Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

• Название: Розы и хризантемы
• Автор: Светлана Шенбрунн
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7516-0095-9

Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.

---

— Обязательно, — обещает он.

— А я видела! Видела товарища Сталина! — кричу я, вбегая в квартиру.

— С чем и поздравляю! — Мама обтирает руки о фартук. — Павел, звонил Нефедьев… Утонул Николай Стоянов.

— Утонул?.. — Папа глубоко-глубоко вздыхает, садится на сундук возле нашей двери, ерошит волосы. — Как?.. Где это произошло?..

— Поехали с вечера к Нефедьеву на дачу, а утром черт понес всю компанию купаться. Зашел в речку, поплыл и в одну секунду у всех на глазах ушел под воду. Ждали, что вынырнет, думали, он их разыгрывает — он же был отличный пловец! — ничего… Как корова языком слизнула!

— Ха, водяной утащил! — подает бабушка голос из комнаты. — За ногу схватил и утащил! О-о-о… У нас в Минске… в одна тысяча восемьсот… О-о-о… Девяносто первом году… тоже был случай… С сыном околоточного…

— Водяной не водяной, — хмыкает мама, — но что-то да утащило. Кто знает? Может, действительно попал в омут, а может, судорога ноги свела. Или удар хватил… Ничего удивительного — если в пьяном виде полез в воду… Это в воздухе тридцать градусов, а вода еще, ого, какая холодная! Ледяная… Мигом скрутит. Нефедьев говорит: сколько ни ныряли, сколько ни искали, никакого результата. Да, так-то… И жил, можно сказать, как свинья, и кончил тоже ничуть не лучше…

Папа подымается с сундука, идет к телефону.

— Ну что? — спрашивает мама. — Нашли?

— Нет, Нинусенька, не нашли. Вызвали водолазов…

— Водолазов!.. Смешно. Чем теперь помогут водолазы? После стольких часов… Да и вообще… Павел, ты куда? Ты что, собрался туда ехать?

— Да, Нинусенька, я собрался туда ехать.

— Зачем? Что это изменит? Ты целый день на ногах! Это безумие — на ночь глядя тащиться за город! Сядь поешь лучше.

— Неужели ты полагаешь, Нинусенька, что в подобных обстоятельствах я способен думать о еде?

— Обстоятельствах!.. Можно подумать! Как будто это могло кончиться как-то иначе! Человек упорно целенаправленно толкал себя в пропасть. Планомерно загонял в тупик. Какой вообще организм способен это выдержать — ежедневное беспробудное пьянство? Даже лошадиного здоровья не хватит. И дружков распрекрасных следует поблагодарить — вместо того чтобы остановить, удержать, образумить, только и знали, что подбадривали да накачивали. Подливали в рюмку. Ты тоже, между прочим, хорош… Сколько ни говорю, сколько ни умоляю!..

— Нинусенька, может, хотя бы на сегодняшний день ты прекратишь свои проповеди? — Папа проверяет, есть ли у него в кармане деньги, и выходит за дверь.

— Нет, вы подумайте — каков гусь! — говорит мама ему вслед. — Проповеди! Если я пытаюсь хоть как-то удержать, спасти… Возьми пальто! Павел! Ты слышишь? Как бы не так… Уже вырвался, полетел! Глас вопиющего в пустыне… Главное, что мне нравится, — изображает, прохвост, оскорбленную невинность. Сам рвется к тому же итогу! Мчится на всех парусах. Мерзавцы! Жаль, что один утонул, а не вся свора разом. Ничего, остальным тоже уготована та же участь, ничуть не лучшая! И их час не за горами. Достойная расплата за развеселую жизнь…

Я объясняю Ларисе Лучкиной задачку.

— Смотри, количество рабочих принимаем за икс… Ты меня слушаешь?

— Ага, слушаю.

Нет, она не слушает. Грызет ручку и смотрит в окошко.

— Ну-ка давай теперь сама мне объясни.

— Рабочих… Принимаем рабочих за икс… — вздыхает Лариса. — И тогда вся работа… А ну их в болото! Не буду я учиться. Ты больше ко мне не ходи.

— Почему? — спрашиваю я.

— Никому не скажешь?

— Не скажу.

— Дай честное пионерское.

— Честное пионерское.

— Я скоро замуж выйду. Вот!

Я не верю ей. Она просто так говорит. Не надеется, что перейдет в шестой класс, вот и придумывает всякие глупости.

— Ты не можешь выйти замуж, — спорю я. — Замуж разрешается выходить с восемнадцати, а тебе только четырнадцать.

— А я беременная, вот!

— Ты придумываешь.

— Не веришь? Скоро поверишь… Выйду за Володьку замуж… — она улыбается, — и переведемся отсюда к чертям собачьим. Чтобы никого их больше не видеть. Он у меня офицер, запросто может перевестись, куда захочет.

Я не знаю, что ей сказать. Лишь бы этот Володька не застрелил ее, как мамин родственник ту гречанку. Если она начнет к нему приставать, чтобы женился… У офицеров всегда есть пистолеты. Может, она врет, конечно, что он офицер. А может, вообще все врет… Скорее всего, врет.

— Ладно, — говорю я, — эту задачу давай все равно докончим.

— Зачем?

— А что, тебе помешает?

— Не помешает, да ведь ни к чему!

— А ты не боишься, что он тебя бросит?

— Вот еще! Он меня любит, — фыркает Лариса.

Может, и любит… Может, и правда есть у нее Володька-офицер, который ее любит, — все-таки она очень красивая… Наверно, она гораздо красивее, чем та гречанка.

— Нинусенька, где моя Мартышка? — спрашивает папа.

— Что значит где? Вот она стоит на подоконнике, твоя обожаемая Мартышка!

— Извини меня, Нинусенька, это не Мартышка, это какая-то совершенно чужая рыба!

— Что за глупости!

— Совершенно чужая, незнакомая рыба… Гораздо больше и темнее моей Мартышки.

— Не знаю, я в ее оттенках не разбираюсь! — фыркает мама. — Ничего удивительного, что больше, — по двадцать раз на день кормишь, вот она и растет.

— Такие рыбы не растут. Они всю жизнь остаются маленькими рыбками. А за один день вообще… никакой живот вырасти не может. Это противоречит, Нинусенька, основному закону природы.

— Оставь меня в покое со своей дурацкой рыбой и со своими законами! — злится мама. — Действительно, только этого мне не хватает — следить за ростом его проклятой рыбешки! Мало всяких несчастий…

— Нинусенька, я не прошу, чтобы ты следила за ее ростом. Я только спрашиваю, кому и зачем потребовалось подменить мою милую Мартышку на совершенно другую, неприятную и ненужную мне рыбу?

Я разглядываю рыбку — действительно, стала больше и темнее. Но может, мы просто не обращали внимания — может, она сама постепенно выросла и потемнела? Главное, рыльце. Рыльце, по-моему, Мартышкино… Но папе, конечно, видней: он с ней лучше знаком, все время с ней возится…

— Только, ради бога, не изобретай чепухи и не сходи с ума! — кипятится мама. — Никто никаких рыб тебе не менял и не помышлял менять. Нет, это надо послушать! Нет у меня больших забот, чем менять потихоньку его треклятую рыбу!

— Нинусенька, я не утверждаю, что это ты ее подменила. Теща проделала это из подлости душевной.

— О-о-о!.. — стонет бабушка.

— Извини меня, Павел, всему есть предел! Как ты можешь? Как у тебя язык поворачивается бросать подобные обвинения в адрес тяжелобольного человека, который вот уже целый месяц вообще не встает с Постели?! Нужно, в конце концов, иметь хоть какую-то совесть! Хоть крупицу сострадания! Я уж не говорю о большем…

— Нинусенька, я ценю твои дочерние чувства, но вынужден заметить, что в этой комнате, кроме нас четверых: тебя, меня, Светланы и тещи, никто не бывает. Разве что твой обожаемый Георгий Иванович…

— При чем тут Георгий Иванович? С тех пор как заболела мама, он не был у нас ни разу!

— В таком случае остается теща.

— Нет, это… — Мама задыхается от возмущения. — Объясни, будь любезен, чего ты добиваешься? Какова цель этих инсинуаций? По-моему, ты преднамеренно стараешься довести меня до белого каления!

— Трудно поверить, чтобы это сделала Марья Александровна.

— Да уж, Марья Александровна покусилась на твою бесценную рыбешку! Зажарила ее на обед!

Папа вздыхает и почесывает нос.

— Теща в наше отсутствие полезла, как всегда, за керосином, разбила банку с Мартышкой и, желая замести следы, поспешила притащить другую рыбу — в надежде, что я не замечу подмены.

— Откуда?! Откуда она могла притащить другую рыбу? Ты в своем уме или нет? Она месяц не встает с постели! Нет, я вижу, ты жаждешь, чтобы меня хватил удар!

— Ты ошибаешься, Нинусенька: она не встает с постели, когда мы дома. А когда нас нет, вскакивает как попрыгунчик и носится на помеле.

— Нет, это уже… — Мама садится на стул. — Это переходит все границы. Кому рассказать, не поверят…

— Как хочешь, Нинусенька. Я только довожу до твоего сведения, что за этой дрянью, которую мне подсунули под видом Мартышки, я не намерен ухаживать. Можешь забрать ее и делать с ней все, что тебе заблагорассудится.

— Мне ничего не заблагорассудится! Мне эта рыба нужна как собаке пятая нога. Не собираешься ухаживать — не надо. Пускай подыхает себе на здоровье!

— Я привязался к милому живому существу, но меня зачем-то его лишили.

Я смотрю на рыбку. Может, она и не папина Мартышка, но все-таки жалко ее. Она ведь не виновата, что она не Мартышка…

— До этого мерзкого карпа я не дотронусь.