Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

• Название: Рыцари морских глубин
• Автор: Геннадий Гусаченко
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012

«Под крылом ангела-хранителя» — остросюжетный роман-откровение, трилогия книг «Жизнь-река», «Рыцари морских глубин», «Покаяние», которые с интересом прочтут мечтатели-романтики, страстные поклонники приключений, отважные путешественники — все, кто не боится подставить лицо ветру, встретить штормовую волну, вступить в поединок с преступником. Любители экстрима, романтики, любовных интриг найдут в книгах захватывающие эпизоды службы на подлодке, охоты на китов, работы в уголовном розыске. Воображение читателя пленят красочные картины моря, взволнуют стойкость и мужество подводников, китобоев, сотрудников милиции и других героев этих уникальных произведений. Автор трилогии — Геннадий Григорьевич Гусаченко служил на подводной лодке Тихоокеанского флота, ходил в антарктические рейсы на китобойных судах, работал оперуполномоченным уголовного розыска, переводчиком японского языка на судах загранплавания, корреспондентом газет Приморья и Сибири. В 2007-м году Г.Г.Гусаченко совершил одиночное плавание на плоту-катамаране по Оби от Новосибирска до северо-восточной оконечности полуострова Ямал. Впечатления послевоенного детства, службы на флоте, работы на море и в милиции, экстремального похода по великой сибирской реке легли в основу вышеназванных книг. Г.Г.Гусаченко окончил восточное отделение японского языка и факультет журналистики ДВГУ. Автор книг «Тигровый перевал», «Венок Соломона», «Таёжные сказки». Печатался на страницах литературных, природоведческих, охотничьих и детских журналов «Горизонт», «Человек и закон», «Охотничьи просторы», «Охота и охотничье хозяйство» «Костёр», «Муравейник» и др. Чл. Союза журналистов России. Живёт и трудится в г. Бердске Новосибирской области. Тел: [phone]), (8 383 41 2 31 73).

---

Так зачем я сижу с фонариком в палатке над толстой общей тетрадью, морщу лоб, мысленно переносясь на пол века назад?

Привычка журналиста, выработанная годами, вести записи увиденного, услышанного?

Или тайное, внутреннее желание не сгинуть бесследно? Страшно исчезнуть, пропасть без вести?

Один голосок нашёптывает в левое ухо: «Пиши, быть может, кто–нибудь прочитает и вспомнит о тебе».

Другой более громко в правое ухо: «Да кому сдались твои бредни?».

Оба они правы по–своему. И потому я то берусь за тетрадь, то откладываю подальше. Снова достаю из планшета, коротаю с ней часы вынужденного безделья.

Из однообразия будней последнего года службы запомнились несколько неординарных, комических эпизодов, достойных пера странствующего идиота.

В начале октября 1964‑го мне присвоили звание старшины второй статьи и командировали за молодым пополнением в Ташкент. Детская мечта посетить этот город могла реально воплотиться, но…

Событие о присвоении старшинского звания и о моей отправке на юг за призывниками бурно муссировалось в экипаже лодки. Как водится на флоте с незапамятных времён мне «врубили банок»: пару раз ладошкой по оттянутой шкуре на голом животе. Потом ребята дружно сбросились по червонцу, собрали денег на дорогу. Кок Боря Пирожников притаранил увесистый вещмешок, набитый деликатесными консервами. Товарищи откровенно завидовали.

— Везёт тебе, Гусак, от службы отдохнёшь, развеешься. Фруктов наешься. Навалом их там сейчас. Шмутьём прибарахлишься…

Я и сам от радости чувствовал себя на седьмом небе. Ликование распирало меня, когда я пришивал к форменке новые погончики с золотистыми галунами. Всё же, наверно, неплохой я был матрос, если командование корабля доверило эту миссию — одному с дивизии. Остальные старшие вагонов будущего эшелона набирались из моряков 181‑й бригады подводных лодок.

После тёплых, дружеских напутствий я отбыл в пункт формирования эшелона. Неделю вместе с другими командированными изучал уставы, пинал футбольный мяч и валялся на койке в ожидании отправки на теплоходе «Русь». Когда до отбытия на морвокзал остались считанные дни, командировщики засуетились, загоношились:

— А что, братва, на теплоходе водка дорогая в ресторанах. Надо здесь запастись, в нашем магазине дешевле будет.

Как остаться в стороне? Показаться в глазах других не свойским парнем? Этаким непьющим правильным мальчиком? Не моряком?

Пошёл вместе со всеми в захолустный магазин сродни нашему боровлянскому «Сельпо». Набрали водки. Идём, вещмешок тащим. Позвякивают в нём бутылки. У срамотного дощатого барака, больше похожего на сарай, чем на жилище, какой–то мужик в синем трико дрова рубит. Мотня трико между ног ниже колен висит. Задрипанный мужичишка, ноль внимания мы на него, мимо идём. А он топор в чурку воткнул да как заорёт:

— Стоять, моряки! А ну, покажь, что несём! Я — мичман Раков!

Бог ты мой! Самого Джагу не признали! Начальника гауптвахты! На слуху это скверное прозвище далеко за пределами Лахтажного. Один моряк в отпуск поехал, зашёл в Москве на Казанском вокзале в общественный туалет, а там на стене большими буквами написано: «Мичман Раков — Джага и педераст!». А другой из Иркутска воротился, там на заборе прочитал: «Мичман Раков — сучара вонючий». Такая вот известность!

Мы вещмешок бросили и врассыпную, кто куда. Меня ноги со страху на сопку унесли. Первый спортивный разряд по лыжам имел и стометровку на районных соревнованиях бегал: собаки не догонят!

Другие не такие шустрые оказались. Догнал двоих Раков, за шкирки схватил и к начальнику эшелона приволок. Те сразу сдулись, остальных сдали. Что толку, что я на сопке отсиживался. Пришёл на сборный пункт, а там уже всё про меня известно. Построил капитан третьего ранга весь личный состав эшелона. На траве злополучный мешок с водкой лежит. Из всех самовольщиков гнев начальника эшелона почему–то на меня одного пал. Вызывает из строя, приказывает:

— Бей бутылки об гальюн!

Стал я бросать, но бутылки отскакивали от дощатой стены сортира, не разбиваясь. Начальник эшелона разозлился, сам начал бить их одна об другую. Сильно запахло водкой.

— А теперь, — сказал он, — отправляйся в свою часть. Не нужны мне лишние проблемы и пьяницы.

Напрасно я упрашивал его простить, пытался убедить, что не подведу, что не пьяница вовсе. Он и слушать не захотел.

На лодку вернулся побитым псом. От стыда не знал куда деться. Так осрамиться в глазах товарищей! Но куда деваться? Предстал пред ясные очи отцов–командиров. Каутский видеть меня не пожелал. Замполит Зуев лишь вздохнул горестно. Тушин головой покачал и рукой досадливо махнул как на пустое место. Старпом Куренков, с налитым краской лицом прошипел:

— В кочегарку пойдёшь мантулить, алкоголик хренов! Не умеешь пить — не берись! Дерьмо тебе через тряпочку сосать, а не водку лакать. На тебя надеялись, а ты… Прославил на всю эскадру! Скажи спасибо Ракову, что на губу не упёк тебя!

— Да я и не пил…Так, за компанию сходи… — попробовал я объяснить свой залёт.

— Молчать! — взъерепенился ещё больше старпом. — не пил! Мичман Раков просто так, от фонаря, задержал вас?! Молчать!

Насколько помню, с Раковым вы уже давно знакомы. — В кочегарку!

Не забыл старпом позапрошлогодний случай.

Я был в составе караула на гауптвахте. Начальник караула лейтенант Конашков определил меня выводным конвоиром — сопровождать заключённых под стражу матросов и солдат на работу и обратно. Лихие ребята без ремней, в шинелях без хлястиков, в бескозырках без ленточек, в пилотках, натянутых на уши, весьма отдалённо напоминали защитников страны Советов, больше походя на пленных немцев. Разобрав ломы и лопаты, арестанты медленно брели по улице к строительному объекту — водопроводной траншее. Я, вооружённый автоматом, вынужден был тащиться рядом. В рассчёт конвоируемых входило до полудня гусиным шагом дошагать до канавы, отдохнуть там после столь трудного километрового перехода и пуститься в обратный путь, чтобы успеть к обеду.

Наконец, пришли, уселись в канаве, повели неторопливый разговор. Один усатый главстаршина с береговой базы, с лицом легендарного матроса Железняка, сказал приятелям так, словно и не был под арестом:

— Письмецо от подруги должно прийти, схожу в роту, а вы пока сгоняйте за курятиной… Мичман Раков, подлый Джага, все карманы обшмонал, последнюю беломорину отобрал, ту, что я в ботинок заныкал… Слышь, молодой, курить есть?

Курить арестантам строжайше запрещено. Озираясь по сторонам, я боязливо ответил:

— Не курю, товарищ главный старшина…

— Ладно, не писай гидравликой, молодой… Шум не подымай. Всё в ажуре. Мы скоро воротимся.

Он выбрался из ямы и пошагал в сторону береговых казарм. Другие тоже разбрелись по своим делам. Один солдат на склады к знакомому прапору за тушёнкой, другой в магазин за папиросами, третий к водолазам за спиртом. Ещё двое матросов, посовещавшись, отправились доставать консервы на закуску. Скоро я остался один. Конвоир без арестантов. А что было делать? Дёргать угрожающе затвором, дать предупредительный выстрел и в случае неповиновения открыть стрельбу на поражение, как предписывает инструкция выводного часового? Нет, я сел и стал терпеливо ждать.

Они, как обещали, скоро явились и не с пустыми руками. Главстаршина засунул за пазуху заветное письмо и подставил под баклажку пустую консервную банку.

— Наливай, Фёдор…Так, хорош…Давайте за то, чтобы Джагу Ракова черти с квасом съели.

— Не к месту будь помянут! Ты что, в натуре, аппетит портишь?

Выпили. Закусили тушёнкой. Закурили. Задумчиво помолчали. Сидя на краю траншеи, молча наблюдал я за пиршеством старых вояк — такими взрослыми дядьками казались мне те двадцатитрёхлетние парни — неисправимые самовольщики, пьянчужки, нарушители воинской дисциплины. Вдруг рядом с собой я увидел пару блестящих штиблет. Поднял глаза и обомлел: надо мной, заложив руки за спину, раскачивался на каблуках мичман Раков. За его спиной насмешливо улыбались солдаты из комендантского взвода..

— Каждому за курение и выпивку ещё по трое суток, — холодно произнёс начальник гауптвахты. — А вам, товарищ матрос, за нарушение устава караульной службы объявляю десять суток ареста! Сдать оружие!

— Ну вот, лёгок на помине оказался, — послышалось в траншее.

Так я из конвоиров очутился в арестантах.

Вечером нас построили во дворе гауптвахты на прогулку строевым шагом. Я очень переживал о содеянном проступке, но то, что увидел там, настолько развеселило, что и по сей день не сожалею о том аресте. Взводы заключённых под стражу нарушителей воинского порядка стояли на месте и громко хлопали ладонями по шинелям с громким криком: «А р-ряз! А р-ряз! А ряз, два, три-и…! Хлопки напоминали чёткий шаг по асфальту двора, обнесённого высоким забором. Смешно было лишь одному мне как новичку. Остальные с серьёзными лицами спокойно изображали шаг, оставаясь на месте. Мичман Раков сидел в кабинете и слушал через решётки рапахнутого окна, как здорово маршируют его подопечные. Раздалась команда: