Иван Дроздов - Горячая верста

• Название: Горячая верста
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: «Современник»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1973

Новый роман Ивана Дроздова «Горячая верста» посвящен жизни советских людей, наших современников. Рабочий Павел Лаптев, академик Фомин, инженер Настя Фомина, столичный ученый Бродов… Каждый проходит перед читателем со своей судьбой и со своим характером. Большинство героев романа трудится на металлургическом заводе, но автор широко представляет и мир интеллигенции, изображает борьбу страстей и взглядов, показывает личную жизнь и быт людей разных поколений и разного общественного положения. Много места в романе отведено молодым людям, теме любви и дружбы.

---

Глубоко тревожил его стан «2000». К новому году он должен выходить на проектную мощность. Выйдет, тогда и конвейер его пойдет легче, его, конечно, примут и начнут строительство, но что если стан подведет?.. «Вот тогда они вскочат на коней, — подумал о своих противниках. — Понесут… с гиком, улюлюканьем…»

Затылок пекло, словно к нему прислонили раскаленное железо. Неудобно было дремать, а хорошо бы закрыть глаза, забыться…

— А вот свидетельства самих прокатчиков, — продолжал Михаил Лаврентьевич, — вот они, вы можете их посмотреть.

Он поднял большой лист фотографической бумаги с копией летучей газеты «Молния».

— Здесь со статьей выступает Лаптев, тот самый знаменитый Лаптев, которого все мы глубоко уважаем и к голосу которого, как нам известно, прислушивается и почтенный Федор Акимович.

«Паша, что же ты написал в этом листке?» — с горечью подумал Фомин.

— Слушайте. Я буду читать: «Стан могуч, спору нет, но пока идет с перебоями, то и дело останавливается, точно у него одышка. То лист начнет косить, то валки полетят, а то рольганги…» — Валки? — переспросил Фомин. — Никогда этого не было. Бог миловал.

— Не я говорю об этом, Федор Акимович, а Лаптев. Да, Лаптев! — Ладно. Читайте дальше, — махнул рукой Фомин. И подумал: «Сдурел, что ли, Паша!» Михаил Лаврентьевич читал: — «Мы хоть и рядовые прокатчики, но можем судить о смелости конструкторов, создававших стан. Они не боялись перегрузок, верили в потенциальные возможности современных материалов, но факт остается фактом: механические системы подводят прокатчиков, стан на проектную мощность не выходит. Кто тут виноват — сами судите!..» — Выйдет, выйдет стан на проектную мощность! — пообещал Фомин.

— Хорошо бы, Федор Акимович! Мы бы вместе с вами порадовались…

— Сомневаюсь…

Главный специалист поднял руку, призывая к порядку, и улыбнулся, давая понять, что реплику Фомина воспринимает как шутку. И Михаил Лаврентьевич, прервав свою речь, заулыбался. Он тоже воспринял реплику как шутку. И, конечно, не обижался на Фомина.

В заключение, обращаясь к Фомину и показывая ему то место, где под статьей стояла подпись, проговорил: — Лаптев пишет. Лаптев!..

Фомин с горечью подумал о своем друге: «Эх, Паша, Паша, видно, не хотел ты мне зла, а ударил в самое сердце».

Академику и в голову не пришло спросить, а какой Лаптев написал статью? На «Молоте» два Лаптевых! Егор не в счет, он выпал из головы. Конечно же, Павел! Кто же другой?..

Главный специалист поблагодарил оратора за сообщение, зачем–то передвинул бумажки, лежавшие перед ним, и очень вежливым виновато–заискивающим голосом попросил Фомина высказаться.

— О чем же? — развел руками академик. — О своем проекте?.. Мне о нем неловко говорить. О проекте Михаила Лаврентьевича?.. Рекомендовать к строительству я его не могу… Критиковать его?.. Уж это, извините, совсем было бы нехорошо. Да, нехорошо-с!.. Потому как в сложившихся обстоятельствах, когда наши проекты конкурируют!.. — Фомин это слово сказал громко, врастяжку, почти прокричал. И строгим, укоряющим взглядом обвел Михаила Лаврентьевича, Главного специалиста… — Да, конкурируют!.. И что же, по–вашему?.. Я буду отшвыривать ваш проект и расчищать дорогу своему?.. Я ещё не совсем потерял стыд! Да!.. И совесть человека, и честь ученого… Не потерял-с, нет! Это уж вы, Михаил Лаврентьевич, потрясайте этой… как её… «Грозой»! То есть «Молнией». Она, может быть, вам поможет. А мне, что ж?.. Да и нет у меня её… И фотоаппарата нет. Чтобы по цехам ходить, фотографировать.

— Позвольте, Федор Акимович! Что вы такое говорите?.. Я в вашем цехе отродясь не бывал!..

— Тогда на расстоянии. Как–нибудь, из Москвы…

— Зачем же на расстоянии? Там только что был наш человек.

— Ваш человек?..

— Да, институтский. Он без злого умысла отснял стенную газету.

— Ради спортивного интереса?..

— Если хотите… Может быть!.. Зачем же делать такие обвинения?.. У вас нет на это никаких прав.

Извините, я теперь не знаю, что мне и думать.

Главный специалист растерялся, поднял обе руки, успокаивал то Фомина, то Михаила Лаврентьевича.

Он такую сцену не ожидал и не знал, как себя повести в разгоревшемся споре. Он сейчас поражен был раскрытием тайны со стенной газетой. В обвинениях Фомина не сомневался. Как же иначе могла появиться «Молния» в руках Михаила Лаврентьевича?.. Кто–то же отснял её?.. Кто–то и зачем–то доставил её в институт?

Главный специалист теперь думал о том, как бы эта история не дошла до министра, его заместителей, членов коллегии. Будучи наслышанным о прямоте Фомина, его умении драться с противниками, отстаивать свои идеи, наконец, о большом авторитете академика, он был почти убежден в неминуемости объяснения с министром. «Что, мол, за методы институтские товарищи применяют?..» А так как все знали неравнодушие Главного специалиста к НИИавтоматики, его дружеские отношения с директором, да и самим Михаилом Лаврентьевичем, то невольная тень неблаговидного поступка упадет и на него. А тут ещё жена его Лиза… Как пчела зудит на ухо, просит за Бродовых: тут помоги, там посоветуй… Главный специалист вспомнил все эти обстоятельства, взвесил, как на ладони взвешивают какой–нибудь предмет, и ему уже казалось, что отчасти эти обстоятельства известны академику Фомину, а завтра будут известны и министру… Словно бы очнувшись от своих мыслей, он заговорил торопливо, ни к кому не обращаясь:

— Понимаю вашу личную заинтересованность, но вы, Федор Акимович, и вы, Михаил Лаврентьевич, на протяжении многих лет являетесь бессменными членами консультативного совета. Ваше мнение всегда высоко ценилось министром, его заместителями, всеми членами коллегии. Наконец, и высшие правительственные инстанции — Госплан, Госстрой, Совет Министров нередко у нас спрашивают, а что думаете вы, Федор Акимович, вы, Михаил Лаврентьевич. Согласитесь, что и теперь, когда через две–три недели будет обсуждаться наиважнейшая для судеб отечественной металлургии проблема, — разве мы можем обойтись без вашего мнения?..

Главный специалист ещё долго высказывался в подобном роде, говорил общие, приятные для обоих членов совета слова, — он при этом больше смотрел на Михаила Лаврентьевича, который кивал в такт его словам, высказывал всяческие знаки одобрения. Но в сердце закрадывалась тревога при взглядах на Фомина; тот, глубоко утопая в кресле, полулежал с закрытыми глазами, но, конечно, не дремал, а чутко внимал каждому слову. Главный специалист ждал, что академик прервет его и спросит: «Какой проект вы предлагаете в дело?» Главный специалист не мог принять чью–нибудь сторону. Он мог отказаться от путевки на курорт, поссориться с женой, разорвать отношения с другом, но принять сторону Фомина или Михаила Лаврентьевича он не мог. Он хорошо знал оба проекта. И если бы вокруг них не было борьбы и ему не надо было ущемлять ничьих интересов, он бы, не задумываясь, поддержал Фомина. Но тут подспудно кипела многолетняя борьба. К тому же Госплан неохотно отпускал деньги. Каждый дорогой проект проходил с трудом.

Фоминский проект очень дорог. Заново надо строить домну, мартен, установку непрерывной разливки стали, гигантский прокатный стан. И между ними автоматическая система транспортных коммуникаций. Фантастически дорого! Прикинут члены коллегии, покачают головой. И устремят насмешливые взгляды на него, главного специалиста. Мол, нет государственных понятий. Как был инженером заводского масштаба, так и остался.

Представляет он и другой вариант: примет он сторону института. А коллегия утвердит фоминское звено. Вот тогда над ним, как злой рок, повиснет тень непростительной ошибки. Все будут говорить: «Главный специалист был против строительства на «Молоте» фоминского конвейера».

И сейчас, рассыпая комплименты Фомину и Михаилу Лаврентьевичу, он преследовал одну цель: уверить их в своем высоком к ним уважении, в стремлении помогать обоим ровно в такой мере, в какой позволяет его служебное положение. По тому, как реагировали его слушатели, он со все возрастающим радостным чувством заключал, что роль свою сыграл хорошо. Михаил Лаврентьевич с благостной улыбкой смотрел на него и кивал головой, Фомин время от времени приоткрывал глаза и как бы спрашивал: «Вы ещё здесь?» Впрочем, зла и протеста в его взгляде главный специалист не видел, и это его воодушевляло.

Когда он закончил, Михаил Лаврентьевич вскочил и стал пожимать ему руку: старик благодарил за теплые слова, за то, видимо, что главный специалист не высказался против его проекта. Совсем по–другому реагировал академик Фомин. Он несколько минут сидел неподвижно, потом медленно поднялся, подошел к столу главного специалиста и, наклонившись над ним низко и тихо, как бы продолжая свои мысли, сказал:

— Вы, молодой человек, порядочный трус. И, как таковой, на этом вот вашем месте, представляете для государства большую опасность.