Николай Соколов - Ариасвати

• Название: Ариасвати
• Автор: Николай Соколов
• Издательство: Ермак
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2008

Костромскому помещику приходит посылка с бумагами его умершего друга Андрея Ивановича Грачева, в которых описываются невероятные и удивительные приключения на затерянном островке Опасном в Тихом океане, на Цейлоне, в Индии и в горах Тибета...

Первое издание этого многопланового фантастико-приключенческого романа за последние 110 лет. Книга написана живым, ярким и выразительным языком.

---

Но я замечаю, что, увлекшись идиллическими подробностями, я совсем позабыл сообщить вам о деле. Письмо мое уже приняло весьма почтенные размеры. Поэтому на уголке листа сообщу вам вкратце, что когда я рассказал, подробно о своем открытии, мистер Грешам очень им заинтересовался. "В каком, вероятно, восторге от этого d-r Сименс!" — сказал он. Несколько вечеров подряд он весьма внимательно рассматривал фотографические снимки с таблиц и, наконец, вчера за обедом решительно объявил, что в Европе мне делать нечего, но что нужно ехать в Индию, на Ценлон, где есть ученый пундит[23] Нарайян Гаутама Суами, который в этом деле мне будет полезнее всех филологов, санскритологов и ученых ориенталистов Европы. "Я дам вам к нему письмо, — сказал Грешам, — и вполне уверен, что Нарайян для меня сделает все, что может. Но так как он часто путешествует по Индии и часто забирается в глушь Гималайских монастырей то я дам вам другое письмо к одному богатому сингалезцу, Рами Сагибу, который живет недалеко от Коломбо в своем наследственном поместье: он очень дружен с Нарайяном и всегда знает, где его найти. Я часто адресую свои письма Рами Сагибу для передачи Нарайяну".

Вот вам, многоуважаемый Авдей Макарович, подробный отчет о моем путешествии по Европе и о его результатах. Буду ждать в Оксфорде, что вы посоветуете мне делать.

Весь ваш

Андрей Грачев.

VII. Телеграмма

Оксфорд Грачеву.

Взял отпуск. Еду с вами. Вуду ждать в Порт-Саиде. Справьтесь в русском консульстве.

Семенов.

VIII. Отъезд из Европы

Быстро бежит железнодорожный поезд почти по прямому направлению — с севера на юг. По сторонам дороги мелькают старинные городки с высокими узкими домами и еще более узкими улицами. Мелькают высокие старинные башни, зубчатые стены, мосты, голые скалы, зеленые виноградники, смеющиеся фермы. Все бежит, торопится показаться и исчезнуть, чтобы уступить место другому. В долинах начинают уже появляться лимонные рощи. На станциях, рядом с грубым гортанным немецким языком, слышится уже иная, плавная речь, и ухо с удовольствием ловит музыкальные звуки разговора. Иной раз, вслушиваясь в беседу своих соседей, Грачев с удивлением замечал, что они говорят вовсе не по итальянски, как ему казалось сначала, а славянским наречием, совершенно ему понятным, но до того плавным и мягким, что оно не уступало в музыкальности итальянскому языку.

Вот уже показался Триест. На скате плоскогорья темнеет старый город с его древними зданиями, новый город купцов и коммерсантов ушел к самому морю, растянулся вокруг небольших соседних бухт, в которых виднеется целый лес мачт и пароходных труб. Андрей Иванович стоит у окна вагона и смотрит, как быстро мелькают перед ним дома, улицы, площади, конторы. Громадные склады строевого леса, горы каменного угля, целые стада быков, хлеб, кофе, табак, бочки с сахаром, груды хлопка — все это мелькает перед ним, рябит в глазах, но ему некогда всматриваться в окружающую его кипучую деятельность: нужно попасть вовремя на отходящий в Порт-Саид пароход Австрийского Ллойда.

Около самого вокзала железной дороги находится новый порт; сооружения его тянутся почти на три версты. За изгибом мола св. Терезы, на выступе которого в море возвышается маяк, виднеется старая гавань. От железнодорожной площади до этого мола тянется набережная, обстроенная красивыми зданиями. Словоохотливые соседи указывают городской театр, старую биржу, городскую ратушу, православную церковь св. Николая, памятники Леопольду I и императору Карлу VI, карантин, наконец — дом Австрийского Ллойда. Андрей Иванович рассеянно смотрит на эти здания и думает по русской привычке как бы не опоздать на пароход.

Но за границей не опаздывают. Время прихода поездов точно согласовано с временем отхода пароходов. Через какой-нибудь час Андрей Иванович, вместе со своим багажом, уже находился на пароходе "Эрцгерцог Максимилиан". Наскоро устроившись в своей маленькой каютке, он вышел на палубу посмотреть в последний раз на покидаемый город.

Облака черного дыма, вылетавшие из труб парохода, застилали густым туманом мол, ближайшую часть бухты и набережную. Порой набегавший ветерок несколько разгонял клубы дыма и за ними на мгновение показывались группы суетившихся людей, тюки товаров, длинная линия кораблей и на заднем плане амфитеатр городских зданий, уходящий в синюю даль. На пароходе господствовала торопливая суета. По трапу беспрерывно поднимались группы мужчин и женщин, втаскивались чемоданы, мешки, сундуки. Палубные пассажиры со своими узлами сновали взад и вперед по пароходу, отыскивая для себя удобное место. Между ними озабоченно бегали матросы, исключительно славяне — марлоки, поставляющие Австрии лучших моряков. Слышался разноплеменный говор, раздавались крики, смех, кое-где плакали женщины, отпуская на чужбину своих близких или навсегда покидая скупую родину для чужой, неизведанной стороны, о которой так заманчиво пишут в газетах. Вдруг всю эту разноголосицу покрыл оглушительный свисток парохода, заставив вздрогнуть непривычных к нему пассажиров. Суета еще более увеличилась. С мостика около труб послышался рупор капитана. Матросы кинулись убирать трап. Из воды поднималась и с грохотом ползла по палубе массивная цепь якоря, вытаскиваемого паровой лебедкой. Пароход тихо отделялся от пристани. В наступившем затишье слышно было, как в котлах глухо клокотала вода. Машина приготовилась действовать и машинисты, с масленками в руках, торопливо сновали между ее гигантскими рычагами.

Капитан в последний раз окинул взглядом палубу парохода. Все оказалось в порядке.

— Вперед! — скомандовал он, нагнувшись к разговорной трубе, сообщавшейся с машинным отделением. В тоже мгновение весь корпус громадного парохода точно вздрогнул. Медленно и плавно задвигались стальные мускулы машины и пароход беззвучно стал удаляться от пристани. Тихо обогнул мол, прошел он ворота брекватера и повернул на юг, в открытое море.

— Полный ход! — скомандовал капитан. Рычаги заходили чаще, густые облака пара с ревом стали вылетать из труб и белая пена широкой полосой побежала за пароходом.

Андрей Иванович задумчиво стоял на палубе, глядя на медленно передвигавшуюся линию дали. Он думал не о древней Аквилее, приютившейся на противоположном берегу залива и уступившей свое величие новому Триесту, не о мирно дремавшей на своих островах развенчанной царице Адриатики. К сожалению, ему было не до исторических воспоминаний. Со времени выхода в море он начал испытывать какое-то странное состояние духа. Какая-то непонятная хандра овладела им. Не то печаль о чем-то прошлом, покинутом, не то беспредметная тоска не давали ему свободно наслаждаться открывавшимися видами. Он безучастно смотрел, как на востоке синели контуры гор и берега островов, непрерывной цепью сопровождавших побережье Далмации, начиная от Полы вплоть до Черногорских Антивари, как местами еще темнели на них леса, остатки тех дремучих корабельных лесов, которые некогда давали, казалось, неистощимый материал для постройки судов отважным марлакам, исстари славившимся по всему Средиземному морю, как неустрашимые и искусные мореходы. Рассеянно смотрел он, как впереди широко расстилался голубой простор моря, уходивший в безграничную даль, точно маня за собою туда, в благодатные страны юга, где под лазурным тропическим небом совершенно неизвестны снега и вьюги остающегося позади севера. Но в голове его как-то смутно путались представления о севере и юге.

Также безучастно вслушивался Андрей Иванович в звучавшую около него разноязычную речь. Почти за его спиною слышался разговор на французском языке с тем особенным выговором, по которому легко было заметить, что говорившие не французы.

— Да, — говорил один голос с сильным итальянским акцентом, — наше море умное дитя, когда спит.

— А разве оно не всегда так послушно? — послышался вопрос.

— О! Посмотрели бы вы, как оно воюет! Оно совершенно кипит и клокочет, как вода в кастрюле, и тогда неосторожному кораблику грозит неминуемая гибель, если он не успеет заблаговременно спрятаться в какую-нибудь попутную гавань.

— Вот как! Я не в первый раз здесь, но никогда не предполагал, чтоб эта лужа — la more — могла быть опасной…

— Лужа! — воскликнул итальянец и в голосе его послышалось чувство оскорбленного патриотизма: — Я желал бы, чтобы вы посмотрели на наше море во время бури!

— Извините, синьор, я кажется задел ваш патриотизм. Но право я не знаю, откуда здесь возьмется буря?

— Буря бывает и на Комо и на Лаго-Маджиоре, милостивый государь, у нас здесь дует сирокко. Это жаркое дыхание раскаленной Африки доносится и до нас, до побережья Далмации. Мы рады горячему ветру, потому что он прилетает к нам насыщенный живительной морской влагой и оставляет ее на нашем сухом скалистом поморье. Но иногда навстречу южному воздушному течению, как будто не желая дать ему возможности отогреть и напоить Иллирию и Далмацию, с наших гор срывается резкий северный холодный ветер. Он со страшной силой проносится через ущелья и проходы и подкрепленный береговым бризом, стремительно сталкивается с сирокко. Вот когда, милостивый государь, я советовал бы вам посмотреть на нашу Адриатику!