Иван Дроздов - Подземный меридиан

• Название: Подземный меридиан
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: «Московский рабочий»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1972

Роман «Подземный меридиан» уже публиковался ранее под названием «Покоренный «Атаман». Для настоящего издания автор значительно переработал его, дополнил новым материалом и дал своему произведению новое название. Роман И. Дроздова является результатом кропотливого изучения жизни горняков на Урале и в Донбассе, где автор часто бывал, работая корреспондентом газеты «Известия». В нем рассказывается о героическом труде шахтеров, о той напряженной борьбе за технический прогресс в горных работах, которая развернулась в наши дни, проводится мысль об извечной мечте добытчиков хлеба индустрии — о безлюдной выемке угля. Герои произведения действуют не только в шахтах, научно-исследовательских институтах — они активно участвуют во многих общественных процессах, которыми отмечено наше время. В романе большое место отведено и духовной жизни рабочих, ученых, деятелей культуры.

М. «Московский рабочий». 1972 г.

---

— А титульного листа вы мне не представили! — сказал вдруг академик, ни к кому не обращаясь и отставляя в сторону порожнюю чашку. — Я и понять не мог, кто автор, а теперь вот проясняется, что вы оба авторы? — Академик при последних словах возвысил голос и остановил взгляд на Каирове.

— Недоразумение вышло, — заговорил Каиров так, будто ничего серьезного не произошло. Кашлянул, выждал время, чтобы справиться с волнением, и продолжал: — На столе у нас остался лист… — Он заискивающе взглянул на Самарина, ища у него поддержки. — Случайно, Петр Петрович.

— Ну хорошо, голубчик, — успокоил его академик. — Я вам отзыв на рукопись написал, одному вам, а надо бы обоим. Вы там поправьте, пожалуйста, — он при этом взглянул и на Соловьева, и Каиров тоже посмотрел на помощника академика, и оба они, Каиров и Соловьев, кивнули академику, обещая исправить упущение.

Самарин же в это время ниже склонился над чашкой, доедал уху. Он понял причину раздражения академика и боялся, как бы сейчас же не раскрылась в этом его невольная и, как ему казалось, неблаговидная роль.

— Рукопись мне понравилась, — продолжал, успокаиваясь, академик, а сам старался поймать взгляд Каирова, который теперь все время ускользал от него, а если на мгновение и задерживался на одном месте, то все равно был суетным и растерянным. Каиров в эту минуту походил на человека, над которым занесли тяжелый предмет и угрожали опустить его на голову. Он даже как–то съежился под взглядами академика.

— Арифметический узел вы решили по–своему. Оригинально решён у вас арифметический узел.

Терпиморев не говорил, а словно бил Каирова по голове. Каиров не сразу понял обращенных к нему слов, но, когда до него дошел их смысл, холодная испарина проступила у него на спине и по всей шее.

— У нас много оригинальных решений, — сказал он, криво улыбнувшись и демонстративно набычившись под испытующим взглядом Терпиморева. — Мы, Петр Петрович, хоть и в провинции живем…

— Не могу в толк взять, — продолжал академик, словно бы и не слыша его пояснений, — что вас вынудило пойти на заведомое усложнение важнейшего узла машины. Поясните мне, пожалуйста.

Каиров кинул быстрый взгляд на Самарина, он даже подвинулся к Андрею, как бы ища у него защиты, но Андрей, покручивая в руках рюмку с водкой, низко опустил над столом голову и молчал. Соловьев тоже присмирел в тревожном ожидании. Он не сводил глаз с Каирова, смотрел на него с надеждой и тайным страхом.

Академик ждал ответа.

— Мы, Петр Петрович, — начал Каиров, собравшись с духом, — делаем машину для шахт и рудников. Условия, как вы знаете, необычные, и все механизмы приходится подгонять для этих условий. Оттого многое у нас кажется необычным, а иногда бессмысленным, ненужным.

Каиров взял для своей обороны общий принцип, который часто берется в Горном институте для технических обоснований и который на все случаи бывает верным. Академик тотчас же разгадал этот ход собеседника. Пропустив все эти общие рассуждения мимо ушей, он ждал, когда речь пойдет о конкретном деле. Но ничего конкретного Каиров не сказал. И Терпиморев внутренне обрадовался подтверждению своих догадок. «Вот тебе и конфликт поколений, — думал академик, — никакого конфликта нет, а есть проходимцы во всех поколениях, и очень прискорбно, что они ещё не перевелись. Чему вот он, Самарин, научится у Соловьева, Каирова, а ведь они, Соловьевы, Каировы росли при Советской власти, они нашего, советского периода люди».

— Молодой человек признался мне, — продолжал Терпиморев, не глядя на Самарина и кивая на него, — что быстродействие машины пострадало, весьма снизилось, а чего достигли вы, чего, чего?..

Голос академика срывался, становился визгливым, неприятным. Каиров толкнул коленкой Самарина: дескать, поясни старику, чего же ты молчишь, а старик, уловив и это движение Каирова, потеплевшими глазами смотрел на Самарина. Но едва Самарин открыл рот, чтобы защитить Каирова, академик улыбнулся и махнул на него рукой:

— Если уж маститый учёный не ответил мне на вопрос, то где уж вам, молодой человек, с ним тягаться в знаниях! Я вас и слушать не стану.

Академик обнял Самарина за плечи, сказал, обращаясь к Соловьеву и Каирову:

— Ну да ладно, братцы! Не обращайте внимания на мои расспросы. Я, когда выпью рюмку водки, раздраженным становлюсь и болтливым. У меня зуд к экзаменам появляется. Экзаменовать всех хочу. Ну да ладно, — повторил он примирительно. — Отдыхать пойду. Спасибо за уху.

И пошёл в дом, где для него была приготовлена постель. Сам про себя думал: «Каирова разоблачу публично, ох как разоблачу! А этого… — он имел в виду уже своего помощника, — с этим счеты будут особые».

8

Скорым поездом Каиров и Самарин ехали в Москву. Каиров был задумчив и почти не разговаривал с Андреем. Встреча с академиком, разговор с ним за ухой встревожили Бориса Фомича — порождали невеселые догадки. «Что там на море ему рассказывал этот… балбес», — думал он о Самарине. И жалел, что взял его с собой в командировку, познакомил с Соловьевым, а через него с академиком. Не радовал Каирова и отзыв Терпиморева на рукопись: «Вдруг как этот… истукан, — он опять мысленно обращался к Андрею, — да рассказал ему всю механику…» Он не хотел говорить себе прямо: «Как мы пишем книгу». Одно только предположение, что академик узнал эту… «механику», приводило его в замешательство. Терпиморев — авторитет в науке; он, если захочет, в порошок истереть может. Особенно, если уличит в обмане.

При этих мыслях Каиров непроизвольно трогал грудной карман, в котором лежал отзыв академика. Он помнит его наизусть.

«Многоуважаемый Борис Фомич! Прочитал Вашу книгу залпом. Я был рад и взволнован. Рад неожиданному открытию ума смелого и широкого, конструктора оригинального, остроумного. Ваша машина умница; она — прообраз будущих машин подобного назначения. Преотлично решён узел арифметического устройства, оперативное запоминающее устройство и стойка входных механизмов — все это вышло у Вас замечательно. Быстродействие невелико — понимаю: назначение машины и не требует большего, к тому же Вас ограничивали габариты — все логично и понятно. Я бы хотел теперь знать, как долго Вы работали над машиной, сколько человек принимало участие… Видимо, из скромности, Вы все это в книге обошли молчанием. Вы просите мою рекомендацию в издательство, да я не только буду рекомендовать Вашу книгу, но буду просить поторопиться с её изданием. Машины, подобные Вашей, очень, очень нужны народному хозяйству.

Желаю Вам дальнейших успехов и здоровья.

Терпиморев».

Вот какое письмо написал Каирову академик. Там, на море, возвращая рукопись, Соловьев шепнул на ухо Каирову: «Быть тебе, старина, жителем Москвы — града стольного. Академик, прочитав книгу, так и сказал: «В Москву его звать надо — пусть группу электроников возглавит, или конструкторское бюро, или далее институт».

У Каирова от этих слов душу сладкой волной захлестнуло. И почти первое, что пришло на ум, — с Машей мировую заключить. «Приду, повинюсь, покажу приглашение в Москву. Не враг она себе — не откажется… А этот… идиот… — он обращался мыслью уже к Андрею, — все дело испортил».

Потом, немного успокоившись, Каиров убеждал себя: «Надо показать отзыв Самарину. Скажу, титульный лист был потерян, а Соловьев представил академику одного автора. Да, лучше уж так, чем усугублять обман. Приедем в гостиницу и покажу».

И ещё Каиров говорил себе: «Не надо хмуриться, показывать ему. Возьми себя в руки!»

Как только сошли с поезда, Каиров с нарочитой веселостью заговорил с Андреем:

— Вы хотите получить номер в «России»? Интересно, как бы вы это сделали? Хотел бы я посмотреть.

Признаться, Самарин и не думал о гостинице. Ему не однажды приходилось бывать в Москве и по делам и проездом. Он знал, как трудно тут получить номер в гостинице. Но всегда у него как–то обходилось — на улице не ночевал.

— Стойте здесь, возле чемоданов! — приказал Каиров. — Сейчас все устроим.

Борис Фомич вошел в телефонную будку. И почти тут же он вылетел из нее сияющий:

— Все в порядке!

Через час они входили в двухкомнатный номер гостиницы «Россия».

Сложное чувство овладевает Самариным, когда он вот так, поселившись в номере столичной гостиницы, открывает окно и окидывает взглядом панораму Москвы. Бывал он в Лондоне, Париже, случалось останавливаться и в других столицах, но ни одна из них его не волновала, не навевала таких глубоких, грустных и торжественных дум. Каждый раз Москва предстает перед ним обновлённой, все более необыкновенной. Чем–то она удивительна и непонятна. Взгляд скользит поверх крыш домов и теряется в хаосе дальних улиц. В серой дымке угадывается Красная Пресня, Киевский район, Калужская застава. На фоне синего августовского неба маячат трубы и башни, тянутся к небу белые квадраты многоэтажных домов, а дальше — дымка, туман, едва различимые пятна вновь строящихся кварталов. Водоворот страстей и судеб… Сколько людей, сколько желаний погребено тут и рождено вновь!.. Прислушайся хорошенько: стены старых домов плачут о своей молодости, башни древних особняков навевают легенды. Многоэтажные дома–великаны — то белые, то желтые, то голубые — кружатся в веселом хороводе, точно стоят они не на земле, а где–то в пространстве, и куда–то плывут, и летят, сверкая окнами.