Андрей Матвеев - Случайные имена

• Название: Случайные имена
• Автор: Андрей Матвеев
• Жанр: Современная проза

---

Я медленно закрыл книгу, отложил в сторону и подошел к окну. Парк чернел в темноте ночи, был сильный ветер, но шума деревьев не слышалось. Не могу сказать, что мне стало страшно или что вдруг на секунду показалось, будто я схожу с ума. Нет, я был опустошен, я стоял и смотрел в безжизненную черноту ночи, в которой непонятным образом вдруг забрезжил просвет, но лучше бы его не было. Впрочем, это не что иное, как метафорическое изображение моего тогдашнего состояния.

Но и это еще было не последним звеном в цепи странных случайностей того двухнедельного промежутка времени. Уже перед самым отъездом из дома отдыха мне захотелось еще раз взглянуть на книгу, но библиотекарь поведала мне, что она пропала, и даже посмотрела на меня неприятно–пристальным взглядом, будто спрашивая: а не ты ли, голубчик, прикарманил ее, ведь кому, кроме тебя, была она здесь нужна?

— Что вы, что вы, — пробормотал я, выскальзывая из библиотеки, и отправился укладывать чемодан.

Всего лишь три странных события, связанных воедино присутствием одного и того же действующего лица. Что это было? Я неоднократно упоминал о Парках, в чьих руках находятся нити судеб, — неужели это они сплели паутину таким образом, чтобы в один прекрасный момент раскинуть передо мною сеть, лишив полного представления о сути происходящего?

В день же, когда я покидал то зачарованное (применим новое прилагательное) место, начался дождь, что сразу же перенесло меня домой, в невнятицу и сумрачность того пейзажа, в котором чуть больше двух недель назад я оставил Сюзанну.

(Тут можно закончить преамбулу. Ведь дальнейшее больше относится к «сейчас», а не к «тогда», ведь мы с Сюзанной так и не разошлись, и еще несколько лет наше сосуществование было примерно на том же уровне, что и в прошлой главе. Но перед тем, как вновь обратиться к той ночи, когда Сюзанна предложила мне пари, а — как я начинаю понимать — собственно та ночь, а не роковой звонок двадцатого июля, и стала непосредственным началом всех последующих событий, я хотел бы рассказать еще кое о чем, относящемся уже не к таким отвлеченным вещам, как таинственные парки и внезапно разбивающиеся скульптуры.)

Сразу по возвращении — да, на удивление, я даже испытывал что–то наподобие тоски по жене, и с радостью позвонил в дверь… Сюзанна открыла и молча чмокнула меня в щеку, из чего я понял, что попал в период молчания. Такая последовательность в поведении внезапно стала мне нравиться, я смотрел, как Сюзанна молча накрывает на стол, как так же молча сидит напротив, пока я ем с дороги, как молча позволяет обнять себя, видимо, решив хоть в чем–то нарушить епитимью после двух недель разлуки, но тут я был не прав — дальше объятий дело не пошло. А значит, все вернулось на круги своя, но вот тут–то я был не прав, ибо мерцала вдалеке таинственная точка, постепенно превращающаяся в мраморные осколки, хотя сейчас мне трудно сказать, было ли это наяву. Когда же очередной цикл молчания закончился (произошло это через три дня), я сразу же поведал Сюзанне историю, приключившуюся со мной в доме отдыха, она отнеслась к ней намного серьезней, чем я мог представить, и, подумав, сообщила, что не видит в этом ничего хорошего.

— Но почему? — изумился я, впрочем, лишь для того, чтобы хоть что–то сказать.

— А потому, — ответила она, — что это просто указание на то, что ты выбрал не тот путь.

— Ну знаешь, — возмутился я, — что это значит, «выбрал», да и как это — «не тот»?

Тут Сюзанна пустилась в длинные и бестолковые объяснения, из которых я понял, что жена моя еще больше укрепилась в понятии греховности и необходимости искупления грехов, чем в тот момент, когда у нее все это началось. Не «тот путь», по ее словам, был не чем иным, как попыткой свержения Бога, хотя — к Господу же и апеллирую — ничем подобным я никогда не грешил (греховности, грехов, грешил, что поделать, если выстраивается именно такой лексический ряд). Пусть даже слово «свержение» слишком многому обязывает, но оно, по ее мнению, самое точное, ведь в нем изначально содержится определение того, чем я занимаюсь.

— Чем же? — поинтересовался я, и тут она вывалила на меня кучу всякой занимательной ерунды, главным в которой было то, что именно мое писательство и заставляет идти по этому ложному пути.

— Смешно, — констатировал я, почтительно дослушав до конца вышеупомянутый бред.

— Нет, — парировала она, обосновав это тем, что нельзя самому бросать вызов Богу и творить несуществующие миры.

— Бред! — повторил я.

— Ты не прав, — сказала Сюзанна и заплакала.

Я был изумлен, я почувствовал, насколько далеки стали мы с ней друг от друга, гораздо дальше, чем в тот первый, пресловутый сентябрьский вечер, когда я еще не мог и представить, насколько дурной метафизикой обернутся невымышленные приключения собственного письма, но что поделать, если именно такой вот дурной метафизикой отдавали, на мой взгляд, безумные размышления Сюзанны о гибельности того пути, на который я вступил, и о том, что судьба подала мне знак (вот и она впервые употребила это понятие), сломав — почти на моих глазах — статуи сатира и нимфы, о чем я и поведал ей с такой страстью.

Бред, какой же все это бред, говорил я Сюзанне, но она то плакала, то смеялась, а потом заявила, что не исключает и той возможности, что наша с ней жизнь есть не что иное, как параллельное исследование двух путей, из тьмы к свету и от света во тьму. Последнее, естественно, относилось ко мне, и тогда–то я впервые и поинтересовался, не увидит ли она ничего странного в том, что я когда–нибудь продам душу дьяволу?

— О нет, — ответила она, вытерев слезы, — странного в этом я ничего не увижу, но пока об этом рано говорить.

— Когда же? — поинтересовался я.

— Через несколько лет.

И вот эти несколько лет прошли, и в ту ночь, когда телефонный провод принес мне известие о том, что за роман «Градус желания» (можно не продолжать, все и так известно)… и Сюзанна спросила меня, что я буду делать, если не получу Хугера, то я ответил теми словами, которые она когда–то уже спровоцировала во мне.

— Серьезно? — спросила Сюзанна (развернем уже прозвучавшую тему).

— Серьезно.

— Хочешь пари?

— А какое?

— Если ты этого не сделаешь, то бросишь писать.

— А если сделаю?

— Если сделаешь, то я пойду за тобой, куда бы это ни привело.

— А ты не боишься?

Сюзанна улыбнулась:

— Хочешь залог?

— Какой? — спросил я.

— Узнаешь. Потерпи до утра.

6

Мы молчали до конца завтрака, а потом я не выдержал и спросил ее:

— Интересно, что ты придумала на этот раз?

— Ничего особенного. Я просто хочу сама помочь тебе завести параллельный роман.

— Но зачем тебе это надо, да и потом — почему ты сама хочешь выбрать мне объект?

— Подходящее словечко — объект, — заметила Сюзанна.

— Ты не ответила на вопрос…

— А я и не собираясь отвечать, я просто предлагаю тебе пари, а так как я абсолютно уверена в выигрыше, то предлагаю и залог, ведь он все равно мало что значит в сравнении с выигрышем.

— Дурь собачья, — сказал я, — ты хоть меня спроси, нужен ли он мне?

— А это не играет никакой роли. Просто мне хочется, чтобы залог был именно таким, но с одним условием — я сама хочу помочь тебе сделать это.

— Что — это? — не унимался я.

— Завести роман.

На этой фразе наш диалог замкнулся, и я понял, что мне не то что не переубедить Сюзанну, мне даже не стоит пытаться это сделать, ведь если уж что она вбила в голову, то будет стоять до конца, впрочем, при всей лестности предложения мне совсем не хотелось его принимать, ведь я знал и подоплеку такого поворота событий: это означало бы еще большее погружение Сюзанны в невнятный мир ее переживаний и того, что она называла словом «искупление».

Можно, конечно, просто взять да посмеяться над всем этим и предложить ей не маяться дурью, а жить со мной и впредь так, как живут все нормальные пары, но я хорошо знал, что мы давно уже не были нормальной парой, да и потом: сам смысл пари! Расскажи кому–нибудь о том, ради чего оно заключено, то любой скажет, что мы безумны. Но ведь я не отвергаю ни само пари, ни то, чем оно может стать для меня.

Так не стоит ли тогда принять и залог (или непременное условие, такая формулировка тоже возможна). Принять хотя бы ради того, чтобы попытаться выяснить, чем закончится этот странный сюжет, столь внезапно возникший в моей жизни и оказавшийся более изысканным и напряженным, чем сюжеты моих собственных, вот только не пережитых, а написанных романов?

(Тут вновь стоит вернуться к «Градусу желания» и пересказать одну из сцен, хотя бы ту, где главная героиня, уже упоминавшаяся К., долго идет по ночной Венеции, думая лишь об одном — где ей взять револьвер, чтобы убить — естественно — героя, но заниматься пересказом я не буду.)