воду. Рассказы и стихи он писал по ночам. Благодаря своему спокойствию и уравновешенности, Сергей никому не мешал — на работе его любили. Жена жалела его и иногда спала с мужем, хотя не испытывала при этом оргазма. Но время шло, и, в конце концов, они развелись. Тогда–то Сергея и начали посещать странные мысли. Он подумал, что если бы жил в деревне 12‑го века, и еле живой гонец принёс бы весть, что монголо–татары в получасе пути от поселения, то, дабы не обретать своих сограждан на жестокую смерть от рук проклятых захватчиков, сам бы поубивал их всех, тихо и безболезненно. Эта мысль не давала ему покоя, и он даже написал оду «О жестокости и зле во имя добра».

Однажды в офисе случился пожар. В коридоре было столько дыма, что высунуться никто не решился. Две машинистки, секретарша и Алексей — друг и начальник Сергея — заложили щель под дверью мокрой тряпкой, раскрыли все окна и стали ждать помощи извне. Про Сергея все забыли, а он сидел себе за компьютером и оформлял обложку для рекламного проспекта. Окружающее его мало волновало. Потом он почувствовал бурление в животе, поднялся и шагнул в коридор. Алексей что–то дико заорал и захлопнул за ним дверь. Сергей закашлялся и понял что надо действовать. Справа на стене висел пожарный щит. Он разбил стекло, достал топорик и отправился в кабинет спасать своих коллег от страшной смерти, которая бывает при отравлении угарными газами.

Желание

Самый тополиный город в мире улетает с пухом куда–то в сторону. Уже не чувствуется тверди под ногами, и всё пространство вокруг сделалось каким–то зыбким и расплавленным. Воздух разряжен, и я вот–вот окажусь в тишине межзвёздных пустот один. И вот из колеблющейся прозрачности вокруг материализуется ангел и предлагает сделку. Он возвращает меня назад на Землю, а я выщипываю ему больные перья и избавляю от паразитов. Я не хочу ни на что соглашаться, но ангел грустный и вызывает жалость. Приходится брызгать «Дихлофосом».

Я снова стою перед серым домом, и овальное сплющенное солнце слабо проглядывает сквозь тридцатипятиградусную жару. Пытаюсь вспомнить, где я нахожусь, но не могу. Или в Волгограде, или в Москве. Пытаюсь понять, какой сейчас год, но не помню. Люди все скрюченные и жрут кислое мороженое из фиолетовых вафельных стаканчиков. Они в чёрных очках и удивительно похожи друг на друга, как инопланетяне. Я спрашиваю сигарету, а в ответ вылетает проклятие вместе с чёрным клубом дыма из выхлопной трубы. Мотор дико ревёт и уносит скрюченного инопланетянина в атомный подземный завод. Оттуда выглядывает костлявая затхлая радиация, улыбается и прячется обратно. Непонятно, зачем я здесь очутился. Есть одно желание, и, кажется, начинаю понимать, какое. Но в этом задушенном разлагающемся городе нет ни капли воды. Воду выпила зарвавшаяся цивилизация недоразвитых существ, питающихся падалью. Эти существа взяли ровный, блестящий и пахнущий чистотой шарик от бильярда, вываляли его в грязи, насверлили в нём дырок и катают по вселенскому столу сучковатой дубиной глупости. А вокруг вертятся с бешеной скоростью кровожадные лузы, стремящиеся проглотить лакомый кусочек.

Но вот я вижу кувшин. Кувшин абсолютно сухой, хотя в нём спрятан хитрый джинн. Джинн предлагает исполнить одно из трёх своих собственных желаний на выбор. Первое — превратить место, где я сегодня обитаю, в большой и вкусный кусок кремового пирога. Второе — превратить меня в такого же хитрого и несчастного всемогущего джинна в кувшине. Третье — лопнуть и не видеть никогда больше этого тошного мира вокруг. Я выбираю второе.

И вот уже я, синий и прозрачный, вылезаю из сухой глины, расписанной цветочками, и спрашиваю пятилетнего малыша, чего бы он хотел. Малыш не раздумывая говорит, что хочет, чтобы у него была игрушечная Земля. Я и сам не понимаю, как его желание исполняется. Жалкий ангел сидит и плачет рядом, а паразиты снова весело скачут по его перьям. Он говорит мне, что же я наделал, а я прижимаю к себе испуганного малыша с голубым шариком в руке и удивляюсь сам себе: «Неужели что–то плохое?»

Комариное

По Москве прошёл ураган. И вместе с уставшими деревьями напрочь снесло из примитивных людских умов все стремления и чувства. Они обезумели, носятся по улицам, обезьянничают и не могут ничего больше желать. Природа готовит новый Конец Света, тягучий и дурацкий. Концы света, как и всякая смерть, не бывают правильными и очищающими — они всегда мерзкие и ситуативные. Как захлёбывается 18-летняя девчонка на «Титанике» рядом с унитазом: её убьёт не айсберг, а младший брат, шутя засунувший железяку между ручкой двери туалета и стеной. Как втягивается в смерч мальчик, выбежавший спасать доброго соседского пса: пёс просто забьётся от страха в самый дальний угол, и сосед не заметит его. Конец Света схватит мечущихся людишек, сомнёт их, закрутит, раздавит горем, и потом уже убьёт физически. Объявляют, что ураган был столкновением двух бездушных масс. Ты догадываешься, каких? Двух бездушных энергетических структур, находящихся в симбиозе — добра и зла, Бога и Дьявола. Они в миллиард раз могущественнее любого из людей, но так же бездушны, как хруст ломаемых ветром стволов в ожившей темноте. Я тоже бездушен. Жаждущий знаний, как крови, комар, усевшийся на грудь к огромному и сильному, осознавший, что не в силах прокусить твёрдую оболочку, защищающую его. Топчусь по бескрайнему телу и пытаюсь привлечь внимание его высочества, чтобы быть раздавленным в ту же секунду. Но всё бесполезно — этого титана не расшевелить так просто. Если бы он раздавал свои знания — свою кровь каждому первому встречному комару, то давно перестал бы быть тем, кем есть. Он такой большой, только потому, что он хранитель. Хранитель не может быть щедрым и добродушным. В то же время он спасает нас, ничтожных, от беспощадной лавины знаний, которая обязательно раздавит всех комаров, если прольётся вниз. Придём ли мы когда–нибудь к тому, к чему пришёл он? И надо ли это? Всё равно пол и потолок наших ничтожных душонок — добро и зло — никуда не денутся. И мой титан так же, как и я, находится под непереносимым прессом добра на колеблющемся неустойчивом зле. Я настолько слаб, что с подобострастием отношусь к нему, хочу его. Он настолько силён, что вызывает у меня неконтролируемое восхищение и восторг. Но что есть эти примитивные чувства на фоне Вечности? Завтра их распилят и увезут вместе с покалеченными деревьями. Бездушные структуры скоро вновь напомнят о себе. А пока живите, комарики! Живите, приходите в себя, успокаивайтесь. Конца Света пока не будет: да и не всё ли равно? Ведь вы, самые бездушные носители душ во Вселенной, желаете себе правителя с бесконечной, огромной душой. Но не забывайте, что каков народ, таков и царь. Посмотрите на себя и задумайтесь: чего же вы хотите от нас? Что выпрашиваете в бесконечных своих храмах: религиозных, духовных, семейных, политических? Это ваши бури и ваши ураганы, ваши страсти и ваши желания, ваши взлёты и ваши падения. Природа лишь отражает ваш внутренний мир, и вы — сами творцы своей погоды. Всё так точно рассчитано, что нам просто не имеет смысла вмешиваться в заведённый порядок вещей, разве что в экстренных случаях. Мы — лишь основа, пол и потолок. Стены лепите вы сами. Так плохо лепите, что космическая стужа проникает в вашу жизнь и коверкает её…

Трамвай счастья

Не знаю, как я оказался на той остановке. Вероятно, был выпивший, а, может, просто задумался и вышел из метро раньше, чем следовало. Остановка была трамвайная, на табличке был изображён номер моего маршрута. Ещё шесть человек ждали тот трамвай. Минут через двадцать ждать мне надоело, я начал вышагивать вдоль остановки и заметил, что рельсов нет. Я подумал, что их сняли и меняют, но, судя по укатанной земле, их здесь никогда и не было. И тут я увидел трамвай. Он, наподобие рязановского поезда, уходил в небо. Там, наверху, сияло несколько миллионов звёздочек, а трамвай был настолько тёмен и загадочен, что у меня в голове мгновенно возник образ «Летучего Голландца». Эта старая легенда, независимо от слушателя, неизменно вызывает либо лёгкую печаль, либо далёкое содрогание в сердце, либо какие–то древние воспоминания. Я оглянулся на тех, кто стоял сзади, и они тоже смотрели на уходящую тень. Вот сейчас он улетит, и мы останемся сзади, в тесной московской глуши, наедине со своими страхами и желаниями. Останемся за бортом светлой жизни, и не будет в нашем дальнейшем существовании уже никакой тайны. Будем жить, жить, жить, выживем весь отпущенный нам срок, а потом опять будем жить, пока не уживёмся в ничто. Может побежать, подпрыгнуть выше дома и ухватиться за поручень этого невиданного и живого трамвая? А если это просто красивая приманка, жирный червяк, заброшенный в наш гниющий пруд кем–то высшим от безделья? Что мы делаем с рыбами, которых не собираемся есть? Иногда выпускаем назад, вялых и полу заснувших, иногда в другой пруд — пусть живут там. Иногда просто смотрим в пустые рыбьи глаза и думаем, какие же они глупые, а рыбы бессмысленно дёргают хвостом. На трамвае разгорается пожар и он уносится в бесконечность, я уже целуюсь с девушкой стоящей рядом, такой же счастливой, как и я. Счастье коснулось нас своей неизученной бездной и унеслось. Настаёт очередь дождя и заката. Водяная лавина высыпается с небес, отражая в себе туманные фонари, и девушка умирает у меня на руках. Я встаю на колени и молюсь. Молюсь судьбе, воздуху, всему, во что верю и не верю. Вода всё скапливается вокруг меня, я уже по пояс в ней, уже по грудь.