Кемаль Бильбашар - Турецкая романтическая повесть

• Название: Турецкая романтическая повесть
• Автор: Кемаль Бильбашар
• Издательство: Правда
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

В сборник включены три повести современных турецких писателей: Кемаля Бильбашара «Джемо», Яшара Кемаля «Легенда Горы», Дженгиза Тунджера «Конфискованная земля», рассказывающие о суровой жизни крестьян, о пробуждении их сознания и борьбе за человеческое достоинство, о любви главных героев.

---

— Пустяки, — успокоил его Хасан.

— Только бы поправиться… Живым он от меня не уйдет. Клянусь честью матери, не уйдет он от меня живым! — повторял Ибрагим в тоскливой ярости.

— Аллах его покарает!

Они были в пути уже целый час.

— Ну, как дела? — обернулся Сердер Осман.

— Хорошо! — отозвался Хасан. — В себя приходит.

— Стисни зубы, друг. Совсем немного осталось, — обернулся к раненому Сердер Осман.

— Ох, помираю… — хрипел Ибрагим Салих.

Он слизал запекшуюся у него на ладони кровь, даже не почувствовал привкуса соли.

— Хоть бы глоточек воды!

— Где ж ее взять. Нет у нас воды!

Ибрагим с трудом шевелил заплетающимся языком, словно рот у него был набит ватой. Вот и последний спуск к касабе. Оставалось ехать минут десять — пятнадцать. Под гору лошадь шла веселее. Сердер Осман то и дело подхлестывал ее, как бы назло Мастану, который холил и берег своих лошадей пуще глаза.

— Потише ты! — крикнул Хасан, когда повозка загромыхала по булыжнику.

— Надо пораньше успеть, а то эти доктора — народ капризный.

Вот уже Тевфиков виноградник, кладбище, за ним парк. Раненый впал в беспамятство.

— Торопись, дорогой, он без сознания, — теребил возницу Хасан.

Сердер Осман снова стал нахлестывать лошадь. На полном скаку въехали в город. Вот и больница.

— У нас раненый, — обратился Хасан к привратнику.

— Разлетелись, как на скачках!.. Никаких докторов нет, — проворчал тот.

— А когда будет доктор?

— Я их не сторожу.

— Смотри, приятель, — Сердер Осман понизил голос. — Если раненый подохнет у ваших дверей, тебе несдобровать.

— И тяжело он ранен?

— Да уж зазря мы бы сюда не поехали. Две пули в него всадили, бочонок крови вытек.

Привратник открыл ворота.

— Давай сюда!

Повозка въехала во двор. Со всех сторон сбежались любопытные, под ногами сновали дети.

— Ему легкое прострелили…

— Думаешь, помрет?

— Раз к нам попал — выживет. Два дня — и на ногах будет, — сказал привратник. — Бывали случаи и похуже.

— Ишь какой прыткий! — возражали ему. — Два дня… Не так-то все просто.

— Врача надо позвать, — сказал Хасан.

— Сейчас позову, — невозмутимо отвечал привратник. — Вот привалила работенка в праздничный день! — бормотал он по дороге. — А прокурора известили? — обернулся он уже у ворот.

— Нет, мы прямо сюда, — пожал плечами Сердер Осман.

— Да вижу: уже полны штаны от страха. По головке за это не погладят.

Наконец он ушел. Толпа, окружившая повозку, начала редеть. И все же много любопытных осталось.

— Что с ним? — допытывались они у Хасана.

— Ранили, да и все.

— Из-за земли?

— Неизвестно. Мы сами еще не знаем.

— А кто стрелял, известно?

— Нет.

— Если он помрет, убийца выйдет сухим из воды.

— Не помрет. Это гора, а не человек. Такого не скоро угробишь.

— И свидетелей не было?

— Не было.

Хасан по горькому опыту знал, что такое попасть в свидетели: не стал подводить людей. Во двор вошел человек с бледным лицом — доктор.

— Господин прокурор знает о случившемся? — спросил он.

— Нет, — ответил Хасан.

— Внесите его в приемный покой, — распорядился врач. — Надо подождать прокурора.

Ибрагим то приходил в себя, то снова терял сознание. Его внесли в помещение.

— Что клали на рану? — склонился над ним доктор.

— С кожаного ремня наскоблили, — ответил Сердер Осман. — Очень кровь текла…

— Когда это было?

— Часа три назад.

— Правильно сделали. Надо было заодно и перевязать рану.

Сердер Осман промолчал. Доктор побрызгал на рану из какой-то бутылки: жидкость вспенилась, зашипела.

— Пить… — простонал Ибрагим Салих.

— Дайте ему воды, — распорядился доктор.

— Нельзя — помрет же! — удивился Сердер Осман. Он был уверен в своей правоте.

Однако выразительный взгляд доктора привел парня в замешательство.

— Вам видней, конечно, — забормотал он. — Да только у нас…

— Помолчи пока, — перебил его доктор.

В сопровождении сторожа явился прокурор.

— Кто привез раненого?

— Мы, — ответил Сердер Осман.

— Из какой деревни?

— Караахметли.

— Это Кайран, что ли? Или я ошибаюсь?

— Да нет же, Караахметли.

— Кто в него стрелял?

В этот момент вернулся Хасан, которого посылали за водой.

— Неизвестно, господин прокурор.

— Кто был при этом?

— Никто. Мы услыхали выстрелы и прибежали. Вот и все.

— И никаких следов не осталось? Кто в тебя стрелял? — наклонился прокурор к раненому.

В ответ послышался стон.

— Займитесь им, — повернулся прокурор к доктору. — Показания потом снимем.

Ибрагима положили на стол. Доктор велел раздеть его и разрезал ножницами минтан.

— Приготовьте шприц. Дайте пинцет…

Двумя ватными тампонами он очистил рану. Потом подошел санитар, велел поднять Ибрагиму рубаху и сделал ему укол.

Какой крестьянин по доброй воле согласится быть свидетелем на суде, да еще в страдную пору? Судье ведь нет дела, жатва у крестьян или молотьба, — знай вызывает в город всех подряд. Поэтому и появилась в деревне поговорка: «Если у тебя много денег — иди в поручители, а если много времени — в свидетели».

Оказавшись без свидетелей, Ибрагим сослался на несчастный случай. Как прокурор ни бился с ним, слышал одно:

— Я сам в себя выстрелил, нечаянно получилось…

Через пятнадцать дней с перевязанной рукой Ибрагим вернулся в деревню. К тому времени большинство крестьян обмолотили половину урожая.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Пусть радость навсегда приходит,
Скорее пусть беда проходит.
С бедою мы давно знакомы —
Пусть, как весной воды, проходит…

Кул Халиль

1

Плохо приходится караахметлийцу, когда наступает жара. Все выгорает. Не остается ни одной зеленой былинки даже на лугах, багровеет крона сосен. Грушевые деревья стоят жалкие, общипанные.

Воздух раскаляется — дышать нечем. Это уже не привычная Караахметлийская долина, а сущее пекло, царство красного яростного огня, от которого гибнет все живое. Кувшин воды на голову выльешь, а через секунду волосы сухие, как солома. А подует ветер — еще страшнее. Лицо как будто обжигает огненное дыхание ада. Люди бредут к родникам, в тень деревьев, и падают там на землю в изнеможении. Долина погружается в забытье. Лежит желтая, как больной в лихорадке. Только два дерева возле родника — тута да седая верба — по-прежнему зеленеют, потому что корни их омываются родниковой водой. Чуть не половина деревни собирается в такие дни под их тенистым шатром, и до самой темноты никто не может тронуться с места.

В народе эту пору прозвали «огненной молотилкой». Первый ее вестник — пыльный вихрь. Он рождается в лощине между деревнями Гюллю и Узерлик. Его зовут здесь «вражьим вихрем». Подхватывая и крутя все, что попадается на пути — хвою, листья, солому, — ломая ветки деревьев, он бешено мчится по лощине.

Вырвавшись на простор, он достигает предельной мощи. До самого моста в Пашалар продолжает он свою неистовую пляску. Но у моста его будто косой подкашивают. Он вдруг бессильно оседает, словно загнанный скакун. Не одолеть ему моста. Ложится безумец в русло реки, как в постель, и успокаивается.

Рождается «вражий вихрь» в июне, между десятым и двадцатым числами. Ни разу еще не случалось, чтобы он нарушил этот срок. А через десять дней после его нашествия вся долина уже грязно-желтого цвета, как детский понос. Крестьянину этот ветер всю душу выматывает. После него не то что работать — рукой пошевелить силы нету. Поэтому каждый спешит закончить обмолот до появления «вражьего вихря». Да не всегда это удается, порой зерно наливается позже, чем надо… Тогда жди беды.

В этот год к первому июня повсюду на токах уже лежали груды обмолоченной соломы. Чтобы перевеять хлеб, ждали только ровного, сильного ветерка. Лишь он поможет отделить зерно от половы. Подует он — на токах сразу закипит работа. Солому в одни мешки, зерно — в другие.

Уже наступило четвертое число, а сонный воздух все не шевелился. С ума сойти можно, пока ждешь этого ветра, стоишь с вилами в руках и ждешь. Колыхнулась какая-нибудь веточка, зашелестел листок — ты с надеждой поднимаешь голову. Хватаешь горсть зерна, бросаешь в воздух — опять мякина падает вместе с зерном. С ума сойти можно! День ждешь, другой, третий… Наконец в бессильной ярости начинаешь посылать небу проклятья.

На пятый день из-за горы выползли два крошечных облачка. Люди обрадовались.

— Должны ветер принести. А, душа моя?