Кемаль Бильбашар - Турецкая романтическая повесть

• Название: Турецкая романтическая повесть
• Автор: Кемаль Бильбашар
• Издательство: Правда
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

В сборник включены три повести современных турецких писателей: Кемаля Бильбашара «Джемо», Яшара Кемаля «Легенда Горы», Дженгиза Тунджера «Конфискованная земля», рассказывающие о суровой жизни крестьян, о пробуждении их сознания и борьбе за человеческое достоинство, о любви главных героев.

---

— А вот послушай. Он и в своем уме когда, слушать нас не хочет, за людей не считает. А коль свихнется, еще хуже будет.

— Полоумного, — возразил староста Керим, — не оставят в деревне. Сразу на него бумагу — и конец.

— Повесят? — с замиранием сердца спросил Марамыт.

— Нет, зачем?.. Составят бумагу — и в сумасшедший дом, к таким же, как он.

— Эх, — вздохнул Рыжий Осман, — как было бы спокойно! Ни тебе конфискации, ни ипотеки.

— Жена, дочь у него останутся, — размышлял вслух Салих. — Свалятся они нам на голову.

— С бабами еще труднее будет, — глубокомысленно заключил Хотунлу.

— Да что с вами? — попытался образумить людей Хасан. — Очнитесь! Кто это вам сказал, что Мастан свихнулся?

— Я сказал, — отвечал Рыжий Осман. — Нормальный человек не станет гулять среди ночи по улице.

— Слыхал я, — многозначительно сказал Хотунлу, — что в Енидже есть ведьма. Очень лихая такая. И подговорили ее наслать порчу на Мастана.

— Хотунлу правду говорит, — поддержал Салих, — по всему видно, что в него шайтан вселился.

— А в касабе рассказывали, — продолжал Хотунлу, — как в прошлом году один такой заколдованный бродил-бродил месяца два, а потом взял да и утопился.

— А не врешь?

— Клянусь верой! Османсали это говорил. Тот, что кофейню арендует у Геика Хаджи.

— Этот зря болтать не станет, — подтвердил Салих.

Хасан молчал.

Открылась дверь. Вошел Мастан.

Хотунлу, а за ним Хаджи, Салих и староста Керим юркнули в дверь — от греха подальше. На Мастане лица не было — почерневший, осунувшийся, он действительно походил на безумного. Поздоровался, сел. Ответили ему холодно. Только хозяин кофейни Муса держался как ни в чем не бывало. Подбежал, долго тер стол полотенцем.

— Налей-ка чайку, Муса, если горячий, — попросил Мастан.

— Сию секундочку! — отвечал тот. — У меня холодного не бывает.

Не замечая презрительных взглядов, он направился к плите. Достал с верхней полки стакан с позолоченной каймой, налил доверху, принес Мастану. Тот в ожидании хлопал по столу ладонью — ловил муху…

Больше всего на свете Мастан любил лошадей. Был у него даже породистый жеребец — хозяин души в нем не чаял.

— Уж если заводить коня, — говаривал Мастан, — так такого, как мой вороной. Он происходит от знаменитого жеребца самого Нуреттина-паши.

Действительно, конь был хорош. Без всякой дороги чутьем узнавал путь. Стройный, высекающий копытами искры из камня, он словно сошел со страниц старинной сказки. Во всем Кесикбеле не было лошади умнее и изящней его. Но он был с норовом. Шум машины приводил его в ярость. Как заслышит рев мотора — седок мешком летит на землю. Словно понимал конь, что машина отняла у него превосходство, и потому ненавидел ее.

В последнее время за вороным ходил Ахмед, по прозвищу Дружок. Во всей деревне у Мастана только и было близких людей, что этот Дружок и хозяин кофейни Муса. Дружка он облагодетельствовал — взял к себе и дал ему работу. Зато тот и предан был Мастану, как собака.

Несколько раз в год Ахмед ездил в соседние касабы. Правда, важных дел ему не доверяли: он был забывчив. Накажи ему хоть сто раз, из двух поручений одно непременно забудет. К примеру, скажет ему Мастан: «Привези из касабы гвоздей», — и достаточно. Если же кто-нибудь попросит купить ему заодно и топор, приедет Ахмед или без топора, или без гвоздей.

С того дня, как Мастан впервые разрешил ему сесть на вороного, он заважничал. Если отправляется куда-нибудь, непременно несколько раз, красуясь, проедет по деревне туда и сюда. Крестьяне подзадоривают его, притворно ахают:

— Молодец, Дружок! Настоящий Чакыджи[81].

Лицо Ахмеда покрывается густым румянцем, и он птицей пролетает по деревне.

С утра отправился Ахмед в Гюней за врачом для Мастана. К вечеру должен был вернуться. Стемнело, а его все нет. Мастан уже начал ворчать:

— Уснул в дороге, что ли!

— Взрослый человек, не ребенок, — успокаивала его жена. — Управится и приедет.

— Взрослый, да беспечный! — раздражался Мастан еще больше. — Завалился где-нибудь под горой и спит себе.

— Нет, он спать не будет, — возражала женщина. — Знает, что здесь больной ждет.

— Пузырь у него вместо сердца. Мир будет рушиться, ему все нипочем. Я сам виноват. Нашел кого послать, будто нормальных людей нет.

— Должно быть, что-то его задержало.

— Разбойники напали?

— Может, доктора не смог найти.

— В каждой касабе докторов полно! Не один, так другой. На одном Аптуллах-бее свет клином не сошелся.

— Мало ли что, — вздохнула женщина. — Откуда ты можешь знать?

Мастан сыпал проклятиями.

На другой день, едва открыв глаза, Мастан первым делом справился об Ахмеде. Тот еще не приезжал.

— Ну, пусть только приедет! — пригрозил Мастан, обматывая талию шерстяным кушаком. — Уж я с сукиным сыном поговорю…

Одевшись, он вышел из дому и долго стоял как вкопанный, глядя на дорогу, ждал, не услышит ли отдаленного топота копыт. Подождал, подождал, потом, бормоча что-то себе под нос, отправился в кофейню.

Ахмед вернулся лишь после обеда — пешком, без лошади. Весь в поту, тяжело дыша, с налитыми кровью глазами он прошел мимо кофейни. Мастан постучал в окно. Ахмед не слышал. Тогда Мастан послал за ним Мусу. Тот вылетел из кофейни, как стрела из лука, не заставляя хозяина дважды повторить приказание.

— Дружок, Дружо-ок! — заорал он Ахмеду вслед. — Хозяин тебя зовет!

Ахмед обернулся, перевел дыхание, увидел в окне Мастана и неверными шажками засеменил к кофейне.

— Где ты пропадал? — грозно встретил его хозяин. — В пору было на розыск посылать!

Ахмед мешком опустился на первый попавшийся стул — никак не мог отдышаться. Молча стянул с головы потрепанную кепку, расстегнул минтан. Рубаха его была темной от пота.

— Не спрашивай, мой ага, — выдавил он.

— А конь где?

— Сейчас все расскажу… Беда свалилась на нашу голову. Пропала лошадь, ага.

Мастан подскочил как ужаленный. Занес кулак над головой Ахмеда.

— Что ты наделал, подлец?! Это же какой конь — от племенного жеребца! Негодяй, сукин ты сын!

— Помер вороной…

Мастан как подкошенный повалился на стул.

— Ох, ох! Позор тому, кто доверяет дело дураку!

— Я ни при чем. Это хозяин постоялого двора виноват.

— Хозяин? Он мне заплатит, этот ублюдок! — Мастан обрадовался возможности хоть деньги за коня вернуть. — Рассказывай все как есть!

— Приехал я в Гюней. Привязал лошадь на постоялом дворе у Геврека.

— Что дальше?

— Ну, ясное дело, привязал его за узду, стреножил. И за шею еще привязал, чтобы не сорвался, если какая-нибудь кобыла во дворе окажется.

— Так ты его удушил?!

— Нет! Ты слушай!

— Что слушать? Моя вина! Доверил тебе лошадь.

— Привязал я вороного. Мне нужно идти к врачу. Буду, говорю, скоро. Ну вот, возвращаюсь на постоялый двор. Геврек смотрит на меня… Странно так смотрит. Я ему: что с тобой? — а он молчит. Тут я сразу и подумал, что с конем неладно… Выбегаю во двор — в крови лежит.

— Что случилось?

— Кобыла зашла во двор. Вороной взбесился. Порвал узду, путы, веревку на шее. Никто его не мог удержать. Геврек сколько лет около лошадей, и то не смог. Живет у него хромой монах, гяур. Так вот этот монах взял и ухнул вороного колуном. Помер конь.

— Хромого заставлю заплатить!

— На мне вины нет.

Мастан уже понял это.

— Редкостный был конь, — повторял он горестно. — К чужим ни за что не шел. А порода какая — от жеребца самого Нуреттина-паши! Птица, а не конь!

Ахмед любил вороного еще больше, чем Мастан.

— Нет греха на моей душе, — бормотал он. — Клянусь аллахом, он был для меня дороже сына.

— Эх, какой был конь! — сокрушался Мастан. — Племенной! А где же доктор? — спохватился он наконец.

— Завтра приедет, сегодня у него дела.

— Я его тоже по делу зову!

— Там убили одного. В Верхнем Армутлу следствие идет.

— Приспичило им! Нашли время человека убивать, когда я заболел!

Крестьяне, услыхав о гибели вороного, подсели поближе.

— Я его ржанье за сто метров узнавал, — сокрушенно вздыхал Муса. — Даже копытами цокал по-своему, душа моя! Знатный был конь, паша среди коней.

— Верно, паша среди коней, — кивал Мастан. — отпрыск жеребца самого паши! Кому, как не ему быть пашой среди коней!

— Больно пуглив был, — вставил Хотунлу.

— Потому что породистый, понял? Не чета вашим полудохлым клячам. Им все равно! А этот чуял, когда лист мимо пролетит. Я бы его на десять человек не променял. Он лучше меня понимал, кто мой враг, а кто друг. От смерти меня спас. Никогда не забуду!

— Что ты говоришь? — удивился Хотунлу.

— А как же! Поехал я как-то на озеро уток стрелять. Утки далеко сели. Начал я подъезжать к ним тихонько. Вдруг стал вороной как вкопанный. Порази его аллах — с места не тронется, что значит порода! А оказалось, впереди прямо перед конем яма глубокая. Крестьяне потом рассказали. Никогда я этот случай не забуду.