Фрида Вигдорова - Любимая улица

• Название: Любимая улица
• Автор: Фрида Вигдорова
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Что с тобой, Сашенька? Я так соскучился! А ты? Да что с тобой?

Нет, от него ничего не скрыть. Вот он тут, рядом, в ее руках живое тепло его рук.

- Дмитрий Александрович! До завтра! услышала

Саша незнакомый женский голос.

- Ох, простите! - ответил Поливанов, торопливо обернулся и пожал на ходу руку промелькнувшей мимо женщине. Она прошла очень быстро, Саша увидела только спину - прямую и стройную, светло-серое легкое пальто и легкий шарф вокруг темных волос.

Саша с Митей шли через привокзальную площадь. Шли под руку, он крепко прижимал к себе Сашин локоть. Уже начинало темнеть, в окнах зажигались огни.

- Пройдем немного. Ну, хоть до Красных ворот, - сказала Саша. - Не тяжело тебе?

- Да что ты, рюкзак совсем легкий. Ну, рассказывай!

- А кто это был? - спросила Саша задумчиво.

- Ты про кого? А, про Марину Алексеевну? Это - Лаврентьева. Мы с тобой о ней говорили. Умница и прекрасная журналистка.

Они шли по Домниковке, и такое счастье было идти с ним рядом и видеть, почти чувствовать, как темнеет вокруг.

- Митя! - окликнула Саша.

- Да? - отозвался он и больше ни о чем не спросил. Видно, его тоже захватил жаркий московский вечер, и огнив домах, и фонари, будто плывшие им навстречу, и высокое, черное, без звезд, небо.

"1 сентября 1949 года.

Нынче Катя проснулась в пять часов утра. Прощаясь со мной на школьном дворе, сказала сдавленным голосом:

- До свиданья, мамочка, передай привет папе. Учительница вышла к. ребятам веселая, смеющаяся. Ей лет

Двадцать, не больше. Похожа на старшеклассницу. Очень славная и улыбается хорошо. Катя так счастливо сияла в ответ, что я чуть не ослепла, глядя на нее.

Катя:

- Мама, мне наш физкультурник не нравится. Он очень грубо кричит, вот так: "Ррравняйсь! Становись!"

- Дурочка, так ведь это команда! Разве можно командовать тихо?

- Не тихо, конечно, но зачем так грубо? Можно так: "Равняйсь! Становись!" - Эти слова Катя произносит ласковым, почти просительным голосом. - Нет, он мне не нравится!

Дедушка:

- Что это у вас такой плохой замок? Обокрадут вас, смотрите!

Катя, с укоризной:

- Дедушка, в нашей стране - воры? Анисья Матвеевна:

- Ну вот, пожалуйста, уже и воров отменила. Как она у вас на свете жить будет?

Катя:

- Ох, мама, и ругала нас Татьяна Сергеевна! Что мы класс подметаем плохо! Самыми последними словами ругала - и аристократами и по-всякому. завтра Аня с Женей пойдут слушать "Евгения Онегина".

Поэтому Митя пересказал им содержание, а потом читал им вслух. Катя тоже слушала, и очень внимательно. Митя:

- Онегин сказал Татьяне, что не любит ее...Катя, в ужасе:

- Так и сказал?

Когда Митя читал сцену дуэли. Катя в отчаянии зажала уши. Слушая: "Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами...", она сказала мстительно: "Так ему и надо!" Женя слушал сдержанно, молчал.

- Понравилось тебе? - спросила я, когда они вернулись из театра.

Он ответил:

- Стреляли здорово.

Аня все чаще заговаривает о том, кем быть.

- Митя, кто у вас в редакции работает по справедливым делам?

- Жалобы, что ли, разбирает? Отдел писем.

- Вот пойду в отдел писем, стану там работать, надо, чтоб все всегда было справедливо.

- Анюта, Женя, - говорит Митя, - вот послушайте, что было: ученики пятого класса узнали, что у одного их товарища нет ни обуви, ни теплой шапки. Вот они собрались, скопили денег, купили шапку, решили преподнести мальчику на сборе отряда. Как по-твоему, правильно они поступили?

- Нет, - отвечает Аня, не задумываясь. - Зачем на сборе? Они должны были отдать ему один на один.

- А я все равно не взял бы, - говорит Женя, - ни на сборе, ни в одиночку.

Наши дети лучше, честнее нас.

- Мама, ты помнишь мою первую учительницу Зинаиду Петровну? спрашивает Аня (как не помнить!). - Ну вот, ты меня перевела в другую школу, и я стала учиться у хорошей учительницы. А остальные девочки?"

- Вот что, друг мой, - сказала Марина Алексеевна запальчиво, - у вас кет самого главного: уверенности в себе. Человек всегда должен понимать, чего он стоит. И угадывать в себе самое сокровенное, то, чего другие в нем не знают и знать не могут.

- Впервые в жизни меня укоряют в недостатке самоуверенности, - ответил Поливанов насмешливо. - Когда я был на своем месте...

- Я сейчас не о самоуверенности говорю, а о самостоятельности мышления. Вас никто по-настоящему не видит. И вы себя не видите и не понимаете. И то и дело называете себя фотокорреспондентом. И другим это хотите внушить. А это чушь, понимаете, чушь!

- Кто же я, по-вашему? - с любопытством спросил Поливанов.

- Вы - чистой воды очеркист. Но это еще не все. Вы можете написать прекрасный сценарий, я в этом убеждена: у вас очень точный и хороший диалог.

- Диалог - это еще не все...

- Ну, разумеется, не все. А знаете, когда я вдруг отчетливо поняла, что вы очеркист? Когда сравнила вашу корреспонденцию о сормовском заводе и кемеровскую корреспонденцию Локтева. Вы оба написали совершенно на одну и ту же тему, но у него - сухая статья, а у вас - художественный очерк. У вас люди, события, судьбы и свое "я". Я говорила вам об этом давным-давно, еще после Подгорска. Не безликое газетное "мы", а очень личное "я". А это важно. Тем более что думаете вы нестандартно и видите свежо.

Комната, где они сидели, была просторная, светлая, с легкими занавесками на окнах. Низкий диван, низкий круглый столик, два кресла да книжные полки - вот и вся мебель. Абажур самодельный, бумажный, разрисованный чьей-то легкой, небрежной кистью: кленовые листья вперемежку с темными силуэтами летящих птиц. Теплый свет сочился сквозь толстую пергаментную бумагу, и красные листья и темные птицы казались прозрачными.

"Зачем она говорит все это? - сказал себе Поливанов. - Думаю я стандартно и вижу не свежо. И мой очерк ничуть не лучше локтевского. Уж я-то знаю!"

- Да, видите вы свежо и нестандартно. Чего же вам недостает? Смелости! Только смелости!

- Марина Алексеевна, кто вам сделал этот абажур? - спросил Поливанов.

- Сама. Зачем вы переводите разговор? Я ведь очень хорошо понимаю; вам важно услышать то, что я говорю. Именно эти слова нужны вам, чтоб на них опереться.

- Ну, полно, я и сам о себе все знаю.

- Ах, вы хотите еще, вам мало? Извольте: вы - человек талантливый, но еще себя не до конца выразивший и...

Поливанов засмеялся и подошел к окну. На дворе под липой стоял большой стол, и молодые парни, с азартом ударяя костяшками, играли в "козла".

- Сел! Ого-го! Сел! - доносилось со двора. А из глубины комнаты слышался спокойный и немного насмешливый голос:

- Самое легкое из того, что мы можем, - это отойти, отказаться, устраниться... Вы меня слышите, Дмитрий Александрович? Не хотите ли рюмку коньяку?

- Нет. А впрочем, пожалуй.

Своей легкой и твердой походкой она вышла из комнаты и вернулась с маленьким подносом, на котором лежали бутерброды и стояла бутылка коньяка.

- Ну что ж, за вашу удачу, за вашу уверенность! Это - единственное, чего вам недостает. Да, все забываю вам сказать: у вас прелестная жена.

Поливанов вскинул глаза.

- А почему вы заговорили о Саше?

- Ее зовут Саша? Я вспомнила о ней потому, что думала о вас. Вы счастливый человек. У вас все есть: славная жена, милые дети. Старшая похожа на вас, а младшая, пожалуй, меньше.

- Она в нашу армянскую родню, в деда, - сам удивившись "нашей армянской родне", ответил Поливанов и сдвинул брови.

- Вы не познакомили меня с женой. Но я запомнила ее на новогодней елке. Она была с обеими девочками. Кто она по специальности? Кажется, медсестра? Почему бы вам не подумать о том, чтоб она кончила вуз? Вот встаньте на ноги, и это окажется легко, она сможет учиться.

- Что вы имеете в виду, когда говорите "встать на ноги"?

- Встать на ноги или, точнее, проявить себя до конца - это ваш долг не только перед самим собой, но и перед своими близкими.

Она говорила твердо и уверенно, глядя ему в глаза. И он ответил:

- Вы правы. Я не много сумел ей дать. Заботу. Тревоги. А радости маловато. Только - прошу прощенья - я не хочу об этом говорить.

- Выпьем, Дмитрий Александрович, - сказала она, - и давайте работать.

- Да, я отнял у вас много времени. Но я принес готовый план полосы, взгляните...

Он раскрыл блокнот, перелистал его. Она деловито села рядом, и он разложил перед ней листки, исписанные крупным четким почерком.

- Знаете, какой я придумал заголовок? Вы сейчас меня снова похвалите...

Она засмеялась и сказала:

- Валяйте, люблю хлесткие заголовки.

Они склонились над столом, перебивая друг друга, захваченные общей работой.

- У вас почерк лучше, писать будете вы, - сказала она. Время шло. Во втором часу ночи он вдруг опомнился и взглянул на часы.

- Ох, простите! Где у вас тут телефон? - сказал он с тревогой. Взял трубку, набрал номер и сказал виновато:

- Сашенька? Не беспокойся, я сейчас выхожу. Нет, нет, не встречай, я не из редакции. Я от Марины Алексеевны, это на другом конце города. Что? Леша приехал? Чудесно! Иду!