Иван Дроздов - Славянский котел

• Название: Славянский котел
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006

Роман посвящён острейшим проблемам современного славянского мира.

---

Адмирал полагал, что Дана воспротивится и даже обидится на такую строгость, но она сказала:

— Хорошо, дядюшка, даю тебе слово: спиртного в рот не брать. Иван Петрович Павлов утверждал, что вино вредно в любых количествах, и даже в производстве лекарств предлагал отказаться от спирта.

— Ну, спасибо, девочка, а то мы тут ужинали с Борисом Простаковым, так он хотя и мужик, и здоров отменно, а вина в рот не берёт. Вот я и думал: как же это так? Он не пьёт, а моя племянница хорошее вино попивает.

— А кстати, дядюшка, как он тут включился в работу, осваивается в лаборатории?.. А что Неустроев? Он–то далеко продвинулся в своих делах? У нас с отцом об этом шёл разговор, да Неустроев говорит, что у него нет никаких результатов, а только мечта сотворить какую–то мини–пушку. Признаться, мне этот физик показался несерьёзным.

Адмирал долго молчал, будто ничего не знал о физике, но потом сказал:

— Знаю я этого парня, видал его там на материке. Он сулил особо важное открытие, да вдруг потух, закрылся в себе, не мычит не телится. Вроде бы даже речь потерял. Всё больше молчит и думает. К нам на остров его на поправку послали; авось, говорят, там у вас на свежем воздухе он зашевелит мозгами. Он там в России какой–то лазерный микроимпульс нащупал. Ни снарядов не надо, ни самолётов–перехватчиков, а крохотную кнопочку нажал — и любая дура многотонная с неба мешком валится. У них, у русских, и такие чудеса возможны. Я и раньше знал, что они горазды на выдумки, но, если сказать по совести, не верю я ни в какие чудеса. Бывали, конечно, примеры, удивляли русские белый свет, но то было давно. Во время войны с немцами «катюшу» придумали, так эта ихняя «катюша», точно змея стоглавая, огонь изо рта выпускала. Плюнет этак огоньком — и целый полк, а то и дивизию точно корова языком слизнёт. Парень этот, который недавно к нам приехал, тоже какой–то мудрёный приборчик изобрёл, да мне сдаётся, не хочет его в руки американцев давать. Борис Простаков меня тоже озадачил: вдруг скис и помрачнел, и ко мне на обед не пришёл. Врач–психолог говорит, туча дурная нашла на него: шёл–шёл в боевом строю, а тут вдруг котлы потухли. И даже его, врача, не принимает. В лаборатории по двенадцать часов трудится, а ночью на балконе в кресле сидит, шум океана слушает. Уж не пошла ли юзом его головка?.. Ты бы к нему подход какой женский нашла, — может, что и узнаешь.

Драгана не искала встреч с Борисом и с Павлом: по утрам закрывалась в своём кабинете и составляла сметы расходов. Однако и своего основного дела не бросала. Раньше она лишь отчасти занималась проблемой национальных геномов, сейчас же эту проблему решила поставить во главу всей деятельности лаборатории и возглавить весь комплекс исследований по этой щекотливой и не очень–то одобряемой в научном мире проблеме.

А почему не одобряемой?

Ответ на этот вопрос содержится в записках Арсения Петровича. Там он набрасывал контуры новой науки, которую, — он в этом был убеждён, — научный мир так же встретит в штыки, как в своё время были встречены кибернетика и генетика. Основатель генетики в России Николай Иванович Вавилов поплатился жизнью только за то, что посмел заявить: да, генетика есть! Гены лежат в основе всех физиологических проявлений живого и растительного мира. Мракобесы от науки убедили Сталина в необходимости упрятать Вавилова в тюрьму, а затем в 1943‑м году и уморить учёного голодом. Вавилов был необыкновенным исследователем, испытателем и собирателем видов и разновидностей, такого масштаба биолога и ботаника наука не знала. Он объездил и обходил полмира, собрал коллекции растений, они стали бесценным достоянием человечества, — и вдруг: его убивают. Кто? За что? Что же это за люди, у которых поднялась рука на величайшего из сынов русского народа?..

Драгана помнит, как ещё в Москве печальную историю Вавилова рассказывал им, ученикам–иностранцам, Арсений Петрович. И недобрым словом поминал Сталина. Ведь это при нём, в годы его правления, и в то время, когда слава его и сила достигли почти мистического влияния, Черчиль сказал: «Я невольно встал, когда вошел Сталин, и даже парализованный Рузвельт приподнялся в своём кресле».

В чём дело? Кто такой Сталин? Почему он убил Вавилова?.. Но, может быть, он не знал, что творил главный палач России Берия? Ну, а кто поставил на этот пост этого страшного грузина?..

И вообще: что это за особи с точки зрения биологии и генетики, способные совершать такие чудовищные, не поддающиеся никаким логическим формулам преступления? Драгана помнит, как у неё невольно вырвался вопрос: «Учитель! Сталина теперь хвалят в вашей стране, о нём жалеют, его бы хотели снова видеть на престоле. Но, может быть, русские забыли о таких преступлениях ”вождя народов“, может быть, он не знает о них?..»

Арсений Петрович не сразу ответил на этот вопрос, а когда собрался с мыслями, проговорил: «Память народная коротка бывает. А может быть, русские простили ему ещё и потому, что Сталин знал внутреннего врага России, то есть тех, кто ныне разрушил нашу державу. Им–то, этим нелюдям, он бы сейчас не дал ходу и державу русскую сохранил».

Драгана достала из стола чемоданчик с компьютером — новейшим и самым совершенным: у него в памяти все записки, схемы, чертежи и рисунки исследований Арсения Петровича. Засветила экран, и на нём появилась почтовая открытка с изображением ближайших соратников Сталина на то время, когда был заморен голодом Николай Иванович Вавилов, — это произошло в саратовской тюрьме, в разгар войны с немцами. По верхнему полю открытки кто–то написал известную мудрость: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

Справа от Сталина: Молотов, Хрущев, Ворошилов, Андреев, Калинин. (Все женаты на еврейках. У всех есть дети.) Слева от Сталина: Микоян — армянин, Каганович — еврей, Берия — грузинский еврей.

Арсений Петрович поясняет:

«Итак — ни одного русского!.. Мне скажут: а Молотов, Хрущев, Ворошилов, Андреев, Калинин? Они–то русские!

Ну, нет, господа хорошие, не скажите. Русский, женатый на еврейке, да ещё вступивший в брак в молодости, да ещё имеющий детей, становится более евреем, чем сам еврей. Я живу и работаю с евреями сорок пять лет, уж в этом–то убедился. Тут срабатывает не только биологический эффект, но ещё и постоянная тревога о судьбе детей. Он смотрит на своё чадо и думает об антисемитах. Ему в каждом русском мерещится антисемит. В его сознании постепенно накапливается ненависть ко всем, кто не еврей, и особенно к русским. Такой человек становится злобным, подозрительным и мстительным. К концу жизни в нём уже столько злобы, что он готов уничтожить весь мир, лишь бы обезопасить себя, свою супругу и своих детей. Недаром же полуеврей Ленин, придя к власти, подписал декрет о жестокой каре за антисемитизм.

Пусть извинят меня нынешние патриоты, превозносящие до небес имя Сталина, тоскующие о «сильной руке» для России. Не хочу умалять их кумира, хотя и не могу ему простить ни разрушения храма Христа Спасителя, ни расстрелов и гонений на Православную церковь и на священников, ни чудовищного убийства моего учителя Николая Ивановича Вавилова, ни убийства Вознесенского, Кузнецова и тысяч других ни в чём не повинных русских людей… Не могу простить и бездарного ведения Великой Отечественной войны с немцами, где мы потеряли в два раза больше солдат, чем наш противник, во время которой превратились в развалины сотни наших городов и десятки тысяч деревень и сёл. Мне скажут: чем–то обижен, обозлён, не объективен. А разве не Сталин одержал Победу в войне с немцами и со всей Европой? Не он разве принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой?..

Так, всё так — и я с этим не спорю. Но войну я видел сам. Мой отец прошёл и проехал, прополз по–пластунски от Валуек до Будапешта. Всё видел своими глазами, слышал своими ушами, трижды был ранен и дважды контужен. Мне он обо всём рассказывал. Не надо мне ничьих мнений и никакой статистики. Война прошла через мой ум, железным катком прокатилась через плоть и душу. Вот моё мнение, и никто не убедит меня в обратном.

И вот вам моя подпись:

Арсений Петрович Чудайкин»

Прочитав всё это, Драгана сделала и свою приписку:

«Обсудить с отцом, дядей Яном и Простаковым».

Потушила экран компьютера, подошла к электронному микроскопу, хотела осмотреть посев клеточной структуры, оставленный на зеркальной подставочке ещё до отъезда на материк, но тут к ней постучали и вошёл Борис. Она повернулась к нему на крутящемся стульчике, но не поднялась и смотрела на него, как на белую стену, без каких–либо эмоций на лице, смотрела так, словно не понимала, что это за существо приближается к ней, зачем оно и почему тут находится — недвусмысленно давала понять, что помнит разговор, происшедший у них несколько дней назад, не прощает и не может простить неожиданно открывшейся ей трусости русского учёного. А Борис будто бы ни в чём не бывало, вынул из кармана мобильник, повертел им перед взором Драганы. Девушка протянула руку, но Борис отвёл мобильник в сторону.