Иван Дроздов - Славянский котел

• Название: Славянский котел
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006

Роман посвящён острейшим проблемам современного славянского мира.

---

А Драгана и вправду восхищалась Костенецким. Она вспоминала, как, живя в Москве, вот так же с удовольствием слушала Жириновского, и теперь находила, что доморощенный главный либерал Сербии ни в чём не уступает российскому лидеру Либеральной партии, а, пожалуй, в чём–то и превосходит его. Костенецкий так же с успехом мог бы заменить любого клоуна на манеже цирка, а если учесть его внешнее сходство с Мефистофелем, так, пожалуй, сербский Жирик будет и колоритнее. Вот только Жириновский понятен людям; он не был ни русским, ни евреем, ни поляком, а как бы сказал Гоголь: так себе — ни чёрт на метле, ни бес в лукошке. Сам же про себя наш российский Жирик сказал: мама у меня русская, а отец юрист. С тех пор и прилепилась к нему кличка: Сын юриста. Формула генотипа сербского Жирика была плотно укутана завесой тайны. Одно из него выпирало и бросалось в глаза: он с каким–то лютым остервенением ненавидел страну своего проживания и народ, его кормивший. И эта ненависть наполняла его речь и жесты, и мимику лица огневым жаром и пламенным артистизмом.

Далеко вели мысли нашу Драгану, когда она с таким интересом смотрела на гостей своего дяди, внимала их торопливым сбивчивым речам. Они, видимо, давно знали хозяев дома Савву и Ангелину, находили в их душах что–то родственное и потому говорили, не смущаясь и не оглядываясь на них; а тут ещё и приветливая улыбка молодой американки поощряла их к откровению; они распалялись всё больше в своём либерально–демократическом раже, месили и топтали глупых сербов за их квасной патриотизм, пророчили близкий планетарный триумф своих братьев по крови и духу — общечеловеков, даже называли час, когда будет объявлено об исчезновении последнего русского с лица земли, и тогда уж никто не помешает «гражданам мира» объявить об установлении своего мирового господства.

И Костенецкий, и его Халдуша, — так называл Вульф свою ближайшую подружку по думскому дому, — считали себя тонкими проницательными психологами; наверное, так же думал о себе Соломон Гусь, — и очень скоро оба они решили, что залетевшая к ним из Нового света «золотая ласточка», то есть наследница гигантского капитала американского серба Драгана Станишича, конечно же, она «своя в доску» и с восторгом разделяет все их планы по устройству современного мира. Костенецкому даже вбросилась в горячую голову мысль о том, что он и как мужчина нравится залётной птичке. И речи его полетели ещё более пламенные, а в жёлто–красноватых дьявольских глазах заметался огонёк надежды и на ещё одну победу, каковых у него и в Белграде, и в других городах Европы, и в театре, где служила хозяйка этого дома и член его партии Ангелина, было множество. Но у него ещё не было такого ослепительного создания, каковое вдруг очутилось перед ним. И он засуетился в кресле из какого–то королевского замка, заёрзал, засучил масляными глазами. Потянулся головой через стол к Драгане, спросил:

— Какие ваши планы на завтра?

— Утром в девять часов я отправляюсь за город.

— За город? Это интересно! Если не секрет — куда же?

— В село Шипочиху. Оттуда родом моя прапрабабушка Елисавета — там много моих родственников.

— Шипочиха? Я знаю это село. Я был в нём недавно. Но там осталось всего несколько сербских семей! Там албанцы. Как начались косовские разборки, так и туда с гор повалили эти шустрые албы. И разве вам об этом неизвестно? И ваш дядюшка вам ничего не сказал? Албанцы злые, как собаки. Каждого белокурого берут в плен, тащат в горы, и там или режут, или заставляют на себя работать. А вас–то… Да что это вы себе забрали в голову?

Костенецкий уставил свой удивлённый взгляд на дядюшку Савву. И, уже обращаясь к нему, продолжал:

— Вы преподаёте в университете. Вы разве не знаете?

И снова к Драгане:

— Хорошо, что вы мне об этом сказали. Я, конечно же, не позволю вам туда поехать. Тут и думать нечего!

— Я поеду, — спокойно сказала Драгана. — Завтра в девять мы с друзьями выезжаем.

Костенецкий откинулся на спинку кресла, уставился на неё.

— Как?.. Вас не пугают албы? Да вы представляете, как дружно они заселили это некогда цветущее сербское село! Там в каждом доме по две семьи албов. И ни одного вашего далёкого родственника. С кем же вы будете встречаться?

Дядюшка тоже подал голос:

— Девочка моя, это несерьёзно. Я тоже буду возражать против такой поездки. Что мне скажет папаша Драган, если узнает о такой твоей авантюре?

— А ничего и не скажет. Дедушка у нас смелый. Я тоже смелая. Недаром же мы с ним носим одно имя. Но позвольте: откуда здесь албанцы, если они в Косово, а Шипочиха на полпути от Белграда до границы Косовского края.

— Ах, Драганушка! — запела Ангелина. — Мы недавно там были на гастролях. Там давно уже нет сербов. На больших автобусах привезли этих противных албанцев, — мужики с автоматами, гранатами. Была разборка, многие сербы погибли. Да у нас об этом все газеты писали. Оставь ты свою затею, приходи лучше в театр, и я познакомлю тебя с нашим режиссёром.

— Ну, нет, я решила и завтра поеду.

У Драганы был план действий, согласованный с Дундичем. Его отряд из пятнадцати человек под видом американских туристов будет двигаться по сербским сёлам, изучать обстановку и выявлять молодых сербов, способных составить ряды сопротивления. Драгана в своём блокнотике пометила пункты и время встречи с товарищами из отряда Ёвана Дундича и с самим Дундичем. Её автомобиль был приспособлен для дальней дороги: тут и кухня, и столовая, и спальня. Ничего менять из составленного плана она не могла, да и не хотела.

Костенецкий вдруг сказал:

— Тогда позвольте мне сопровождать вас. Там знают Костенецкого. Албанцы меня любят — со мной будет безопасно.

— А вот это мило с вашей стороны. Это по–рыцарски, и я буду рада побыть несколько дней в вашем обществе.

Встречи на дорогах с товарищами в присутствии Костенецкого её не смущали. Она сегодня же позвонит Дундичу, обо всём предупредит и предложит говорить только на английском, как и подобает американским туристам. Костенецкий же в роли сопровождающего знатной американки может ещё и послужить хорошей защитой от албанцев.

— А вы, милый дядюшка, не беспокойтесь, пожалуйста. Меня будет сопровождать большой отряд друзей.

— Очень жаль. А я хотел пригласить тебя на свою лекцию в университете.

— Это интересно! Если позволите, я послушаю вас в другой раз.

— Конечно, конечно! В любое время приходи и слушай. Я буду рад тебя видеть. Но на завтра у меня назначена лекция о великих диктаторах: Гитлере, Сталине, Франко и Муссолини. Тут же я буду говорить и о нашем Иосифе Броз Тито.

— Ну, а уж это и совсем интересно! Я только не понимаю, зачем же Сталина вы поставили рядом с Гитлером? Я жила в России и знаю, как там Сталина уважают русские патриоты.

— Я тоже бываю в России. Да, Сталина многие уважают. И его есть за что уважать. Ни один из русских царей, — и даже Пётр Великий, — не сумел за своё правление продвинуть так далеко Россию, как это сделал Сталин. Но и ни один из русских царей не принес России так много бед, как Сталин. И делал он это методами, которые подпадают под понятие диктатор. А иные историки находят слова и порезче, но я пощажу твой ангельский слух и не стану произносить жёстких аттестаций. Впрочем, на лекции я бываю беспощадным. Правда светлее солнца, а я несу людям знания, и они должны быть правдивыми.

Дядюшка замолчал, но племянница тронула его за плечо:

— Погоди, дядя Савва. Мне этот разговор очень интересен. Мой учитель Арсений Петрович часто вспоминает Сталина, — он тоже бывает резок в оценках, но я в его словах вижу какую–то личную обиду, мне его оценки кажутся субъективными. Нам–то с тобой, и стране нашей Сталин, кажется, ничего плохого не делал. Он и Югославию, и весь мир славянский, и даже Европу всю от Гитлера спас. Мы за то должны быть благодарны ему.

Притихли Костенецкий, Соломон Гусь и Халда Старо — Дворецкая, не торопился с ответом и знаток новейшей истории профессор Станишич. Имя Сталина для многих в Европе, да и во всём свете визитной карточкой века двадцатого стало. Этот человек как бы делил на части заплутавшийся в бесконечных распрях мир людской: одни ненавидели его и проклинали, другие благодарно почитали за победу над фашизмом, а иные при имени Сталина задумывались и пожимали плечами: дескать, сложный он был человек и, видно, не пришло ещё время суд над ним вершить. Много головушек сложили при нём русские люди, пострадали и люди нерусские, издревле жившие под защитой России; не могут забыть своих жертв служители церкви православной. Многих пастырей невинно замучили до смерти, а иных томили в лагерях ГУЛАГа. Не могут забыть русские люди и крушения храмов — и главного из них Храма Христа Спасителя, чуда из чудес мировой архитектуры. История не простит Сталину и его соратникам, состоявшим сплошь из нерусских, и отмены сухого закона, перед которым весь мир склонял голову, а английский премьер Ллойд Джордж назвал этот акт величественным подвигом русского народа. Заметь, родная: подвигом русских распорядились нерусские. Кто–то скажет: подумаешь, сухой закон!.. Живут же без него люди в других странах! Да, живут. Но русским людям сухой закон, введённый Николаем Вторым, дал прирост населения на двадцать миллионов человек. Уже в 1915 году не было ни одного поступления в психиатрические больницы; в стране почти свели на нет преступность, опустели тюрьмы. Вот что такое сухой закон! Счастливые матери рожали счастливых деток; среди них не было поражённых болезнью Дауна, врождёнными пороками сердца, умственно слабых, психически заторможенных или уж слишком расторможенных. И продлись сухой закон до наших дней, русский народ, будучи трезвым и здоровым, не отдал бы свою великую Империю ходарковским и абрамовичам. И любимая Богом Святая Русь, точно тяжело больной человек, не превратилась бы в страну нищую и безоружную.