Олег Губанов - Личное оружие

• Название: Личное оружие
• Автор: Олег Губанов
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Олег Губанов родился в 1939 году в селе Ново-Петровке Амурской области. После окончания Благовещенского речного училища работал судовым механиком, конструктором на заводе, журналистом, художником-оформителем. Печатается с 1978 года. Произведения публиковались в литературно-художественных сборниках, в журнале «Дальний Восток». Автор книги рассказов «Черемуховые холода» выпущенной Дальневосточным книжным издательством в 1980 году.

Герои новой книги Олега Губанова «Личное оружие» — молодые рабочие, работники милиции, моряки, которые в труде, в сложных, подчас драматичных жизненных ситуациях обретают нравственную и гражданскую зрелость.

---

В окно из кабинета Аношина Орешин потом наблюдал, как с крыльца горотдела спускались все трое: Ленька, мать его и Потапкин в новой соломенной шляпе. Он, жестикулируя левой рукой, правой придерживал за плечо парнишку, а тот шагал, сосредоточенно глядя себе под ноги.

«А что, с таким отцом, как Потапкин, Ленька бы не очень-то забаловался!» — подумалось Николаю, и тут он ощутил давнюю-давнюю, но все же живучую тоску по отцу…

— Ты обедал уже? — спросил Аношин, с хрустом потягиваясь за столом. — Пошли в столовку, а то одному не хочется.

— Вот так бы скоренько раскрывались все преступления! — по пути в столовую говорил он. — Молодец — сразу сориентировался, людей на участке знаешь.

— Да случайность это, какая тут моя заслуга! — отмахнулся Николай.

— Случай — начало любого следствия, — подытожил Аношин. — Кстати, могу тебе сообщить по секрету, что наш Сан Саныч Желтухин на тебя уже глаз положил, так что скоро, может быть…

— Но как же это «может быть», если на своем участке я и десятой части жителей еще не знаю?! — удивился Орешин.

— Да это ничего, — успокоил Аношин. — Всех честных граждан нам знать и не обязательно, важно то, что их большинство, с ними пусть знакомятся другие — корреспонденты там газет разных, радио, писатели. А вот всех прочих нам знать следует как братьев родных!

Когда Николай наконец уснул, то являлись ему во сне чередой то Ленька Дятлов, то мать его со счастливым Потапкиным, а потом вдруг каким-то образом рядом с Иваном Осиповичем оказалась мать самого Николая, и она стала объяснять, что Потапкин — это и есть родной отец Николая, потерявший с войны их адрес, ведь когда-то они жили в Двуречье, а затем переехали. Мало того, сам Ленька Дятлов, по словам матери, брат Николая!

«А как же наша Тома? — недоумевал он. — Где вы ее оставили?» — «Тома будет жить теперь у Гали Остапенко, потому что ей одной теперь страшно без Тарзана, убитого Степаном! Бедная девушка», — пожалела мать со смущенной улыбкой.

X

Ленька Дятлов в эту же ночь помогал Гнилому добывать из облюбованного им киоска от железнодорожного ОРСа хорошее вино, фрукты и шоколад. Опять этот проклятый шоколад!

После первой в своей жизни кражи, когда на сеновале с мальчишками из бутылки по кругу давились в кромешной темноте теплым, шибающим в нос шампанским, он никак не мог проглотить этот невиданный им доселе шоколад — сначала тоненький, а потом разбухший во рту, — приторный, нагазированный вином, превратившийся в неподвластную зубам пенную кашицу. И совсем не показался Леньке вкусным и желанным этот изысканный продукт, его хотелось тут же выплюнуть ко всем чертям и прополоскать рот, а липкие руки оттереть как от какой-нибудь гадости! Кошмарным видением грезился ему шоколад весь остаток ночи, будто кто-то бесцеремонно, насильно пичкал и пичкал Леньку, впихивая в рот жесткие пластинки так часто, что жестяно шумящие обертки засыпали его уже, наверное, до колен…

А утром — милиция! Нет, он сначала даже обрадовался, что так скоро все откроется и… отстанет от него навсегда. Он никак не мог понять, почему дал уговорить себя на кражу. Но пацаны выдержали характер: выгородили его на следствии, упорно открещивались от кражи денег. Отдали их Леньке. Он сидел перед следователем как на горячих углях, пока слушал заступничество матери, а особенно Ивана Осиповича Потапкина. Ей-богу, ему просто какого-то мгновения не хватило, чтоб тут же прервать кузнеца и во всем признаться!. Вот бы посмотреть тогда на этого оратора — смехота!.. Только присутствие матери удержало его от этого. А потом было уже все равно как во сне. Дождался часа, отнес деньги Петру Кузнецову (так ему представился Гнилой).

— Ты что, попрошайничал на перекрестках? — удивился Кузнецов. — А может, воду на вокзале продавал?.. Я помню, в Хабаровске мальчишки так делали: пять копеек — стакан воды, десять копеек — напиться досыта. В начале пятидесятых это было, сейчас не знаю.

— Ничего я не продавал. Вы посчитайте, всех — четыреста одиннадцать рублей!

— Да? Так много! С января будущего года эта груда рублей превратится в четыре новеньких червонца — сорок один рубль, десять копеек! Всего-то… Так где ж ты разжился, выкладывай?

— А вам не все равно? Считайте, и все. Я тоже посчитаю, чтоб у нас сошлось…

— Не доверяешь? Правильно делаешь. Иной раз, бывает, и сам себя надуешь за милую душу. Не приходилось?

— Нет. Так вы берете деньги или не берете?

— Леня, ты делаешь мне интересно, как говорят мои друзья — одесситы! Во-первых, я предупреждал, перестань звать меня так, будто я здесь с тобой не один. Что это за «вы»? Мы с тобой деловые люди. Петр я, Петька, Петруха! Во-вторых, я возьму деньги только тогда, когда скажешь, откуда они у тебя. Усек?

— Я их украл! Подходит?

— Мальчик шутит?

— Я их украл, украл! Понимаете, Петруха? Сколько можно говорить?! Взломали с пацанами киоск в парке, взяли — вот и все. Нет, не все. На следующее утро нас забрала милиция, все признались, но про меня промолчали. И про деньги отказались…

— Да ты что, щенок, и на меня уголовку навести хочешь?! — вскочил Кузнецов, метнулся было к двери летней кухни, хватаясь за карман, но закашлялся у притолоки, через минуту успокоился, вернулся на место.

— Нервы ни к черту! — скрипнул зубами, утерся носовым платком, спросил обычным, тихим голосом: — Ко мне пришел задами, через дырку в заборе?

— Конечно!

— Ну вот что. Деньги эти ты забирай. Подельники твои все равно рано или поздно расколются — придется вернуть эту мелочевку. Посадить они вас не посадят, потому как несовершеннолетка. В первый раз. Ты расскажи-ка все подробно… — Ленька рассказал, ответил как мог на все вопросы Кузнецова. Тот помолчал, в упор разглядывая юношу, решился:

— Раз такие дела, открываю карты! Ты знаешь, кто я?

— ???

— И не ломай голову, все равно не узнаешь больше нужного. Слишком любопытных живыми я уже не встречал давно. Главное: я взялся тебе помочь. Есть и причины, и их много — тебе их, опять же, знать без надобности. Лучше просто — допустить, что я на этом деле могу тоже подработать. Паспорт мать нашла?

— Да! Это вы, ты?!

— Нет. Это те, кто принял наши с тобой условия — пятьдесят тыщ! Все карты сданы, и горе тому, кто начнет фуфлыжничать, мошенничать то есть. А что на банке, ты знаешь… Я тебя спрашиваю: играешь? Последний раз спрашиваю.

— А что же мне делать?! Но как же?! Я ведь!..

— Ша! Слушай сюда, и все будет в лучшем виде. От себя всех отшей, без меня никуда. Деньги отдай, пусть сами отнесут, а про тебя молчат. Скажи, что тебе больше не нужна никакая помощь, все объяснилось — ничего нет.

— Не поверят.

— Скажи так, чтоб поверили. Просто пошли их всех к… Полайся с ними, чтоб отстали. Дальше. Нам надо сделать первый хороший взнос, ставку. Наша первая рука. Играл когда-нибудь в очко?

— Приходилось…

— Тем более. Спрашивается: а где мы возьмем водяные знаки, деньги? Ты знаешь, как и где наскрести столько можно?

— Не знаю, но… А где их возьмешь-то, да еще много?

— Ну, вообще, много — это в банке. Нас туда не пропустят вдвоем, потому что не унесем все. Придется довольствоваться тем, где поменьше. Есть такое спокойное место.

— Красть?!

— Взять то, что можем. К чему такие некрасивые слова? Я беру, и, как видишь, со мной ничего не сделалось.

«Да уж, не сделалось! — подумал Ленька. — Вон как испугался милиции! Ворюга, значит, ты, Петруха, дальше некуда. И я вот с тобой… А, хоть и с чертом теперь, не все равно!..»

Из дома Ленька ночью выскользнул через окно, так же, незаметно для матери, надеясь и вернуться.

С киоском было покончено быстро. Когда взяли все, что хотел Кузнецов, он тут же остервенело набросился бить и крушить ломиком оставшееся.

Уворованное принесли в какой-то незнакомый Леньке дом, куда Кузнецов вел специально, наверное, кружным, запутанным путем. Возвращались тоже петляя, только другими улицами.

— Ну вот и все дело, ни одна собака ничего не узнает! Боялся? — спросил Кузнецов.

— Да так…

«Противно просто!» — хотел сказать Ленька, но не сказал: не все ли равно этому жигану, кто что думает или чувствует!

— Ты, Ленька, обрисуй-ка мне своего нового участкового. Ловко он вас замел — тихарем ему скоро быть в уголовке. Как он выглядит?

«Привязался, гад!» — злился про себя Ленька.

— Молодой такой, чуть выше меня, младший лейтенант. — Нечего больше говорить Леньке, не рассказывать же, как задержал в парке, как цепью ударил, хотя сейчас его можно и не только цепью!

— В форме ходит всегда! — заключил он свой рассказ. Вдруг почему-то подумалось с тоской: «Скорей бы школа!» Казалось, что окажись сейчас он в своем классе, среди нормальных мальчишек и девчонок — легче будет что-то решить, разобраться…