Николай Старшинов - Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

• Название: Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства
• Автор: Николай Старшинов
• Издательство: Звонница-МГ
• Жанр: Поэзия
• Год: 1994
• ISBN: 5-88093-002-5

Юлия Друнина — поэт, любимый многими поколениями читателей, — герой и соавтор этой небольшой книжки, которая состоит из двух частей: сначала рассказ о поэте и его судьбе, затем — стихи.

Предпринимая попытку этого нового типа издания, редакция надеется вернуть читателям поэзию, а поэзии — ее читателей.

---

Николай Старшинов Планета «Юлия Друнина» или История одного самоубийства

Не хочу идеализировать ее,

делать из нее икону, не хочу

ни обелять, ни очернять —

хочу рассказать о том, какой

она была.

Н. Старшинов

Все было учтено, все было благородно, красиво и романтично…

Как романтик, она нередко писала о Космосе, о необъятной Вселенной:

В каком-нибудь неведомом году
Случится это чудо непременно:
На Землю нашу, милую Звезду,
Слетятся гости изо всей Вселенной…

Или:

Звездный путь!.. И он сегодня начат.
Здравствуй, сказка детства! Я горда
Тем, что мне приходится землячкой
Только что рожденная звезда!

А землячкой ей стала не звезда, а планета. Другая планета. Крымские астрономы Николай и Людмила Черных открыли новую малую планету, получившую порядковый номер 3804, и назвали ее именем Юли. Это не только естественно вписывается в ее жизнь, но и говорит о том уважении и любви, которые живут в сердцах ее читателей и почитателей…

От издательства

Этой небольшой книжкой издательство «Звонница-МГ» обращает читателя к лику поэзии, а поэзию — к ее читателям.

Юлия Друнина — герой и один из авторов этой книги — однажды сказала: «Не может быть поэта без судьбы». И тем самым подсказала нам, какие книги нужно издавать, какие книги встретят отзвук в сердцах читателей.

Как сказал в предисловии к двухтомнику Ю. Друниной (Избранное — М., Худож. лит., 1989) Марк Соболь: «Не зная времени и среды, которые сформировали поэта, читателю затруднительно в полной мере проникнуть в его творчество». И эта мысль по-своему отражена в конструкции книги: сначала — рассказ о поэте и его судьбе, затем — стихи.

Н. Старшинов Планета «Юлия Друнина»

Мы встретились в конце 1944 года в Литературном институте имени А. М. Горького.

После лекций я пошел ее провожать. Она, только что демобилизованный батальонный санинструктор, ходила в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастерке и шинели. Ничего другого у нее не было. И, хотя позже, в 1948 году, писала:

Возвратившись с фронта в сорок пятом,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог, —

мне казалось, что это ее нисколько не смущало — она привыкла к такой одежде настолько, что не придавала ей никакого значения…

По дороге мы взахлеб читали друг другу стихи — тогда в Литинституте это было принято, считалось нормальным, хотя многие прохожие посматривали на нас с любопытством, а то и с удивлением. А поскольку большинство стихов было посвящено войне, мы заговорили и о фронте…

Потом вдруг случайно перенеслись в довоенное время. И обнаружилось, что в конце тридцатых годов мы оба ходили в литературную студию при Доме художественного воспитания детей, которая помещалась в здании Театра юного зрителя. Вспомнили руководителей студии — поэта-переводчика Бориса Иринина, прозаика Исая Рахтанова, своих товарищей-студийцев, вспомнили, как нередко пропускали занятия, чтобы посмотреть какой-нибудь спектакль. А «Тома Кэнти» смотрели даже вместе…

Это было в конце тридцатых годов.

Теперь нам было по двадцать лет. Она была измучена войной — полуголодным существованием, была бледна, худа и очень красива. Я тоже был достаточно заморенным. Но настроение у нас было высоким — предпобедным…

Через несколько дней мы сбежали с лекций, и я снова провожал ее. Мы зашли к ней домой. Она побежала на кухню и вскоре принесла мне тарелку супа. Извинилась, что нет хлеба. Я спросил:

— А себе?

— Я свою долю съела на кухне. И больше не хочу…

Суп был сильно пересолен, имел какой-то необычный темно-серый цвет. На дне тарелки плавали мелкие кусочки картошки. Я проглотил его с большим удовольствием, поскольку был голоден…

Только через пятнадцать лет, когда мы развелись и пошли после суда в ресторан — обмыть эту процедуру, она призналась:

— А ты помнишь, как я тебя угощала супом?

— Конечно, помню!

— А знаешь, что это было?..

Оказалось, что это был вовсе не суп, а вода, в которой ее мать варила картошку «в мундирах». А Юля, не зная этого, подумала, что это грибной суп. И только потом при разговоре с матерью все выяснилось.

Я спросил:

— Что же ты сразу-то не сказала мне об этом?

— Мне было стыдно, и я думала, что если ты узнаешь это, у нас могут испортиться отношения.

Смешно, наивно, но ведь и трогательно…

Юлия Друнина была человеком очень последовательным и отважным. Выросшая в городе, в интеллигентной семье, она вопреки воле родителей девчонкой в 1942 году ушла на фронт. В самое трудное время. И в самый неблагоустроенный род войск — в пехоту:

…Школьным вечером,
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж.

После тяжелого ранения — осколок едва не перерезал сонную артерию, прошел в двух миллиметрах от нее — снова ушла на фронт добровольцем. Под обстрелы. В холод и грязь[1]…

Мы были студентами второго курса, когда у нас родилась дочь Лена. Ютились в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. Приходилось продавать одну карточку, чтобы выкупить продукты на остальные, хотя и на них получали не очень густо. А дочка, тяжело переболев в первые месяцы, нормально росла, отличаясь отменным аппетитом. Случалось, что она прибегала на кухню и, если там находилась плошка с варевом, предназначенным для соседской кошки, мгновенно расправлялась с ним…

Читала Юля много, но бессистемно. А к занятиям в институте относилась с большой прохладцей, как и я, хотя суть многих лекций схватывала на лету.

Помню, на этой почве у нас было немало забавных случаев.

Как-то, готовясь к экзамену по языкознанию, мы решили повторить пройденное втроем: она, Аркадий Рывкин и я.

Зачитал нам Аркадий несколько ответов на вопросы, вошедшие в экзаменационные билеты, хотел двинуться дальше, а Юля говорит:

— Вы как хотите, а я пойду спать!

И пошла на диван.

Кстати, ее постоянно мучила бессонница. Она трудно засыпала…

Через полчаса занятий и я не вынес этого мучения — отправился спать. Аркадий один сидел над учебником еще три часа. На следующий день результаты экзамены были такими: Юля получила пятерку, я — тройку, Аркадий — двойку.

После экзамена он заявил:

— Больше я готовиться не буду!..

Не менее занятный случай произошел с нами, когда мы сдавали экзамен по древнегреческой литературе.

Мы одновременно взяли экзаменационные билеты и сели рядом за стол. Познакомились с вопросами, и оказалось, что ответить на них нам будет весьма трудно. Но у нас были спасительные шпаргалки. Только мы обратились к ним, началось полное солнечное затмение. Шпаргалки были написаны мельчайшим убористым почерком, и мы никак не могли прочитать их.

Экзаменовавший нас замечательный знаток древнегреческой литературы профессор Сергей Иванович Радциг обратился к Юле:

— Товарищ Друнина, вы готовы отвечать?

— Нет, мне еще надо несколько минут для подготовки.

— А вы, товарищ Старшинов, готовы?..

Я тоже ответил отрицательно.

Так мы и просидели несколько бесконечных минут, пока не появилось солнце…

Все трудности военной и послевоенной жизни Юля переносила стоически — я не услышал от нее ни одного упрека, ни одной жалобы. А ходила она по-прежнему в той же потертой шинели, в гимнастерке и сапогах еще несколько лет…

В быту Юля была, как, впрочем, и многие поэтессы, довольно неорганизованной. Хозяйством заниматься не любила. Хотя могла очень неплохо приготовить обед, если было из чего.

По редакциям не ходила, даже не знала, где многие из них находятся и кто в них заведует поэзией. Лишь иногда, услышав, что я или кто-то из студентов собирается пойти в какой-нибудь журнал, просила: «Слушай, занеси заодно и мои стихи…»

А между тем ее фронтовые стихи, прочитанные на литературном объединении при издательстве «Молодая гвардия», которым руководил прекрасный поэт и человек Дмитрий Кедрин, а потом и появившиеся в журнале «Знамя», произвели сильное впечатление в конце войны и сразу после ее завершения.

Мы все знали ее «Зинку», постоянно цитировались ставшие сразу знаменитыми ее строки:

Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву и — сотни раз во сне.

Или о ее девчатах, «похожих на парней», идущих по войне…

Помню, в 1945 году были мы у Николая Семеновича Тихонова, тогдашнего председателя Союза писателей СССР, и как высоко оценил он их. Особенно отметил «Штрафной батальон» (стихотворение это первоначально называлось «Штрафбат»):