Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

• Название: Современная африканская новелла
• Автор: Лилия Фонсека
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1972

Переходя от рассказа к рассказу, от одной литературы к другой, читатель как бы совершит путешествие по странам Черной Африки — по той части континента, которая начинается от южных границ Сахары и тянется до самого юга.

Название «Африканская новелла» не должно затушевывать границы литератур, смазывать тот факт, что в сборнике их представлено несколько, равно как и то, что у каждой, как и у народов, где эти литературы складываются, своя история; своя судьба, и отсюда — своеобразие художественного творчества.

Впрочем, новеллы, отобранные в сборник, — большей частью лучшее из того, что публиковалось в последние годы, — отображают эту специфику. Каждая из них сама по себе — отдельный эпизод, маленький кусочек жизни. Но сложенные вместе, они как бы образуют мозаичную картину, которая хотя и не очень детально, но зато ярко и правдиво отражает жизнь сегодняшней Африки.

---

Она старалась не пропускать редкие фортепьянные вечера, хотя потом каждый раз чувствовала абсолютную неуместность музыки обожаемых ею композиторов здесь, в центре индустриального острова, окруженного Африкой.

Она никак не могла совместить воедино мазурки Шопена и легкие изящные миниатюры Дебюсси с бескрайними африканскими просторами, реками с загадочными названиями Лимпопо, Замбези, Конго, со львами и крокодилами и с этими рослыми черными людьми, бьющими в барабаны.

Курьером у них в конторе работал двадцатипятилетний африканец. Никто из служащих фирмы не мог бы назвать его имени. Все звали его просто «бой» или «туземец». Его настоящее имя, Амос, значилось только в пропуске, выданном ему департаментом по делам управления и развития банту. Правда, это был весьма ценный и необходимый документ, сам мистер Сметер-старший подписывал его раз в месяц, хотя никогда не интересовался его содержанием.

Марта обратила внимание на африканца потому, что он явно пристрастился к чтению. Он читал во время обеденного перерыва в маленькой комнатке, позади конторы, там обычно готовили чай и на копировальной машине размножали деловые бумаги.

Марту поразило, что у служащего африканца не было даже своего определенного места. Он или стоял возле стола справок, приклеивая марки к конвертам и сортируя почту, или мыл грязные чашки, или следил за работой копировальной машины.

Однажды в обеденный перерыв Марта пригласила его посидеть за столом мисс Гроблер. В конторе не было ни души, и она не видела причин, почему бы кто-либо мог протестовать. Улыбнувшись, Амос поблагодарил ее, но сесть отказался, пробормотав на языке банту какие-то непонятные слова.

Через два дня она увидела Амоса сидевшим на обочине тротуара у итальянского кафе. Она обычно заходила сюда днем перекусить и выпить чашечку кофе, приготовляемого в специальной кофеварке на пару. В руках у Амоса, как всегда, была книжка. Она разглядела даже крупные черные буквы на бумажной обложке: «Большие ожидания». Другие африканцы играли в шашки, сидя прямо на тротуаре и поджав под себя ноги, и ели хлеб, запивая ею пепси-колой. Она вдруг ясно поняла, что им в их обеденный перерыв просто некуда деться — на всех дверях ресторанов, клубов и даже на скамейках в парках висели таблички: «Только для европейцев». Внутри у нее вдруг что-то болезненно сжалось и засосало. Она бы не могла сказать, если бы ее спросили, что это было такое — этот незнакомый раздражающий зуд, который ощущаешь, но до которого никак не доберешься.

В тот день она все же набралась храбрости и спросила у Джонатана Сметера, почему у Амоса в конторе нет своего стола. Вообще-то говоря, сказала она, немного краснея от смущения, ведь и его работа, пусть даже самая примитивная, является частью повседневных дел конторы, которые выполняют и она, и мисс Гроблер, и мисс Макензи.

Хорошо поставленным, натренированным в Оксфорде голосом Джонатан заговорил с ней так, как разговаривал бы с ребенком, которому вдруг взбрело в голову обедать в ванной, а мыться в гостиной.

— Э… видите ли… вряд ли это будет удобно в данной ситуации, не так ли? Нет, я, конечно, целиком и полностью на вашей стороне, но равенство — это одно, а условия жизни — другое. Вам ведь хорошо известно, как к этому отнеслись бы мисс Гроблер и мисс Макензи.

Он откашлялся, закурил сигарету и вдруг пригласил ее в пятницу вместе с ним и его женой в кино «Эмпайр». Там будет восхитительный фильм с убийствами. Однако, заметив, что Марта не удовлетворилась этим, он снова возвратился к неприятной теме.

— Дорогая моя Марта, разрешите заверить вас, что я и мой дядюшка, мы вовсе не против. Он, конечно, мог бы иметь свой стол в конторе, мы бы сделали это с величайшим удовольствием, но…

Она сразу поняла смысл этой последней фразы, не оконченной, но заключавшей в себе все.

Она не стала больше задавать вопросов, вернулась на свое место и принялась печатать на машинке. Как это плохо, думала она, когда вошедшие в привычку нормы и главное — уважение к мнению других рождают в людях покорность и душевную слабость.

Она все время чувствовала, что ее терзает какое-то непонятное ей самой беспокойство. В Англии, как ей казалось, все одинаково терпимо относились к расовым проблемам. Там одинаковое отношение к общепринятым нормам воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Там можно было высказать и свое отличное от других мнение, не навлекая на себя злобного раздражения со стороны, общества, хотя у некоторых представителей этого общества цивилизованность была лишь тонкой оболочкой и частенько испарялась даже под лучами холодного лондонского солнца.

Прошло несколько дней, и Амос подошел к ней с просьбой объяснить ему трудное английское идиоматическое выражение. Марта как могла объяснила. Ее поразила его способность все схватывать на лету. Ведь он, как она знала, еще в пятнадцать лет расстался со школой из-за того, что родителям его было не под силу платить за обучение. Постепенно у нее вошло в привычку заходить в маленькую комнату за второй чашкой чая и подолгу беседовать с Амосом. Она видела, что беседы с ним куда более интересны, чем разговоры с мисс Гроблер и мисс Макензи, сводившиеся, как правило, к обсуждению фасонов платьев, свиданиям, вечеринкам и новым фильмам. С ним же она ощущала какое-то духовное родство. К своему удивлению, Марта почувствовала, что она начинает смотреть на мир другими глазами, глазами туземца.

Рассуждая об Англии времен Диккенса, она обнаружила в себе способность рассказывать, о которой раньше не подозревала. Англия! Как же ясно и реально представлялась она ей отсюда, с расстояния шесть тысяч миль, и насколько живописнее и резче очерченной становилась эта страна в воображении конторского клерка-африканца.

— Вам нужно тщательно проработать заочный курс, и я вам в этом помогу, — сказала вдруг Марта тоном окончательного приказа.

Он был в недоумении от такой ее настойчивости. Это было так неожиданно для него. Но Марта знала, что если он станет упорно заниматься, то за год сумеет сдать экзамены за среднюю школу. А потом он поедет в Англию, где его ждет свобода от ежедневных унижений, где ему представится возможность продолжать учиться, где для него откроется новый мир. Да, она покажет ему Англию!

Она старалась убедить его, что с ее стороны это никакая не благотворительность. Нет. Она просто хочет помочь ему ради себя самой. Она вглядывалась в его лицо и думала, неужели это бесстрастное выражение означает подозрительность. И тем не менее повернуть назад уже было нельзя.

Она предложила, чтобы они встречались через день после работы. Он мог бы приводить с собой и других своих соотечественников, которые тоже хотят учиться. Он запротестовал. Им ведь, собственно, негде встречаться. Он живет в небольшом городке Орландо, в десяти милях от Иоганнесбурга, европейцам появляться там вечером запрещено без специального пропуска, да и просто небезопасно. А о том, чтобы там оказалась вечером белая женщина, нечего даже и думать.

Она немного поколебалась и очень спокойно сказала:

— Ну что ж, тогда остается лишь один выход. Вы будете приходить ко мне домой.

Она почувствовала гордость оттого, что опять употребила повелительную форму. Первый раз в жизни, если ей не изменяла память, она говорила кому-то, как он должен поступать.

Амос, казалось, был в нерешительности. Через два дня он согласился. Сказав «да», он посмотрел ей прямо в глаза. Потом улыбнулся, как мальчик в предвкушении какого-то развлечения. От радости ей хотелось сжать его в объятиях прямо в этой маленькой комнатке. Но она продолжала стоять чинно, прислушиваясь к ритмичному гулу копировальной машины.

В пять часов вечера они вместе вышли из конторы, провожаемые любопытными взглядами мисс Гроблер и мисс Макензи. В ожидании лифта она пристально разглядывала его. Он не был уж чересчур черным, кожа его отливала цветом спелого каштана и отражала флуоресцентный свет коридора. Она взглянула на свои руки, веснушки на них стали менее заметны. Нервным движением она погладила запястья. Сквозь белизну просвечивали голубоватые вены. Она думала о таинстве его черного тела, потом заставила себя прекратить думать об этом.

По людной улице они дошли до трамвайной остановки. Он ей что-то говорил, но она не улавливала смысла слов, целиком поглощенная хмурыми взглядами прохожих. А он повторил, что ему придется пройти пешком до последней остановки. Там, у Маркет-стрит, проходит трамвай для «неевропейцев». Он сядет в него. Она резко ответила, что подождет его на углу Котс-стрит и Твист-стрит, в том месте, где трамвай, поднявшись в гору, сворачивает в сторону берега и идет к обсерватории. Они расстались.

Она первой приехала к остановке. Прошло минут двадцать, она пропустила уже шесть трамваев для белых. Лишь после этого подошел первый трамвай для неевропейцев. Амос спрыгнул и подбежал к ней, застенчиво улыбаясь.