Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

• Название: Поцелуй сатаны
• Автор: Вильям Козлов
• Издательство: ТИС
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5—879490-37-8

Остросюжетный роман Вильяма Козлова «Поцелуй сатаны» охватывает период начала «перестройки», когда на смену оптимизму приходят отрезвление, разочарование, боль от содеянного в нашей стране. Неудержимо накатывается «девятый вал» жестокой преступности, пышно расцветают присущие всеобщему распаду пороки: проституция, наркомания, пьянство.

Герои романа пытаются в это смутное время отстоять свое достоинство, всячески борятся со злом, свято веря, что Добро победит.

«Поцелуй сатаны» — второй роман тетралогии писателя, куда входят также романы «Карусель», «Черные ангелы в белых одеждах» и «Дети ада».

---

— А с работой как? Отпустят?

— Когда ты дал телеграмму, что дом берешь, я сразу же заявление подал, — усмехнулся Геннадий. Это на него похоже: решает в одиночку и все молчком! Может, брат все заранее продумал и его, Николая, незаметно подтолкнул к решению купить дом? После развода с женой Геннадий оказался на мели. Жена разменяла их трехкомнатную квартиру, пока он лечился в ЛТП, себе выменяла отдельную двухкомнатную, а ему досталась комната в коммуналке. Так что за жилплощадь брат держаться не будет. Ну что ж, вдвоем они горы своротят, конечно, если Гена не сорвется и не запьет, тогда все полетит к чертям… Когда у него был запой, он все пропивал, даже последнюю рубашку.

Будто прочитав мысли брата, Геннадий сказал:

— С водочкой я завязал. Накрепко и навсегда. В этом отношении, Коля, можешь быть спокоен. Десять лет я из жизни выбросил, теперь хочу по-человечески пожить. Пьяное скотство — это почти то же самое, что смерть. И не гипнотизер помог мне, я сам решил. Но зная, что человек слаб, а водка сильна, вшил ампулу в бедро. Уже год в рот не беру, и не тянет. А на пьяниц смотреть тошно! Как увижу у ларька бедолагу, так с души воротит. Даже не верится, что сам таким был.

Два дня спустя Николай, все обдумав, сказал брату:

— Ты, Гена, тут начинай разворачиваться. Я, конечно, во всем буду помогать, но ты прав — я городской человек и мне от города пока трудно оторваться, пуповиной прирос. Хорошо тут, душа радуется, а сердце вот уже щемит: Ленинград зовет! Дел там у меня еще много разных…

— На личном фронте?

— И это тоже, ответил Николай, — Так вот сразу все оборвать я не могу… И потом, мне перед самым отъездом сюда сделали интересное предложение: вступить в издательский кооператив «Нева». Буду книжки редактировать, прозаиков и поэтов. Понимаешь, это как-то ближе к моей гуманитарной профессии. В армии я в газету писал, даже в «Комсомолке» напечатался. И когда-то стихи писал…

— В стенгазету, — вставил брат.

— Штук пять опубликовал в армейской газете, — улыбнулся Николай — Ну, лавры поэта меня не прельщают, таких стихоплетов, как я, сейчас пруд пруди! Вот помочь талантливым людям поскорее выпустить на кооперативных началах книжку — это хорошее дело! По крайней мере, меня это привлекает.

— Летом придется здесь вкалывать, а зимой редактируй свои, то есть чужие книжки, — рассудительно заметил брат.

— Там видно будет, — уклончиво ответил Николай, — Может, у меня еще ничего и не получится. Дело-то для меня тоже новое. Обещали дать на пробу повесть молодого автора.

— У меня есть один алкоголик, который с удовольствием поживет тут с нами…

— Не хватало нам еще алкоголиков!

— Ну, он еще не совсем конченный человек, — усмехнулся Геннадий — Я умею его держать в руках. Он нигде сейчас не работает, а умеет делать все. Будет пять дней в неделю на трезвую голову ишачить на пару со мной, а в субботу и воскресенье придется его угощать. Зарплата ему ни к чему — он сразу бросает работу и пока все не пропьет, его не увидишь. Поэтому придется спиртное выдавать ему порциями в выходные дни. Так что ты из Питера привези ящик водки. Коляну или Чебурану — так его зовут — надолго хватит. После работы больше двухсот граммов я ему не буду выдавать.

— Паспорт-то хоть есть у него?

— Документы в порядке, даже квартира есть, но с семьей давно не живет, его туда и на порог не пускают. А руки золотые: печки кладет, маляр, штукатур, плотник. Да ты его знаешь… Помнишь, три года назад мы летом — шабашили под Невелем? Невысокий такой, красноносый парень? Ну, он еще в волчью яму провалился? Мы его веревками вытаскивали…

Теперь и Николай вспомнил Чебурана. Маленький, кряжистый, с темным улыбчивым лицом и типичным голосом пьяницы, Колян был услужливым, невзыскательным к еде и питью. Он пил водку. «бормотуху», самогон, брагу, уважал и одеколон. Причем если были деньги, то покупал даже дорогие духи…

Шабашники во время халтуры не пьют и Чебуран терпеливо дожидался своего часа: получал заработанные за два-три месяца деньги и ухитрялся с такими же, как и он, пьянчужками все пропить за неделю-полторы. Будь это 500 рублей или тысяча. А когда все работали, он не отставал и не надоедал, мол, дайте выпить. Этот странный тип современного пьяницы появился в середине восьмидесятых годов, когда с водкой в провинции стало трудно. Подобные чебураны нанимались шабашниками и трудились не за деньги, а за еду, кое-какую одежонку и главное — за водку. Пока водки нет и не предвидится, они работают наравне со всеми и в общении вполне нормальные, даже симпатичные, рассудительные люди, но как только на горизонте появляется бутылка, их будто подменяют: глаза загораются, движения становятся суетливыми, все у них из рук валится, ноздри раздуваются… Кончилась пьянка и они, переболев похмельем, снова становятся, как говорится, в строй.

Когда-то Геннадий на равных пил с Чебураном, а теперь вот берет над ним трезвое шефство…

— Работает Колян хорошо, — продолжал брат — Без него я как без рук. Я с ним прошел три или даже четыре шабашки. Нет такой работы, которую он бы не мог выполнить. Но за ним нужен глаз да глаз. Он не нахал и не клянчит: сколько нальешь, и ладно. Я ему не позволяю надираться…

Они сидели на опрокинутой лодке. Солнце клонилось к зубчатой кромке бора, облака будто замерли над озером, отчетливо отражаясь в золотистой воде. У берегов она была темнее, а на плесе сверкала, переливалась. Там играла уклейка. Скоро начнется нерест щуки. За одну ночь истончившийся ледяной покров у острова растаял, будто опустился на дно. Лишь в лесных оврагах можно еще было увидеть островки присыпанного прошлогодней листвой и трухой снега. На изгороди соседа Ивана Лукича Митрофанова висела подновленная верша. Слышался стук молотка, сосед что-то мастерил на верстаке у сарая. Озеро Гладкое простиралось вдаль, уже от острова надвигался вечерний голубоватый туман, к ночи он подберется к самому берегу, окутает прошлогодние поникшие камыши, ивы, выползет на луг. Метрах в пятидесяти стоит баня соседа, а дальше — бани других односельчан. В Палкино всего-то полтора десятка дворов. В трех километрах от деревни правление колхоза «Путь Ильича». Все мужчины каждое утро отправляются на велосипедах и мотоциклах в бригады на работу, пожилые женщины занимаются по хозяйству. Ранней весной и осенью слышно, как на полях работают тракторы и комбайны. Неподалеку от озера на той стороне — молочная ферма. Когда дойка, слышен вой моторов. У соседа Митрофанова они берут молоко. По 50 копеек за литр. А вот картошки сосед ни ведра не продал и вообще предупредил, чтобы они все съестное привозили из города, здесь, мол, даже яйцо не купишь. В сельмаге тоже не разбежишься: хлеб, кое-какая крупа, каменные пряники и ржавое венгерское сало в витрине.

Изредка забрасывают кооперативную колбасу по 8–9 рублей за килограмм.

Со стороны бора пересекал озеро ворон. Он летел медленно, лениво взмахивая широкими крыльями, повернул крупную отливающую вороненой сталью голову в их сторону, негромко каркнул. Огромный величавый ворон был весь облит солнцем. Черный клюв сиял бронзой.

— Наверное, его территория, — закуривая, сказал Геннадий. Серьезная птица. Гордая, людей сторонится, не то что вороны-сороки.

— Надо бы нам собаку завести, — произнес Николай. Он давно мечтал об этом, но бабушка была против, мол, от собаки шерсти много, грязи, потом, выводить ее нужно часто, да и вообще в городе собака ни к чему. Животному нужен простор, воздух, а в городе на собак все косо смотрят.

— Охотничью? — спросил брат.

— Мы же с тобой не охотники? — возразил Николай — Овчарку или лайку.

— Мне нравятся спаниели. И еще колли.

Николай и Геннадий совсем не похожи друг на друга: у них разные отцы. Геннадий еще выше брата, волосы у него каштановые, с седой прядью у виска, он сутул и длиннорук. Продолговатое лицо обычно хмурое, редко скупая улыбка тронет его сухие обветренные губы. Глаза темно-серые, небольшие, походка неторопливая, тяжелая. Геннадий предпочитает носить кирзовые сапоги, брезентовые куртки и темные рубашки. Сейчас он живет один и вид у него несколько запущенный, даже не побрит. Он признался, что домашнюю работу не любит: пуговицу там пришить, белье выстирать…

Николай, наоборот, выглядит рядом с братом щеголевато: он в джинсах, светлой куртке из плащевого материала, синяя рубашка с карманчиками и молнией. На ногах — красивые заграничные кроссовки. Николай строен, широкоплеч, движения у него стремительные, походка легкая. Он напоминает тонконогого джигита или танцора на сцене. Волосы цвета спелой ржи длинные, закрывают уши и спускаются на воротник куртки, глаза светло-серые, иногда становятся прозрачными, как озерная вода, крепкий подбородок с чуть заметной ямочкой, что придает Николаю добродушный вид. В нем ощущается физическая сила, спортивная закалка.