Симона Вилар - Обрученная с розой

• Название: Обрученная с розой
• Автор: Симона Вилар
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-89726-085-0

Прелестная Анна Невиль, дочь могущественного графа Уорвика, и отважный рыцарь Филип Майсрейв становятся невольными участниками кровавой борьбы за английский трон, войны Алой и Белой розы.

Не желая быть заложницей в борьбе за власть, Анна спасается бегством и, выдав себя за мальчика, присоединяется к отряду благородного молодого рыцаря. Вспыхнувшая между ними неодолимая страсть, оказавшись сильнее чести и долга, вовлекает влюбленных в бурный водоворот событий, связавших навек их судьбы.

---

Дорогой он размышлял. В последний раз он видел Анну Невиль семь лет назад. Это была худенькая нескладная дурнушка с веснушчатой кожей, узкими невыразительными глазами и крупным ртом. Она все время улыбалась, и было заметно, что в верхнем ряду у нее недостает зуба.

Манеры девчонки были ужасны. Сидя за столом, она чавкала, несла жуткую чушь, причем, выросшая среди солдат отца, не стеснялась пускать в ход любое крепкое словцо, какое приходило на ум. Насколько Ричард помнил, она не ходила, а носилась вприпрыжку, по-мальчишески насвистывая, и, если начинала болтать, никто не мог вставить ни слова.

Когда одна знатная дама попыталась угомонить ее, Анна по-площадному обложила ее, посулив вдобавок, что, как только станет королевой, первым делом велит четвертовать ее. Придворных шокировало поведение девочки, но все молчали, так как за ней стояла тень ее грозного отца.

Уорвик же словно не замечал взбалмошных выходок Анны. Он с обожанием поглядывал на нее, и удивительно, сколько нежности выражало тогда его обычно скептическое и недоброе лицо.

Любопытно, смирила ли святая обитель хоть отчасти эту дикарку? Впрочем, Глостер был уверен, что в любых обстоятельствах сумеет справиться с дюжиной таких, как взбалмошная дикарка.

Оторвавшись от своих мыслей, Ричард вдруг обнаружил, что впервые за все эти дни тучи разошлись и день занимается по-весеннему свежий и ясный. Доброе предзнаменование, решил он и дал коню шпоры.

Кавалькада вынеслась на холм, и герцог и его свита увидели расположенное в долине аббатство Киркхейм. Обитель располагалась среди округлых йоркширских холмов, поросших лесами прекрасных медных буков.

Основанный в XII веке монастырь августинцев значительно расширил свои владения за последние столетия. Старый арочный мост, помнивший еще тамплиеров, вел к древним стенам. Послеполуденное солнце мягко озаряло многочисленные шпили и колоколенки, обширные внутренние дворы, окруженные крытыми галереями, высокие выбеленные стены с бойницами. Воздух в долине гудел и колебался от колокольного звона. У ворот аббатства толпились нищие и калеки.

Спустились с холма, и, наконец, копыта коней загрохотали по деревянному настилу моста. Монастырский двор был вымощен плоскими плитами и чисто выметен. Облаченные в черные рясы монахи склонились в поклоне перед герцогом, а по широкой деревянной лестнице уже спускался сам настоятель – отец Ингильрам.

– Ваше высочество! Ваше высочество! Benadico, Benadico[16]!

Герцог легко соскочил с седла. Великолепный наездник, на земле из-за хромоты он казался неуклюжим. Приземистый и тучный аббат, и горбатый герцог были почти одного роста.

– Пойдемте к вам, святой отец! – воскликнул Глостер; по-приятельски подхватывая аббата под руку – И распорядитесь подать обед. Не люблю поститься, а ваша кухня, если мне не изменяет память, пользуется доброй славой

Пока аббат отдавал распоряжения, Глостер ожидал его в жарко натопленной комнате.

Опустившись в широкое, обитое штофом кресло, он огляделся и присвистнул. Эта комната скорее напоминала покои хорошенькой женщины, нежели духовного лица. Повсюду ковры, бахрома, легкая резная мебель, вдоль стен – лари, на которых разбросаны шелковые подушки, а на низенькой кушетке перед камином, по восточной моде, – великолепная шкура барса. Аромат жасминовой эссенции был так силен, что голова шла кругом.

Глостер усмехнулся. Нет, его преподобие не в состоянии отказаться от своих мирских привычек. Несколько лет назад это стоило ему епископского посоха.

Речь тогда шла о том, кому возглавить Йоркскую епархию. Ингильрам, принадлежавший к одному из знатных семейств северной Англии, был среди основных претендентов, однако многие священнослужители высказывались против него, обличая аббата в сластолюбии, чревоугодии и иных грехах, которые не совместимы со столь высоким саном.

Аббат поклялся всеми святыми, что одолеет дьявольские искушения, однако это не помогло. В дело вмешался Уорвик, и епископом Йоркским был избран его родной брат Джордж Невиль, имевший духовное звание.

Глостер знал: отец Ингильрам люто ненавидит нынешнего епископа и, поскольку между Уорвиком и королем Эдуардом воспылала вражда, лелеет надежду на его смещение. Между тем Эдуард ничего не имел против Джорджа Невиля, который доказал ему свою верность, обвенчав с Элизабет Грэй. К тому же Джордж Невиль состоял в переписке с его святейшеством папой Павлом II, и это послужило доводом в пользу того, чтобы брат злейшего врага короля остался в епископской должности.

Достопочтенному Ингильраму ничего не оставалось, как вновь окунуться в бездну порока, но, и греша, он не терял надежды на то, что когда-нибудь обстоятельства изменятся.

Аббат Ингильрам был человеком крайне изнеженным. Его объемистый живот скрывала шелковая сутана, отороченная драгоценным мехом и вышитая мелкими жемчужинами, а толстые, волосатые, беспрерывно шевелящиеся пальцы были унизаны перстнями, стоимость которых составляла половину графства.

Монашеский капюшон, закрепленный под жирным подбородком застежками из чистого золота, был откинут, и открывал круглую, как костяной шар, голову с венчиком черных, зачесанных на лоб волос и свежевыбритой тонзурой. Мягкое, чересчур мягкое на первый взгляд лицо, казалось простоватым и исполненным добродушия, но, приглядевшись по внимательнее, можно было заметить, что заплывшие жиром, по-медвежьи зеленоватые глазки аббата проницательны и лукавы.

Сейчас они напряженно пытались прочесть на лице могущественного брата короля, с чем он пожаловал в аббатство, ибо сей молодой горбатый герцог никогда ничего не предпринимал без дальней цели.

Тем временем подали обед. Ингильрам постарался угодить гостю, и теперь перед проголодавшимся Ричардом возвышался большой румяный пирог с олениной, компанию которому составили тушеные фазаны, рябчики в миндальном молоке, всевозможные паштеты и мягкие белые сыры с тмином. В высоких графинах плескалось превосходное вино.

Герцог пригласил аббата разделить трапезу и, энергично жуя, повел разговор издалека. Об установившейся наконец-то погоде, о здоровье короля Эдуарда, о делах аббатства, о голоде, угрожавшем провинции.

Ингильрам сначала ел понемногу и помалкивал, следя за важным гостем. Он знал, что за напускной оживленностью герцога кроется нечто, заставившее его покинуть Йорк и явиться в аббатство. Однако отец Ингильрам был слаб: еда и питье кружили ему голову, и в конце концов он распустил пояс и принялся уплетать за обе щеки, вытирая руки о скатерть и болтая с герцогом о делах.

– Вы говорили о голоде? Клянусь Господом нашим, это так. Толпы оборванцев отираются вокруг монастыря, клянча подаяние. Из благочестивых побуждений я творю милостыню, но вовсе не обязан кормить и поить всех бездельников, которые не сумели позаботиться о себе с осени.

Аббатство? Наши амбары полны. Мои монахи не бездельничают: солонина, вино, мука – всего в изобилии. Обновлена церковь, починены крыши, построен новый подъемный мост. Ах, ваша милость! При таком опыте под моей рукой мог бы процветать не только монастырь, но и целая епархия.

Глостер деликатно ушел от обсуждения этого вопроса, однако аббат снова и снова гнул свое.

– Как могло случиться, что родной брат злейшего врага государя значится его духовным наставником и епископом Йорка?! Поистине, люди порой не ведают, что творят. За что ни возьмется Невиль, все идет прахом. Расходы, – Господи, какие расходы! Ехеmpi gratia[17] куда девались средства, предназначенные на приюты для сирот? Я скажу вам. На пополнение епископской библиотеки. А пожертвования на больницы для бедных?

– Ваше преподобие, – мягко перебил Глостер. – Но ведь и вы доброхотные даяния прихожан не всегда расходуете по назначению.

Ричард сделал жест, как бы обводящий покои. Аббат отложил крылышко фазана и с оскорбленным видом выпрямился в кресле.

– Клянусь Крестом, в который верю, эти траты необходимы для поддержания престижа аббатства. Paryo сопtonus[18] – вот мой девиз. Церкви же нужно процветание, дабы чернь, чувствуя свое ничтожество, склонялась пред нею.

– Не думаю, что черни случалось толпиться в этом покое, – с улыбкой заметил Глостер. – Однако, святой отец, я привез с собой бумагу, в которой записаны мои пожертвования в пользу монастыря. Взгляните на нее и скажите, заслужил ли я этими ничтожными подношениями милость нашей святой матери-церкви и вправе ли именоваться ее смиренным сыном?

Ингильрам пробежал глазами перечень пожертвований, и лицо его расплылось.

– И я, и мои монахи готовы до скончания веков поминать вас в своих молитвах, ваша милость.

Тем не менее, он ждал. Пришло время, и герцог готовился сообщить, чего ради он явился в аббатство.

Ричард встал и, прихрамывая, прошелся по комнате. Аббат последовал за ним. Сквозь мутноватые стекла полукруглого окна было видно, что солнце уже высоко поднялось над лесом. Не оборачиваясь, Ричард спросил: