Лана Туулли - Любовь зла

• Название: Любовь зла
• Автор: Лана Туулли
• Жанр: Юмористическая проза

---

Лана Туулли Любовь зла

— Что это такое? — закричал Павел Петрович. И повторил, добавив в голос децибел:

— ЧТО ЭТО?!

Чаплина — Клементина-Сигизмунда Радзивилл — Смоленская, в домашних условиях предпочитающая отзываться на милое прозвище Чапа, гордо посмотрела на свое потомство, тряхнула длинной надушенной белой челкой и счастливо гавкнула. Пятеро кутят, ползающих по синему, в серебристых звездочках, матрасику плетеной корзинки, на возглас Павла Петровича не отреагировали.

— Я вас спрашиваю, что ЭТО такое? — не унимался Павел Петрович.

Камилла осторожно заглянула в корзинку. Чаплина — Сигизмунда с законной гордостью молодой матери чуть посторонилась, позволяя хозяйке посмотреть на свое драгоценное потомство. Камилла рассеянно почесала болонку по голове, но, увидев кутят, непроизвольно скривилась и сказала «Фи».

Павел Петрович схватился за голову и принялся бегать по комнате кругами. Время от времени расстроенному мужчине удавалось выдирать у себя клочки волос — и так, прямо скажем, не слишком густых, — и разбрасывать их по ковру, по креслам и прочей обстановке.

Притаившаяся в углу Наталья Андреевна проскользнула мимо зятя и подошла поближе к дочери.

***

— И не так уж всё плохо, — бодрым голосом возвестила тёща. — Три кобелька, две девочки. Все здоровенькие. Вон, смотри какой шустрый! — Наталья Андреевна потыкала пальцем в невинное создание, копошащееся у Чапы под животом. — Смотри, как сосет! Сердце радуется!..

— Мама! — закричал Павел Петрович. — Да как вы можете? Или вы издеваетесь? Хотя чего я спрашиваю — только ваше сердце и может радоваться такому… такому…

— Не кричи на маму! — мигом оскорбилась Камилла.

Наталья Андреевна демонстративно не поняла, что имеет ее зять в виду. Она погладила Чаплину — Сигизмунду, почесала за ушками, и воркующим альтом пообещала порцию вкусной овсянки… Мамочкам надо питаться, мамочкам надо быть добренькими, мамочкам надо быть заботливыми, вон у нас какие детки замечательные народились…

Павел Петрович застонал и принялся драть на себе волосы с удвоенной энергией.

Вопли «Что ЭТО такое? За что мне ЭТО? Почему ЭТО случилось со мной?» продолжались до тех пор, пока Камилла не принесла мужу бокал коньяка. Успокоительное подействовало — Павел Петрович рухнул в кресло, устало и обреченно, с тем выражением лица, с которым древний участник ипотеки взирал на извержение Везувия, или, допустим, пожар Рима и падение дома Ашеров, уставился на Чаплину, и последний раз повторил «Что ЭТО такое?»

Чаплина — Сигизмунда еще раз гордо осмотрела свое потомство? И чего хозяин сердится? Разве ему не нравится?

Кутятки лежали в корзине, подобные недоваренным сосискам. Толстые, преимущественно розовые, но на этом сходство и кончалось. Один был в черных неровных пятнах, длинная шерстка пробивалась преимущественно на морде, ушках–тряпочках и передних лапках, хвостик у него уже сейчас завивался колечком; у второй сын был черен с головы до пят, исключая место, где должны были располагаться брови; у третьего щенка шерсть явно обещала быть рыжей — местами, как заморозки. Следующий щенок удался белым — но уже сейчас был ростом с четверть матери или, как вариант, со всех братьев одновременно. О пятом щенке можно было сказать то, что уже было озвучено Натальей Андреевной — он сосал. Маленький и голенький, весь какой–то отвратительно розовый — таким цветом рисуют детей–монстров в ужасниках и рекламу косметики для девочек от восьми до двенадцати лет, — он забрался в густую шерсть Чапы и, единственный из своих собратьев, не тратил времени даром.

Учитывая, что Чаплина — Сигизмунда была мальтийской болонкой — ослепительно белой длинногривой коротконогой дивой, — да не простой, а призером пяти городских и одной региональной выставок, можно сказать прямо: ее потомство было кошмарным.

— Почему? — захныкал, обращаясь к небесам, Павел Петрович. — За что мне такое наказание?

Камилла присела на подлокотник кресла и сочувствующе погладила мужа по плечу. Нежно и заботливо она принялась увещевать расстроенного Павла Петровича:

— Дорогой, не волнуйся, тебе вредно… Ну, не расстраивайся ты так…

— Я утоплю их, — сказал Павел Петрович. Он выглядел так, как выглядит герой древнегреческой трагедии после объявления воли богов.

— Ах! — взвизгнула Камилла. Прижала холеную руку к груди: — Ты не можешь так поступить с нашей девочкой! Подумай, какой у Чаплины разовьется стресс! Ах, да сможет ли она когда–нибудь родить после пережитой трагедии! Мама! — воззвала нежная дочь, — Ты слышишь, что предлагает это чудовище? Оно хочет лишить Чаплину радости материнства!

— Так что, ведро понадобится? — спросила от двери Шура, выполнявшая в беспокойном доме Столяровых обязанности горничной.

Павел Петрович решительно сказал «Да!», отчего Камилла заплакала еще громче. Наталья Андреевна бросилась утешать дочь, при этом бросала в адрес зятя столь язвительные замечания и столь красочные эпитеты, что тот, в конце концов, не выдержал и сбежал из комнаты.

— А по–моему, собачки у Чапы получились симпатичные, — заключила Шура. — У ты моя хорошая!..

Чапа с удовольствием облизала Шурину руку, задышала часто–часто, высунув ярко–розовый язык, и принялась ухаживать за своим долгожданным потомством.

***

На следующее утро Павел Петрович был хмур и решителен.

— Я тут думал, — сообщил он жене и тёще за завтраком. — И решил, что просто так этого не оставлю.

Камилла и Наталья Андреевна, как по команде, посмотрели на четвертый стул, стоящий у обеденного стола. Стул предназначался Чаплине — Сигизмунде, именно она, вымытая клубничным шампунем, причесанная в салоне «Три поросенка» и сверкающая ошейником за тысячу условных единиц, — обычно сидела на его вышитой подушке.

Собственно, по логике вещей, на четвертом (а также пятом и шестом, составляющих обеденный гарнитур) стульях гостеприимного дома Столяровых должны были располагаться чада Павла Петровича и красавицы Камиллы. Хозяин дома не возражал бы и против того, чтобы Наталья Андреевна освободила место для кого–нибудь более приятного в общении.

Но пока — так сложились обстоятельства. — детей у Столяровых не было. Впрочем, поженились они всего три года назад, и Камилла, скромно потупив глазки, обещала, что когда–нибудь их союз будет благословен свыше; Павел Петрович, насколько мог, усиленно работал в обозначенном направлении.

К сожалению, Павла Петровича не на все дела хватало: днем он вкалывал в сфере бизнеса. Причем настолько успешно, что даже у Натальи Андреевны не хватало слов охаять финансовые таланты зятя. Одновременно Павел Петрович строил планы, умасливал инвесторов, подсаживал конкурентов, усиливал отечественную коррупцию, боролся с благотворительностью, — одним словом, Камилла не удивлялась, что к полуночи муж приползал домой, тяжело ронял в угол портфель, галстук — на пол, себя — в кровать и засыпал глубоким сном.

Так вот, с детьми у Столяровых пока не получалось. А тут пошла такая карта, что Павлу Петровичу непременно нужно было заручиться поддержкой Эдуарда Владимировича Филимонова. Эх, как был крут Эдуард Владимирович! Он один мог устроить финансовый абзац половине города! Ах, как бы Павлу Петровичу да заякорить Эдуарда Владимировича на чем–нибудь эдаком! Были бы дети — можно было воспользоваться веками проверенной практикой и их переженить; да вот беда — пока у Столярова дети родятся да вырастут, у Филимонова уже внуки… состарятся…

Павел Петрович бегал по гостиной, мешая жене и теще следить за перипетиями латиноамериканского сериала; Павел Петрович рвал на себе волосы, тем самым сводя на нет эффект от недавнего визита в клинику красоты; Павел Петрович на долгих три ночи забыл о существовании Камиллы и даже не доходил до постели, роняя себя вместе с портфелем и галстуком в ближайший угол, — но у Павла Петровича родился–таки План.

План базировался на том, что Эдуард Владимирович держал для супруги элитных мальтийских болонок. Благодаря связям мужа госпожу Филимонову выбрали председателем клуба «Мальта. Любовь моя», теперь она разъезжала по выставкам и показывала собакозаводчицам, особенно молодым и привлекательным, эффектную кузькину мать.

Павел Петрович велел Камилле нарядиться пугалом, перетерпел серию оглушительных рыданий, на что он, изверг, тратит камиллину молодость; и вместе с зареванной супругой явился в клуб, выбирать щеночка.

О, как старался Павел Петрович заручиться поддержкой господина Филимонова! Как улещивал его грозную супругу! Как благодарил и застенчиво целовал ручки грозной матроне, когда та вручила ему Чаплину — Сигизмунду! Камилла придирчиво и обиженно поглядывала на рассыпающегося мелким бисером супруга; ей–ей, не будь госпоже Филимоновой шестьдесят восемь лет (а по слухам, и все семьдесят!) приревновала бы насмерть.