Иван Дроздов - Баронесса Настя

• Название: Баронесса Настя
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: ЛИО Редактор
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5–7058–0308–7

После Великой отечественной войны в газетах промелькнула информация о том, как девятнадцатилетняя советская разведчица Настя, хорошо знавшая немецкий язык, была заброшена в тыл врага. Там она стала медсестрой при гитлеровском генерале бароне фон Функе, получила высший орден Германии — Рыцарский крест и вместе с больным генералом отправилась в его родовой замок. После смерти барона она стала хозяйкой замка.

До конца войны Настя снабжала нашу разведку ценнейшими сведениями. История необычайная, почти фантастическая, — о ней и поведал в своём романе известный русский писатель, фронтовик Иван Дроздов.

---

— Мечеть Хал — Алым, памятник четырнадцатого века.

Говорит бойко, уверенно, в карту не заглядывает. И расстояния между ориентирами, и поворотные пункты — сыплет как из мешка. «А я такой памяти не имею», — думает Чудайкин, посматривая в зеркало на курсанта, и перестаёт экзаменовать, а запрокидывает голову и оглядывает перистые облака, парящие высоко в небе и сулящие ясный жаркий день, каковых здесь, на Северном Кавказе, предостаточно.

Курсант разворачивает самолёт. Докладывает:

— Курс сто девяносто!

Под ними небольшой аул. Слева по курсу и далеко впереди показалась ровная, как стол, поляна. Там полигон. А через минуту неясно угадывались очертания большого и малого круга.

— Разворот на боевой!.. — докладывает курсант. И заводит машину на цель.

Лейтенант доволен. «Заморыш, а поди ж ты… какая власть в голосе! — идут стороной мысли, а глаза зорко следят за стрелкой компаса и высотомера, — И скорость выдерживает заданную».

Впереди чётко рисуются круги — большой, малый… И в центре малого круга крест, и даже столбик в перекрестье курсант видит. И видит, как столбик плывёт под нос самолёта, пропадает в дымчатом круге пропеллера…

— Так держать! — спокойно, размеренно командует сам себе курсант. И тут машина вздрагивает… Это бомба, оторвавшись от замка, начинает свой полёт к цели. Пряхин кладёт самолёт на крыло, описывает дугу над целью. Смотрят на землю. И видят, как летит бомба, уменьшаясь в размерах. Вначале кажется, что бомбу сбросили рано, она ляжет с большим недолётом, но потом видят её над кругом — вначале над большим, потом чёрной точкой она несётся к малому… И тут пропадает, словно растаяла. Секунда, другая… — взрыв! В самом центре пересечения усов, — в самом–самом. Дым от взрыва отнесло ветерком, и лейтенант, и курсант видят на месте взрыва пятно с неясными очертаниями. Пытаются разглядеть столбик, обозначающий центр полигона, — его не видно. «Неужели в столбик?» — думает лейтенант. А курсант уже выполняет очередной манёвр. Сбрасывает и вторую, и третью. Вторая попала в большой круг, а третья снова легла близко к перекрестью.

— Молодец! — крикнул инструктор в переговорное устройство. — Хорошо отбомбил!

Хотел сказать: «столбик разбили», но нет, конечно, в столбик ещё никто не попадал. А если бы такое случилось, фамилию курсанта выбили бы золотом на мраморной доске и поместили бы эту доску на видном месте — в память о снайперском попадании. Таков был приказ первого начальника авиашколы.

«Ну, Пряхин! Снайпер!..» — качал головой инструктор, поглядывая в зеркало на курсанта, который, как и следует пилоту, зорко оглядывал небо, землю, докладывал:

— Слева — самолёт. Наш. Пошёл на полигон…

И через пять–десять секунд:

— УТИ‑2… — Справа по курсу — станция Шалт — Махал, до поворотного пункта две минуты полёта.

— А слетаем на море! — кричит инструктор. — Ну! Курс на Махачкалу!

Пряхин слышал, что Чудайкин в награду за отличные действия курсанта в воздухе иногда разрешает слетать к морю. Ему такое счастье не выпадало.

Вдали, на горизонте курсант уж различал синюю полосу… Она все резче обозначалась и вот уже ясно чеканилась на земле, плавно выгибаясь и теряясь в синей дымке воздуха, и сверкая россыпью отражённых солнечных лучей.

Высотомер показывал 1500, скорость — 260, стрелки подрагивали, но держались ровно. Хорошо бы, конечно, заложить разворот, пойти на снижение, а то ещё и в пике, но нет, по учебному плану у них полёт по горизонтали.

Под крылом море… Далеко вперёд метнулась ослепительная россыпь солнечных бликов, в глазах рябит… Гребни волн пенятся, — вода словно закипает. И нет конца морю. И кажется Пряхину — самолёт валится в зелёную бездну…

До боли в пальцах сжимает ручку управления… Шарик горизонта на нуле, — самолёт идёт в заданном режиме.

— Левый разворот! — командует инструктор. И касается пальцами ручки. Вдруг не справится! Но нет, машина и на развороте идёт уверенно.

«Вышли на сушу». Справа показалось большое селение. Пряхин взглянул на карту. И мысленно провел линию до ближайшего ПП — поворотного пункта. Доложил инструктору. И тот, покачав головой, сказал: «Молодец, — ну, штурман!.. И лётчик из тебя выйдет хороший, и штурман».

До самого КПМ — конечного пункта маршрута, Пряхин выполнял две роли — штурмана и пилота. И нигде не выбился из режима.

На аэродроме к обеду все уже знали о результатах бомбометания, не сообщили сведений с полигона только об одном курсанте — Пряхине. «Странно, — думали командиры, — что же там случилось?»

Спрашивали у Чудайкина: бомбы сбросили?.. Чудайкин отвечал: «Все три бомбы в кругу. А одна… вроде бы в самый центр угодила».

Звонили на полигон. Оттуда отвечали: «Послали комиссию. Выяснит — доложим».

«Комиссия? Что за чертовщина?.. Случались, конечно, и раньше всякие неясности, но чтобы создавать комиссию? Новость какая–то!»

Ничего не узнали и вечером, когда приехали в школу. И только утром следующего дня Пряхина вызвали в УЛО — учебно–лётный отдел. Тучный, с двумя подбородками майор, начальник УЛО, не торопился задавать вопросы. Пряхин стоял на ковре в положении «смирно», а майор, смачивая языком палец, листал страницы личного дела курсанта. Неспешно и будто бы нехотя говорил:

— Тут, понимаешь ли, история вышла: столбик ты потревожил, верхушку сшиб. Стоял–стоял столбик посреди полигона, а ты его… клюк по башке! A-а? Теперь вот приказ об этом факте составляй, доску мраморную, а на ней фамилию твою… точно ты Северный полюс открыл… Но позволь, а где же твой аттестат зрелости?

— Нету аттестата, товарищ майор.

— Как нету?

— А так. Не пришлось мне… в школе учиться.

Майор выпучил на курсанта серые круглые глаза.

— Чушь собачья! А как же ты к нам в школу попал? Какой идиот твоё дело принимал?

— Вы принимали, товарищ майор.

Глаза потемнели, сузились.

— Ну да, принимал, но ведь без документа… друг мой!

— Есть документ. Вон он… из университета.

— Погоди, погоди… Чтой–то я в толк не возьму. В школе не учился, а в университете… Ах, вот оно что — Университет марксизма–ленинизма… при заводском Дворце культуры…

Майор закрыл папку с личным делом курсанта, вышел из–за стола. Ходил вокруг Пряхина, разглядывал его. Потом взял за руку:

— Пойдём.

На двери, обитой коричневой кожей, надпись: «Начальник авиашколы комбриг А. П. Фёдоров». Майор сказал Пряхину: «Жди тут», а сам вошёл в кабинет. И находился там долго. А когда вышел, не взглянул на курсанта, а лишь кивнул ему: «Заходи».

И Пряхин вошёл. Стоял у двери ни жив ни мёртв. Чувствовал, как холодеют пальцы, становятся ватными ноги. Комбриг говорил по телефону, а сам с любопытством разглядывал курсанта. И глаза его ничего не выражали. И он вообще, казалось, не придавал никакого значения факту существования Пряхина.

Комбригу было лет сорок пять. В тёмных густых волосах светились первые ласточки седины. Гимнастёрка на нем дымчатого цвета, на груди орден Красной Звезды и два ордена Красного Знамени. Он был в Испании, сбил шесть фашистских самолётов, а ещё раньше, во время Первой мировой войны, летал на французских «фарманах». Обо всём этом курсантам рассказывал комиссар эскадрильи.

Но вот комбриг положил телефонную трубку и продолжал молча и без всякого зла смотреть на курсанта.

— Тебя как зовут? — спросил комбриг.

— Владимиром.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Вон-a… Поди ведь, прибавил себе два года?

— Прибавил, — глухо пробубнил Пряхин и склонил на грудь голову. — На завод не брали.

— Ну–да, там берут с четырнадцати, ты и сказал…

— Да, товарищ комбриг, сказал.

— А родители твои…

— Отец помер, а у мамы и без меня шестеро. В деревне голод…

— М–да–а… Голод. Тут уж не до учёбы.

Комбриг вышел из–за стола и подошёл к окну, стоял спиной к Пряхину. И руки сложил сзади, пальцы в одном кулаке сжал.

Вдруг повернулся, спросил:

— Как же ты экзамены сдавал?

Пряхин пришёл в себя, осмелел чуток.

— Книг много читал, все слова запомнил…

— Ну, так уж и все?

— Почитай все! Сочинение написал на «хорошо», а как математику сдавать — не знал. Тут меня армянин выручил: ты, говорит, за меня сочинение напиши, я за тебя — математику сдам.

Комбриг и на этот раз не рассердился, а снова повернулся к окну. Не поворачиваясь, спросил:

— А сейчас–то как учишься?

— Ребята помогают… Миша Воронцов, Павлик Пивень и Саша Кондратенко. Вечерами весь курс математики прошёл.

С трепетом ожидал решения своей судьбы. А в голове теснились мысли. «Надо же было угодить в этот проклятый столбик!» Комбриг не спеша закрыл папку с личным делом Пряхина, долго и туго завязывал тесёмки. Затем поднялся. Подошёл к парню. Тронул за плечо, тихо и будто бы не своим голосом проговорил: