Павел Верещагин - Провожая в Лондон...

• Название: Провожая в Лондон...
• Автор: Павел Верещагин
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1999

В 1999 году РИФ ТПП выпустила сборник повестей и рассказов Верещагина «Размышления о воспитании за отцовским столом». Один рассказ из этого сборника.

---

Павел Верещагин Провожая в Лондон…

И все равно я убежден: этот мир нельзя объяснить только сухими расчетами ума или центростремительными силами личных интересов. И пусть человек тщательно рассчитал и подготовил свой решительный шаг и сотни раз все проверил, и наконец твердо уверен, что пора круто повернуть жизнь, что ему больше не по пути с прежними товарищами, и что счастье ждет его совсем на других дорогах, — все равно, всегда остается что–то необъяснимое… Какая–то тяжесть на сердце и пощипывание в носу, влага в уголках глаз и предательское дрожание голосовых связок… Так устроен человек! Я убежден в этом!.. По крайней мере, на это надеюсь. Или, хотя бы, думаю, что так должно быть.

Впрочем, я совсем не об этом. Я о другом. Уезжает моя любимая Маша. Уезжает, можно сказать, насовсем. А я не уезжаю. Я остаюсь.

В последний день мы с ней ходим по магазинам. Докупаем в дорогу то, что может понадобиться.

— Представляешь, за это — пятьдесят! — восклицает Маша. — А ведь ничего особенного. Миленькие, и только. А больше не на чем глаз остановить. Пу–сто–та!

Маша досадливо вертит в руках пару домашних тапочек и качает головой. Ей нужны тапочки, но жалко покупать их так дорого.

Продавщица презрительно отворачивается. По ее мнению, тапочки эти — вообще барахло. А приличные тапочки продаются совсем в других магазинах и стоят по крайней мере в пять раз дороже этих. Если б воля продавщицы, она все бы покупала в тех самых «других» магазинах. И в жизни не стояла бы за этим прилавком. Ах, если бы ее воля… Работай она в другом месте — она была бы приветлива и мила. А здесь… Приличные — в ее понимании — люди сюда даже не заглядывают.

— И тапочки вроде бы симпатичные, — говорит Маша. — Но пятьдесят…

Продавщица со скучающим видом выставляет руку ладонью вверх: она готова принять у нас тапки и бросить их обратно в ящик.

— Оставьте, — говорю я продавщице. — Мы возьмем, — и поясняю Маше: — Тапочки ведь симпатичные, тебе нравятся. Я их тебе подарю. Чтобы иногда вспоминала меня.

Маша смотрит на меня вопросительно, не жалко ли мне, потом соглашается.

— Thanks, my dear! — радостно говорит она.

Подарки Маша любит. И большие, ожидаемые, как, например, к дню рождения, и маленькие, случайные, на ходу. А кто же не любит подарки? Все любят.

Маша любит получать подарки, а мне нравится их ей дарить…

Она уезжает учиться в Лондон. На год, на два студенческих семестра. Она принимала участие в конкурсе и выиграла соответствующий грант. Единственная из нашего института. А в городе таких — всего пять человек. Уезжает, формально, на год. Но кто сейчас может загадывать, что будет через год?..

— А что это ты такой богатый? — подозрительно и немного ревниво спрашивает Маша.

— Так вышло…

Маша не очень удовлетворяется моим ответом.

— А где твой знаменитый выигрыш — часы от «Ролинг Стоунз»? — спрашивает она через некоторое время.

— Приятелю одолжил, — неохотно говорю я.

Продавщица между тем заворачивает нам тапки в бумагу. Оказывается, она умеет из обычной оберточной бумаги делать удивительно симпатичные, прямо–таки виртуозные сверточки. Сверток она делает старательно и с любовью. Должно же быть в работе хоть что–то, доставляющее удовольствие.

— Кстати, Биг Бен, — замечает Маша, показывая на календарь за спиной у продавщицы. Замечает со сдержанной гордостью, как будто на картинке не лондонская башня, а улица, на которой она живет.

Я киваю. Биг Бен так Биг Бен!

Мы забираем покупку и идем дальше по Пассажу, от прилавка к прилавку, из магазинчика в магазинчик.

— Представляешь, из Лондона всего сорок минут лёта до Парижа, — рассказывает Маша. — Меньше, чем отсюда до Москвы. Можно запросто слетать на уикенд. В Париж! Есть даже специальные студенческие туры выходного дня.

Я скептически думаю о том, что на самолете и отсюда в Париж не Бог весть как далеко. Три часа. Если захотеть, то можно успеть обернуться туда–обратно за два дня.

— А в Амстердам из Лондона — еще меньше, — продолжает Маша. — И самолеты летают каждые десять минут — потому что очень напряженная трасса. В билетах даже не указывают номер рейса, пассажиры садятся на самолет, к которому поспевают. Как в электричке.

Я удивленно верчу головой. Надо же, придумают!

Но в целом, то, что рассказывает Маша, меня отчего–то не радует.

Видимо, Маша замечает мое настроение. И задумывается.

— Ты сам виноват! — назидательно говорит она через некоторое время. — Если бы ты хотел, ты бы тоже пытался попасть в группу.

Я не возражаю. Пусть считает так, если ей от этого легче. Я‑то знаю, что у меня с самого начала не было никаких шансов. Это Маша у нас отличница и медалистка, а я — всего лишь средний студент со стипендией. И с языками у меня не очень… Потому что отсутствует музыкальный слух. Кроме того, на наш институт было выделено всего одно место. Если бы в группу попал я, в нее не попала бы Маша. А я так не хочу. Если уж кому–то из нас ехать — пусть едет она. Ведь я ее люблю.

Но Маша таким образом понимает жизнь: если человек чего–то по–настоящему хочет, он этого всегда добьется. Нужно только очень хотеть. Как Маресьев хотел доползти до своих. Или как Рембо хотел спасти американских солдат из вьетнамского плена. Это философия победителей. И моей Маши тоже.

Впрочем, если кто и достоин, так именно она. Она была круглой отличницей с первого класса. За все десять лет в школе не получила ни одной четверки. И участвовала во всех турнирах. И побеждала на всех олимпиадах. А вечерами писала заметки в стенгазету. И занималась на курсах иностранного языка и в математическом кружке. Мы целыми вечерами сражались в пинг–понг во дворе, болтались по улицам, бренчали на гитарах в подземном переходе, устраивали для случайных прохожих дурацкие представления с пением и фокусами, а она в это время корпела над задачками и согласованием грамматических времен.

Вот она примеряет спортивную шапочку. Натягивает ее поглубже на голову, поворачивает к себе круглое зеркало на подставке и придирчиво разглядывает. Шапочка ей мала. Лицо становится смешным, щекастым… Маша надувает щеки, сама себя передразнивая, и сдергивает шапочку. После чего пушит руками волосы, быстро–быстро, как мальчишка, которого до этого насильно причесали.

Она красивая, Маша. И очень обаятельная.

— Мороженое! — вдруг радостно замечает она, увидев разукрашенную пингвинами тележку.

— Хочешь? — спрашиваю я.

— Ask! — восклицает она. Мол, еще спрашиваешь.

Она всегда хочет мороженое. Она до мороженого сама не своя. А я мороженое не очень люблю. Разве что когда очень жарко, Маша дает мне откусить разок. А вот угощать Машу мороженным я люблю.

Интересно, а в Лондоне вкусное мороженое? Если невкусное, как Маша там будет жить? Может быть, хотя бы из–за мороженого она будет скучать по Питеру?

Я всегда исподтишка наблюдаю, как Маша ест мороженое. Как маленькая, она его держит двумя руками и откусывает с расстановкой и удовольствием из разных мест: с одной стороны шоколада, с другой — прожилку варенья, для того, чтобы во рту было как можно вкуснее.

Я вообще люблю на нее смотреть.

— Не грусти, — бодро говорит мне Маша. — В конце концов, год — это недолго. Не успеешь оглянуться, как он пролетит.

Я понимаю, Маша старается облегчить мне расставание.

Я пожимаю плечами. Время — вещь очень относительная. Кому–то год — пустяки, а кому–то… Кроме того, из четырех человек, поехавших в прошлом году, вернулся только один, да и тот по здоровью. Остальные нашли способы продолжить учебу там.

А Маша общительная. И целеустремленная. И энергичная. Она обязательно что–нибудь найдет. Да может быть, в Лондоне ее пригласят сниматься в кино! А что? Запросто! Или сделают фотомоделью. Впрочем, фотомоделью — вряд ли. Модель должна быть высокомерной и снисходительной. А моя Маша — нет. Она обаятельная.

Маша вытирает руки и рот одноразовым платочком и что–то быстро прикидывает в уме. Потом говорит:

— Теперь жди меня здесь. И не скучай — я быстро!

Она скрывается в дверях женского отдела. А я остаюсь ждать. Я часто ее жду. Я привык. У нее всегда мало времени, она всегда торопится. А я редко тороплюсь. Наверное, все дело в складе характера.

Через витрину я вижу, как Маша говорит о чем–то с продавщицей. И быстро находит с ней общий язык. Она умеет находить с людьми общий язык, если хочет. Вместе с продавщицей они с сомнением мнут материал какой–то кружевной женской вещицы и проверяют скрытые шовчики. Потом Маша поднимает к свету и встряхивает крохотные трусики.

Я отворачиваюсь. Успев удивиться, как Маша собирается поместиться в такие трусики. И подумав, что для женщины, наверное, внешний вид белья важен даже тогда, когда его никто не видит.