Ван Мэн - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ван Мэн
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Творчество Ван Мэна — наиболее яркий в литературе КНР пример активного поиска новой образности, стиля, композиционных приемов. Его прозу отличает умение показать обыденное в нестандартном ракурсе, акцентируя внимание читателя на наиболее острых проблемах общественной жизни.

В сборник вошел новый роман Ван Мэна «Метаморфозы, или Игра в складные картинки», опубликованный в марте 1987 г., а также рассказы, написанные им в последние годы. В конце сборника помещены фрагменты из первого романа писателя, созданного во второй половине 50-х годов и увидевшего свет лишь в 1979 г.

---

Что же делать? Какая скучища! Ни Учэн решил что-нибудь почитать. Рука нащупала старый номер иллюстрированной газеты «369», на обложке которой красовался портрет «Пекинской знаменитости — мадемуазель Ли Чжи». Фотография скверная, черты лица едва различимы. Он видел ее на одном из приемов. Фигурка, правда, ничего, да и мордашка довольно смазливая, но что-то было в ее образе мелкое, незначительное. И выглядит этакой болезненной, чахлой. Но потом, как ведет себя — ни дать ни взять настоящая болтушка, которая, как говорится, способна «грызть свой собственный язык». В общем, мелет всякий вздор. Действительно «грызет» свой собственный язык. Трещит, щебечет: тра-та-та, тра-та-та. И так шепелявит, что ничего не разберешь. И если хорошенько прислушаться, сразу понимаешь, что речь у нее не просто бесцветная, но и лишенная всякой логики и грамматики. Одним словом, несет околесицу!

Видеть в болезненной внешности своеобразную красоту — это тоже черта, присущая только Китаю, подобно тому как и упиваться забитостью и задавленностью. Не оттого ли возникла идея бинтования ног и выращивания «недужных деревьев мэй»[91] в плоском тазе для карликового пейзажа? Отсюда, наверное, и преклонение перед чахоточной Линь Дайюй и девицей Ду Линян[92] с ее «расщепленным духом». Любопытно, имели ли когда-нибудь девушки Китая бодрый вид и спортивную внешность?

Он перевернул еще одну страницу и наткнулся на статью, повествующую о победах японской армии на фронтах Тихого океана. Другая статья — сплошное смердящее дерьмо, состоящее из трех историй с десятком небольших эпизодов. Одна история снабжена карикатурой. Толстая дама и тощий господин наметили свидание на стороне. Толстушка объясняет мужу, что идет к подруге на ночь играть в карты, а сама тем временем проводит время в объятиях любовника — тщедушного существа с бледным лицом. Тощий господин, ее муж, говорит, что нынче ночью он дежурит в редакции, сам же идет в бордель…

Ни Учэн поднес руку к глазам, чтобы узнать, который час, — часов не было. Кажется, у него на это время назначена встреча, но какая, он не может вспомнить. Едва он переступил порог родного дома, клетки его мозга сразу же потеряли способность к живой деятельности. В обстановке всеобщего идиотизма он и сам превращается в идиота. Но стоит только ему выйти из этого переулка, как он тотчас же вспомнит, куда ему надо было попасть нынче вечером… А может быть, мне с ними помириться? Нет, примирение невозможно! Он швырнул стеганую куртку на постель и, надев пиджак, похлопал по карманам. Никак не припомню, что еще надо сделать дома, как проявить свою заботу о семье? На глаза снова попалась доска с надписью: «С трудом обретенная глупость». Он скользнул по ней взглядом и, переступив через валявшуюся дверь, спустился во дворик.

С низко опущенной головой он подошел к западному флигелю.

— Ни Цзао! — В его голосе слышались сейчас мягкие нотки.

Прежде чем мальчик успел ответить, мать сделала предостерегающий жест.

— Не смей! — Голос матери звучал приглушенно.

Ни Цзао, приподнявшийся было со своего места, снова сел.

Ни Учэн ждал, на его лице появилось выражение разочарования. Вдруг дверь заскрипела, и появилась фигурка ребенка. Нет, это был не сын, а его дочь. Ни Пин, о которой он даже забыл. Она выбежала сама.

На ее бледном личике видны следы слез, но глаза горят.

— Папа! — закричала она. — Не уходи! Почему ты снова уходишь? Ведь твой дом здесь, куда же ты уходишь? Почему тебя никогда нет дома?.. Мы тебе больше не нужны?

Девочка обычно говорила с однокашниками или с гостями на чистейшем пекинском диалекте, но дома с родными она употребляла только местное наречие. Ни Учэн в свое время потребовал от дочери, чтобы она разговаривала только «по-пекински», однако девочка заупрямилась, может быть потому, что считала ненужным говорить дома «по-пекински». Что с ней поделаешь? Ведь сам он тоже не бог весть как говорил на общенациональном языке, то бишь на пекинском наречии. Однако употреблять местный говор, наречие их родных мест Мэнгуаньтунь и Таоцунь, он решительно отказался, а потому изобрел свой собственный «южно-северный» говор, который его жена, Цзинъи, называла не иначе как заморской тарабарщиной.

В глазах и голосе девочки Ни Учэн заметил что-то странное, неестественное, как у слабоумной. Ее слова заставили его вздрогнуть. Откуда в юном, чистом сердечке такая скорбь? Она сказала, что они ему не нужны. Откуда эти слова, что они означают? Ясно откуда, их вложила в детские уста их мать, Цзинъи! Но ведь это настоящее преступление! Молодое поколение должно расти в здоровой и культурной обстановке, непрестанно соприкасаясь с наукой. Ни Пин нужны игрушки, она должна в них играть. Нет, ей все же лучше научиться играть на фортепьяно, танцевать, плавать, кататься на коньках. Она должна хорошо и обильно питаться, а поскольку она девочка, то ей следует хорошо одеваться, носить украшения. Как она сейчас одета! Прямо оборвыш! Никуда не годится!

— Папа! Почему тебя никогда не бывает дома? Почему мы тебе не нужны? Ты хочешь жениться на чужой плохой тетке? — Губы девочки дрогнули, она расплакалась.

Ни Учэн почувствовал, что весь мир дрожит. Случилось то, чего он больше всего боялся. Тяжкое бремя их поколения, их боль и страдания передались следующему поколению. Ни Пин всего девять лет, а девятилетней девочке надо видеть только цветы и играть в заграничные куклы… А он, почему же он все-таки позвал не ее, а Ни Цзао?

На глаза навернулись слезы. Опустившись на корточки, Ни Учэн взял ее за ручку, погладил девочку по голове. Они разговаривали, глядя в лицо друг другу. Его глаза были влажны от слез, голос звучал мягко, задушевно. Он успокаивал дочь, как мог. Нет, я вовсе не собираюсь никуда уходить, Ни Пин. Разве я могу без вас жить: без тебя и твоего братца? Ты хорошая, очень хорошая девочка, и я никогда тебя не обижу. Я не доставлю тебе разочарований, я не позволю тебе больше плакать, моя милая дочка… Но какой же он отец? Он не в состоянии купить своей дочери не только пианино, но даже цветов или куклу. Своей маленькой, глупенькой дочурке, которая до сих пор говорит на местном наречии, он принес одни лишь слезы, а ведь они никогда не должны появляться на ее детских глазках. Если кому-то суждено умереть, то пусть умру я, если надо разрубить кого-то на мелкие куски, пусть этой жертвой стану я! Пускай убьют меня, но не моих детей. Я этого не допущу, потому что вся вина во мне, а не в детях!

Он обещал дочери непременно вернуться минут через десять, нет, через пять. Надо купить чаю и печенья.

— Сегодня вечером, завтра и послезавтра я буду дома, я никуда не уйду. — Клятва отца звучала с большой искренностью.

Ни Учэн ушел, а девочка, словно потерянная, медленными шагами вернулась в дом. Глаза у матери были красные. Все это время она наблюдала сцену из окна.

— Какое доброе сердечко у нашей девочки! — вздохнула она. — С раннего детства она всегда была такая! — Бабушка и тетя согласно закивали головой.

Три женщины принялись рассматривать захваченные во время обыска «трофеи». Детей устранили, дабы не замарать чистые души, — их отправили делать уроки. Цзинчжэнь вышла за дверь и тут же вернулась с пиалой горячей бобовой похлебки. Она то и дело дула на нее, стараясь остудить.

Деньги подсчитаны и сложены вместе. Лицо Цзинъи сияет от счастья… Негодяй! Как аукнется, так и откликнется!.. Пожалуй, месяц можно прожить без забот, а там, глядишь, появятся арендные деньги, которые привезут Ли Ляньцзя и Чжан Чжиэнь. Можно будет выкупить назад японскую чайницу. Надо же, дали за нее всего несколько цзиней муки и лапши. До чего мало! Дешевка! А это что за бумажка, ничего не разглядеть. А вот еще одна — квитанция за часы, из ломбарда. Прохвост! Квитанция откладывается в сторону. А вот какое-то письмо. Цзинъи смотрит на него с подозрением… Ни Учэн по своим повадкам ни дать ни взять настоящий барин: едва что-то прочтет, тут же выбрасывает прочь. Почему же это письмо оказалось в кармане?

Как только она открыла конверт, из него выпала фотография довольно смазливой, но вульгарной девицы. Каждая клетка Цзинъи наполнилась возмущением. Она развернула письмо. Иероглифы написаны очень коряво. В начале письма — сущая чушь, белиберда.

Цзиньчжэнь отодвинула в сторону пиалу с горячей похлебкой и взяла в руки письмо. Поскольку ее способности в чтении, равно как и в письме, намного превосходили способности сестры, она быстро обнаружила несравненную важность одного места этого послания. Точно так же орлица, обозревая зорким глазом пустыню, находит в ней жертву…

… Господин Ни, кажется, вы просили меня познакомить вас с какой-нибудь девушкой. Вот взгляните на эту, как она вам покажется? Ее зовут Крошка Линлун… Она большая хохотушка. Если вам удастся ее развеселить, она будет смеяться без умолку, пока не упадет в ваши объятия!