Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

• Название: Птицы небесные. 1-2 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978- 5-7877-0091-6

Братство «Новая Фиваида» на Святой Горе Афон издает рукописи иеромонаха Симона Безкровного (монаха Симеона Афонского) под названием «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога», являющиеся дневниковыми записями прошлых лет. В первой части книги повествуется об удивительной истории жизни самого автора, о трудных путях поиска Бога в различные периоды жизни нашей страны и о становлении в монашеской жизни под руководством выдающегося старца и духовника архимандрита Кирилла (Павлова). Это повествование служит духовным стержнем нелегкого процесса преображения души — начала молитвенной жизни и обретения благодати. Во второй части книги реально показано формирование души в Православии и стяжание непрестанной молитвы, а также, с искренним доверием к читателю, рассказывается о встрече с новой благодатной жизнью во Христе, с ее трудностями, ошибками, неудачами и обретениями. Рукописи во всей возможной полноте раскрывают нам сокровенное общение со старцем и с большой теплотой являют нам его мудрый и святой облик. Кроме этого, вместе с автором мы встречаемся с другими духовными отцами и подвижниками, чьи советы и поддержка помогли ему в трудные моменты его нелегкой жизни.

---

— Чай, чай давай! Что стоишь? — усмехнулся он.

Я включил электрочайник, достал пиалы, конфеты и зеленый чай. Желая доставить гостю удовольствие от моего гостеприимства и предположив, что в кишлаках пьют чай покрепче, я высыпал в чайник большую горсть зеленого чая и залил кипятком, стоя у плиты. Почтальон в это время смотрел в окно и барабанил пальцами по столу. Я налил ему в пиалу чая и пододвинул конфеты. Мой гость сделал глоток, страшно скривился и выплюнул чай на пол:

— Ты что сделал? Это же не чай! Сколько ты положил заварки?

Я показал — горсть.

— Ты с ума сошел! Дай мне сюда чай, я покажу тебе, как нужно заваривать!

Так состоялся мой первый урок восточного гостеприимства и правильного заваривания чая. Потом я уже не ошибался.

Оглядывая окрестности, я был счастлив тем, что живу пусть не в очень живописных, но все-таки настоящих горах и, наконец, смог установить для себя молитвенный распорядок. Просыпался рано утром и молился до наступления жары, потом немного читал Евангелие. В течение дня я просматривал свои записи и изучал привезенные книги о растительном и животном мире Таджикистана. В сильную жару есть не особенно хотелось, поэтому мне на обед достаточно было редьки с солью, лепешки и винограда, которые я покупал в местном магазине. В полуденный зной я сбегал вниз к сильно обмелевшей речке, где воды было чуть выше колен, и немного лежал в ней, чтобы освежиться, находя неглубокие ямки за большими камнями. В этой речушке всегда плескались местные ребятишки, и мы быстро сдружились, сообща построив высокую запруду из камней, в которой даже мне глубина достигала почти по грудь. После, к сожалению, запруду смыло осенними паводками, называемыми «сель». Вечер снова был посвящен молитве, в которой я старался пребывать с захода солнца до ночи, в упоении сидя под звездами на дощатом помосте.

Иногда, не обращая внимания на сильную жару, я уходил в далекие прогулки на весь день, взяв с собой воду и лепешку. Истоки реки начинались километрах в десяти от моего дома; она вытекала голубыми каскадами из красивого скалистого ущелья. По берегам речушки стлались невысокие заросли тамариска. Там, в верховьях, находился последний маленький кишлак, куда меня пригласили на чай. В этот период религиозного энтузиазма, подражая древним аскетам, я отказался и от чая, считая его нарушением аскетики и возбуждающим напитком, поэтому установил себе строгое правило пить только воду. Меня усадили, как гостя, на почетном месте, во главе «дастархана» — большой цветастой скатерти, растеленной на войлочном полу. Принесли угощение: мед, орехи, местную халву из обжаренной пшеничной муки с маслом и сахаром, домашнее сливочное масло и кислое молоко — «джаргот», затем подали чай. От чая я сразу отказался, заявив, что пью только воду. «Ну, воды у нас много!» — засмеялся хозяин, говоривший немного по-русски. Пришли посмотреть на гостя и старики — пожилые седобородые таджики, которые долго расспрашивали меня о том, где я был и что видел, а потом, оставив меня в покое, заговорили о своем. Больше всего мне понравилось в гостях кислое молоко и его мне наливали в большую пиалу несколько раз. Без знания языка приходилось чувствовать себя очень стесненно, и я поставил себе целью, по возможности, выучить таджикский язык.

В конце лета на станцию снова приехали сотрудники института посмотреть, не сбежал ли я? Увидев, что я на месте и даже не жалуюсь, они обрадовались, но в то же самое время выразили удивление, — чем же я занимаюсь целыми днями? Один из инженеров заметил:

— Ты бы хоть колодец выкопал, все равно делать нечего! Или у тебя что ни день, снова лень? Можешь тополя, к примеру, посадить вдоль забора!

— Лопаты нет…

— А что есть?

— Один лом…

— Вот ломом и сажай! — засмеялись сотрудники.

Полагая, что это шутка, улыбнулся и я. Определив место возможного нахождения воды, старший группы прикинул на глаз, что до воды метров пять копать придется. Преисполненный веры в невозможное, я пообещал взяться за колодец.

— Ты что, серьезно будешь копать? — не поверили некоторые сотрудники, отведя меня в сторону.

— Серьезно! — ответил я. — Как только обзаведусь лопатой!

Они рассмеялись, посчитав, в свою очередь, мой ответ иронией.

С тополями меня выручил местный почтальон, когда я рассказал ему о шутке с ломом.

— Да это ерунда, я тебя научу!

С первыми дождями он появился на станции с большим пучком тополевых свежесрезанных веток.

— Ну-ка давай свой лом!

Он ловко проделал одним ударом в глине дыру и поставил в нее ветку:

— Лей из ведра воду! Вот и все дела!

Остальные ветки я «посадил» ломом вдоль всего забора сам, осталось лишь решить вопрос с колодцем. Он принес мне огромную таджикскую лопату и я, вместо утренней и вечерней зарядки, прилежно взялся за колодец, не заботясь о том, смогу ли его выкопать.

Глубокой осенью, занятый своим колодцем, я заметил идущего к станции крепыша с бородкой, по виду русского. Представившись, он сказал, что пришел со станции «Богизогон», которая расположена дальше в горах за голубеющим вдали Вахшским хребтом, в прекрасном лесном заповеднике горного ущелья Сари-Хосор, где людям запрещено селиться. Живет он с таджиком, с которым не очень ладит, и пришел познакомиться со мной, чтобы подобрать себе напарника. Когда я угощал его чаем, выяснилось, что он — большой любитель приключений, бывший золотоискатель, ранее возглавлявший старательскую партию на Алтае и, кстати, может меня обучить, как мыть золото. Заметив мое недоумение, он рассмеялся: «Да его в Таджикистане лопатой можно загребать!» Он объяснил мне, что для промывки золота необходим специальный лоток, но можно обойтись и обыкновенным тазиком. Мы купили в местном магазине цинковый тазик и договорились утром пойти в верховья реки, чтобы поискать золото повыше последнего кишлака.

На следующее утро мы отправились в путь с тазиком. Золотоискатель внимательно оглядывал берега реки, ища наносы песка, где река выносит мелкую каменную взвесь различных пород, из которых некоторые являются спутниками золота. Найдя подходящую песчаную отмель, он стал показывать мне сам процесс и вскоре на промытом песке в тазике заблестела мельчайшая золотая пыль.

— Вот оно, золотишко! Но все же здесь его маловато… — заметил золотоискатель. — А на Кафирнигане, в Ромите, даже видно, как золотой песок блестит на отмелях! Для промышленной добычи его, конечно, недостаточно, а для старателя — в самый раз!

Позднее, при случае, я проверил его слова — оказалось, что так и есть.

Местность, в которой я жил, ему не понравилась:

— Жарко! — отдуваясь, заявил мой гость. — На моей станции, к сожалению, напарник неподходящий. Ты бы поехал со мной в Богизогон?

— Поехал бы! — с радостью согласился я. Но золотоискателя внезапно озарила новая идея:

— Слушай, давай вместе махнем в экспедицию на байдарках по реке Лене!

— Как же мы это сделаем? — не понял я.

— А вот как, очень просто! Объявим в «Комсомольской правде», что хотим пройти на байдарках от верховий Лены до устья в Ледовитом океане и посвятим этот переход какому-нибудь коммунистическому празднику. И деньги будут, и поживем на всю катушку!

Я отказался, сказав, что от холода убежал в жаркую Азию и возвращаться в холодный климат не хочу ни за что.

— Ну, что же, оставайся в Таджикистане. А я все-таки пройду этим маршрутом!

Он сдержал свое намерение. Через полгода я услышал в новостях по радио о байдарочной экспедиции по Лене под эгидой «Комсомольской правды». Несколько лет спустя эта же газета участвовала в организации поисков снежного человека на одной из горных рек Таджикистана.

Зимой, наконец, приехал мой напарник, сын известного душанбинского юриста, бывший сотрудник уголовного розыска, который после развода с женой от сердечного расстройства ушел работать на горную сейсмостанцию. Мне понравилась его простота и открытость, странная для бывшего милиционера. Сын узбека и русской матери, он был толковым и смышленым человеком. С ним мы быстро залили бетонный блок под установку аппаратуры, благодаря тому, что мой напарник привез из дома все свои рабочие и садовые инструменты. Закончив работу, он снова уехал в институт, прокричав из окна машины: «Брось эту затею с колодцем!»

Началась моя новая азиатская зима. С облачного неба немного сыпал снежок и тут же таял, но по ночам по берегам речушки образовывались тонкие наледи. Каждый день я углублял на штык лопаты колодец диаметром два метра. Понемногу он становился глубже, но признаков воды не было. Однако желание докопаться до водной жилы увлекло меня. Заодно мне показалась неплохой идея научиться преодолевать холод, и я приступил к интенсивному закаливанию.

Утром я босиком, раздевшись по пояс, выбегал по снегу на берег реки и окунался в неё, пугая стариков-таджиков, одетых в толстые ватные халаты и проезжавших мимо на бегущих мелкой трусцой ишаках. Еще я пробовал молиться во дворе, стоя на льду босиком, терпя холод и воображая себя суровым аскетом — это грело тщеславием мое сердце. К весне, когда мои посаженные ломом тополя зашелестели молодыми листочками, приехала машина с инженерами-взрывниками и моим другом-милиционером, который радостно приветствовал меня из окна кабины. Все вместе мы занялись установкой в доме записывающей аппаратуры, а взрывники выдолбили взрывчаткой большую штольню в скальном массиве в полукилометре от станции для установки в ней датчиков.