Кэтрин Энн Портер - Библиотека литературы США

• Название: Библиотека литературы США
• Автор: Кэтрин Энн Портер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-05-002646-6

В настоящем издании представлены повести и рассказы двух ведущих представительниц современной прозы США. Снискав мировую известность романом «Корабль дураков», Кэтрин Энн Портер предстает в однотомнике как незаурядный мастер малой прозы, сочетающий интерес к вечным темам жизни, смерти, свободы с умением проникать в потаенные глубины внутреннего мира персонажей. С малой прозой связаны главные творческие победы Юдоры Уэлти, виртуозного стилиста и ироничного наблюдателя человеческих драм, которыми так богата повседневность.

---

Тетя Этель не шелохнулась, и я подумала: она даже спит красиво. Впрочем, может быть, она и не спала.

— Неудобно как-то, — шепнула Кэт, разглядывая самую алую розу, но я ответила:

— Она же хотела, чтоб мы такие повезли.

— Неграм именно такие нравятся, совсем распустившиеся!

А на свету, выйдя из дома, Кэт сказала:

— Смотри! Эти непоседы-скворцы уже прилетели! Вечно они норовят выбрать самый зеленый день.

— Может, оттого, что уж очень они хороши на зелени, — ответила я.

Так и есть, скворцы заполонили наш двор да и все дворы; переливчато-черные, с глянцем, они кишели у наших ног в поисках корма перед отлетом дальше, на север.

Когда мы с букетом роз и тортом усаживались в машину по другую сторону дома, я заметила, что Рейчел выглядывает из окошка передней и, подперев щеку ладонью, наблюдает за нами. Она смотрела, как мы собираемся в дорогу и увозим с собой ее торт и цветы.

Мне пришло в голову: если я вечно говорю «все еще», то Кэт все еще говорит «вечно», и я засмеялась, но ничего ей не сказала.

До Минго, как я узнала, отсюда всего миль девять с небольшим, но по старой дороге, которая давно осталась в стороне от шоссе; пустынная, извилистая, она то ныряла вниз, то поднималась на холм, и холмы эти казались высокими, верно, оттого, что были голые, без единого деревца, хотя на самом деле вряд ли они высокие, ведь это Миссисипи. Вокруг почти не встречалось жилья.

— Как зелено, — сказала я и вздохнула.

— Да, но как пустынно. — Кэт кинула на меня тот особый, предостерегающий взгляд: «Думай, что говоришь». — Все пошло под пастбище.

— А по-моему, красиво!

— Чепуха!.. Наверно, тебе этот торт колени отдавит, коробка жестяная, из-под рождественских подарков.

— Да нет… Я ни от чего не устаю, когда попадаю в новые места. Смотри, какие заросли жимолости над речкой нависли! Будто валы и башни!

Мы проезжали по железному мосту.

— Это река Ошоминго.

Мы свернули на еще более узкую, ухабистую дорогу. От тряски у меня зарябило в глазах.

Невдалеке от Минго мы увидели старика негра на смирной вороной лошади. Он сидел боком, как в дамском седле, только седла-то не было. Он ехал нам навстречу, вернее сказать, пробирался в нашу сторону полем. Старик поздоровался с нами, когда мы проезжали мимо, приподняв темную матерчатую кепку, покрытую золотистым налетом пыли.

— Добрый вечер, дядюшка Теодор, — кивнула ему Кэт, а мне сказала тихо: — Рейчел его дочь. Ты знаешь? Но она никогда сюда не ездит с ним повидаться.

Вздох мой растаял в душистом воздухе.

— О Боже, мы опоздали! — воскликнула Кэт.

За последним поворотом мы увидели множество пустых машин и фургонов и даже школьный автобус с желтым деревянным кузовом — все они, накренившись, выстроились по обе стороны дороги. Кэт оглянулась на дядюшку Теодора, который с самым невинным видом удалялся отсюда прочь. Вдоль обочин желтели головки первоцвета, проглядывали между спицами колес у фургонов, заполненных рядами плетеных стульев. Некоторые лошади щипали цветы. Только это похрупыванье мы и слышали с того места, где остановились. Впрочем, нет, мы еще слышали собачий хор, кстати сказать довольно тихий.

От калитки нам виден был дом на вершине склона. Обычный дом и по величине, и по внешнему виду, и все же что-то в нем было не то: для предвечернего часа был в нем какой-то странный непокой. Что это? В окнах свет? Да, все понятно: на веранде с покатой крышей очень тихо стояла целая толпа людей, многие сидели на перилах между четырьмя — такими памятными — светлыми четырехгранными кипарисовыми опорами. Все в темной одежде, слегка припорошенной золотистой пылью, поднятой этим скопищем машин и фургонов на знойной послеполуденной дороге.

Два темных купола — кусты жасмина, старые знакомцы — совершенно скрывали столбики калитки. Здесь, в глуши, такие кусты распускаются невообразимо рано и цветут долго, как на старых деревенских кладбищах.

— Съехалась вся округа, — сказала Кэт и заскрипела зубами, в точности как вчера ночью во сне.

Пока мы проходили через калитку с букетом и тортом, я невольно подумала, что, должно быть, просто забыла или никогда не осознавала, как тут все допотопно.

И мгновенно мне вспомнился музыкальный ящик в гостиной. В него вставлялись большие желтые, словно позолоченные, металлические диски с множеством дырочек, похожих на глаза, веки, щелки, загадочных, как детали рисунка на ткани женского платья, — каких только загогулинок там не было. Когда диск вращался, сквозь эти причудливые дырочки словно бы разматывалась странная, металлического звучания, плоская и сердитая музыка с паузами между нотами. Особого удовольствия мне эта музыка не доставляла, но я, приезжая сюда, всякий раз просила ее завести, просто из вежливости, как это делают, когда справляются у старой дамы о ее самочувствии.

— Ох, как не хочется идти туда, — сказала Кэт. — Вот так встретили тебя!

Но я ответила:

— Не говори так.

Кэт замкнула скрипучую калитку. Мы брели по прямой, но бугристой тропке, потом по мощеной дорожке к дому. Ношей мы обменялись: Кэт взяла у меня торт, я у нее — букет. Розы, как фары, освещали нам путь. Даже на расстоянии чувствовалась атмосфера торжественности, царившая на веранде. Благостная, невозмутимая, исполненная значительности — все как положено «доброму деревенскому люду» в подобных случаях.

По обе стороны от дорожки раскинулся розарий дяди Феликса: холмики усыпанных мелкими розами кустов среди холмиков густой травы и кукушкина горицвета. Эти розочки напоминали маленькие плюшки. И правда, похоже было, будто они подпеклись, пунцовые края лепестков уже слегка закрутились. Вдруг Кэт опустилась на одно колено и мигом поднялась, подхватив четырехлистный стебелек клевера. Она его всегда умела отыскать и теперь сумела, даже с трехслойным тортом в руках.

Возле дома глициния оплела решетку над темным гонгом и поползла на самую верхушку дерева. Ствол ее, узловатый, жилистый, будто сплетения тощих мышц на старческом бедре, огибая наверху угол веранды, тянулся над крышей, и полог едва раскрывшихся цветов был блеклым, как старый парус.

Невольно я глянула за угол дома. Где он, тот колодец? Вон, под деревянным навесом, низкий, как лохань, и на крышке его спит пестрый кот.

На веранде толпились мужчины и женщины, по большей части старики, но были и молодые, и несколько детей. При виде нас никто не шевельнулся, даже сидевшие на ступеньках молодые люди не поднялись. Потом на веранду из дому вышел старик, за ним женщина. Старик ковылял, опираясь на две палки, женщина шла за ним на цыпочках. По всей веранде тихо гудели приглушенные голоса.

В страхе, затаив дыхание, я оглядела все сборище — вроде бы никто из них мне не родственник.

Женщина подошла к краю веранды. Конечно же, это она, Сестрица Энн. Сперва я увидела ее ноги, ноги старухи, одна ступня чуть позади другой, как будто она стала в позу и сейчас начнет декламировать, а платье на ней было какое-то девичье, из черной тафты, с оборкой. Но когда я подняла глаза, она показалась мне чуть ли не вдвое моложе, чем в тот раз, когда ее вытащили из колодца. И волосы у нее теперь были не черные, а ржаво-каштановые. Рассыпчатые, жидкие, они не слушались шпилек. Это широкое лицо — нет, у Сестрицы Энн не было никакого сходства ни с тетей Этель, ни с мамой, ни с Кэт, ни со мной и вообще ни с кем из нашего семейства!

Она звала нас, жест ее сопровождался странной, растерянной улыбкой:

— Что я вижу? Торт!

Сестрица Энн сбежала к нам по ступенькам. Стоя позади Кэт, я надавила на ее плечо. Она склонила голову и зашипела на меня. А что я такого сказала: «Кто вытащил ее из колодца?»

— Какая неожиданность! — воскликнула Сестрица Энн, взяла торт из рук Кэт и чмокнула ее. Два красных пятнышка вспыхнули у нее на щеках. Цвет волос у Сестрицы Энн, увы, был точно такой же, как грудка малиновки — я наблюдала этих птичек нынче весной — будто крашеные.

— А это, стало быть, племянница, пропащая душа, а? — И она чмокнула меня так же, как Кэт, словно бы в наказание, и яркие огни роз на миг угасли, стиснутые между нашими столь не похожими бюстами.

— Мартышки этакие! — Сестрица Энн повела нас на веранду, не переставая вертеть головой и попеременно разглядывать то Кэт, то меня, будто самым неотложным делом сейчас было решить, кто из нас ей больше нравится.

Шея у нее была длинная, лицо широкое, глаза карие, круглые, неспокойные, и вокруг них разбегалась рябь морщинок, как на воде, когда кинешь камень, и все время чудилось, будто она подмигивает.

— Пожалуйста, дайте пройти родственникам, — сказала она, как мне послышалось, весьма прочувствованным тоном.

Мы с Кэт не смели взглянуть друг на друга. Мы вообще никуда не смели взглянуть. Как только мы пробрались сквозь толпу на веранде и были впущены в сквозной коридор — там, кстати, тоже стояло несколько человек, — я посмотрела на часы в углу и увидела, что они врут. Почему-то я была убеждена, что в этом доме часы идут исправно, словно все эти годы они отмеряли время специально для меня, и тотчас вспомнила, что гонг на дворе бил ровно в полдень, созывая всех с поля во время уборки урожая. Когда-то мне казалось даже, что он звучал и в полночь.