Владимир Михайлов - Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология)

• Название: Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология)
• Автор: Владимир Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1994
• ISBN: 5-285-00163-3

Фантастика 80-х по-прежнему актуальна, несмотря на то, что для этой литературы десятилетия — уже история. И все же ее надо читать, хотя бы для того, чтобы лучше понять себя вчерашних. Об этом повести А. Щербакова «Сдвиг», С. Снегова «Право на поиск», С. Гансовского «…И медные трубы», рассказы Б. Штерна «Чья планета?», М. Веллера «Кошелек», словом все, что представлено в издании.

---

Библиотека Фантастики 08/2 СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА 80-х годов

Правдивая фантастика

На все написанное за послеоктябрьские десятилетия мы смотрим сегодня с другого берега той бездны, что отделяет нас нынешних от нас же вчерашних. Изменилась жизнь, но еще больше — ее восприятие и понимание. Подобные переломы приводят к крайностям во взглядах и оценках. И вот уже приходится слышать и читать, что литературы у нас и вовсе не было, а если и была, то благополучно опочила и не заслуживает ни доброго слова, ни памяти. Ну, а уж коли не было и не заслуживает, то не к чему даже и заикаться о каком-то отборе, каких-то переизданиях. И об этой вот книге, разумеется.

Чушь, по-моему. По такой логике получается, что у нас и истории не было. Вообще ничего. И все мы не от матерей, а, как у Твардовского, от теток родились.

На самом деле все было. И мы знаем, из какого сора, как сказано у поэта, растут стихи. Сора — выше головы. Но и стихи есть. Немало. И проза есть. Фантастическая в том числе.

Другое дело — что у читателя этого тома угол восприятия нашей фантастики всех семи десятилетий, а значит и прошлого и позапрошлого, безусловно изменился. И, наверное, замечать и выделять в представленных здесь произведениях он будет уже не то, что десять или даже пять лет тому назад.

Ведь и в восьмидесятые годы мы вроде бы еще видели. в тумане грядущего все те же величественные контуры светлого здания, и если спорили, то лишь о том, какая дорога короче, по какой быстрее подвозить стройматериалы. Получилось же в точности так, как с московским Дворцом Советов: и проект был утвержден, и площадку расчистили, убрав с нее лишний, как мнилось, храм Божий (помню, как еще до войны, в третьем, что ли, классе я клеил из бумаги макет этого сооружения по данной, уж не помню в каком журнале, выкройке), — а на практике строительство пошло в противоположном направлении, не ввысь, а вниз, и вместо дворца получился бассейн, вещь не столь престижная, но куда более полезная. Но и в восьмидесятых ведь еще казалось многим, что мы не в воде по уши, а где-то на подступах к решительному и крутому взлету. И наша, по российской традиции, политизированная и социализированная литература (выполнявшая у нас функции народного представительства за отсутствием сколько-нибудь серьезного парламента), включая фантастику, и в восьмидесятые годы оставалась вроде бы литературой прежней ориентации. И в фантастике тех лет какие-то умолчания, недоговоренности, намеки — все было в порядке вещей, а горячность в доказывании каких-то истин, ставших сейчас не только очевидными, но просто-таки естественно необходимыми, казалась (да и была, наверное) едва ли не подвигом. Но сегодня, когда на горизонте маячат совсем иные архитектурные конструкции, уже совсем не это будет искать и требовать читатель, но совсем другого уровня зоркости и смелости.

Вот с такими порой противоречивыми мыслями начал я перечитывать сборник, заранее готовый признать и сегодняшнюю неактуальность произведений, робость, и все прочие недостатки и требовать от читателя снисхождения, поскольку времена были не совсем легкие для пера.

Однако чем дальше читал я, стараясь применять всю строгость сегодняшних оценок, тем с большим удивлением понимал, что ни в каком облегченном подходе фантастика лучшая, разумеется, семидесятых и восьмидесятых годов просто-напросто не нуждается.

И если прежде я намеревался, признав сегодняшнюю недостаточность вчерашней фантастики, ограничиться разговором о ней, как о явлении чисто литературном — поглядеть, например, на различия в проблематике, в стилистике, в характерах героев произведений, написанных авторами старшего и младшего поколений, представленных в антологии примерно поровну (по числу, а не по объему вещей), то, дочитав, понял, что фантастика эта и сегодня актуальна, злободневна, местами — остра, одним словом что и сегодня она нужна не менее, чем вчера. И еще: сегодня она помогает нам лучше понять самих себя — вчерашних, чем мы смогли бы это сделать без ее помощи.

Ну вот взять хотя бы повесть ленинградца, а теперь уже петербуржца Александра Щербакова «Сдвиг».

Не стану пересказывать ее содержание: одни из вас ее уже прочли, другим это предстоит. Но не могу не сказать о неожиданном ощущении совершенной ее сегодняшности, хотя повесть написана пятнадцать лет назад.

Нет, конечно, сказывается время написания. Хотя бы в том, что действие «Сдвига» развертывается в некоей англоязычной стране, персонажи носят на редкость нерусские имена, а местности — названия. По канонам тех десятилетий, крупные неприятности, тем более с жертвами, могли происходить где угодно, только не в нашей благословенной и кругом себя счастливой стране. Да, это — дань времени. Я мысленно подставил наши собственные имена и названия — и повесть ничуть не потеряла в силе и убедительности, скорее даже наоборот.

Помню, когда — несколько лет тому назад — я читал повесть впервые, меня удивило, как «легла» она на тогдашние землетрясения в Армении. Почти как репортаж с места происшествия.

А когда перечитывал ее сейчас, перед глазами было уже другое: Катаклизм не природный, а социальный: Белый дом, что не на Потомаке, а на Москве-реке, и люди, пришедшие туда, чтобы спасти все, что можно было спасти.

Позавчерашняя вещь оказалась сегодняшней.

Или как совершенно по-другому зазвучала повесть Сергея Снегова «Право на поиск». Написанная, казалось бы, в чисто фантастических традициях и трактующая о проблемах сугубо Научных, она, оказывается, намного шире. Это неудивительно, если вспомнить, что право на риск-одно из тех прав, которых все мы на протяжении десятилетий были, по сути дела, лишены в своей деятельности: централизация и план — тут не риск требовался, а исполнительность; риск же всегда выходит за пределы инструкций. И когда настало время рисковать, слишком многие оказались к этому не готовыми, да и из готовых иные не в состоянии были, потому что и рисковать надо уметь, а не прыгать очертя голову. И Снегова, всегда восхищавшего меня остротой и глубиной именно фантастического мышления, я увидел вдруг в ином ракурсе, как писателя социального (а что он человек социальный, я знаю давным-давно). А проблема соотношения деятельности человека с его моралью и совестью сейчас, когда слова эти вышли из загона, стала одной из самых острых, «горячих» — и потому сегодняшнее прочтение повести Сергея Снегова оказывается более глубоким и объемным, чем раньше.

Совсем иначе читается и повесть ныне, увы, покойного Севера Гансовского «…И медные трубы». Раньше главным ее достоинством мне казалось само направление этой фантастики — не в будущее, а в минувшее, в историю, но историю фантастическую, как у Марка Твена в «Янках из Коннектикута при дворе короля Артура». Главным виделся тот интерес к родной истории, который она неизбежно будила. Однако в дни ее написания интерес этот у большинства еще не сопровождался пониманием того, что мы своей истории вовсе и не знаем, не то чтобы какие-то детали от нас ускользали, нет, мы вообще этой истории не знали, нам лишь то было ведомо, что проходило через мощные светофильтры господствовавшей догмы. И, перечитывая повесть Гансовского, я уже как естественную воспринимаю неизбежную мысль о том, что в нашей подлинной истории наверняка таятся и не такие еще события и чудеса…

Подобное же можно сказать о любой из помещенных в антологию вещей. Однако вряд ли нужно злоупотреблять и временем, и местом, Тем более что читатель сам это прочтет и поймет. Но перед тем, как закончить, я хочу обратить ваше внимание еще на одно обстоятельство. Во всяком произведении литературы важно ведь не только то, что остается нужным сегодня; не менее важно: в нем и то, что сегодня уже не нужно, что не лежит в русле истины, но вызвано к жизни чисто конъюнктурными соображениями, тактикой проникновения через всякого рода цензурные рубежи. И вот меня радует, что в нашей лучшей фантастике семидесятых и восьмидесятых таких вещей практически нет. В их литературном пространстве не носятся люди с красными флагами, на улицах не висят лозунги и не стоят на площадях и перекрестках памятники то ли с простертой, то ли с заложенной за борт шинели рукой. Назвать это протестом, может быть, было бы слишком сильно, но это во всяком случае — неприятие. Осознанное или интуитивное, но — неприятие, нежелание транслировать и пропагандировать ложные истины. При оценке фантастики восьмидесятых, думается, это должно сыграть роль: свой «кавалер Золотой звезды» в нашей фантастике так и не появился.

Сказанное представляется мне особенно важным сегодня. Именно сейчас, когда отвергается многое из того, что мы (во всяком случае формально) признавали и чему поклонялись, важно, чтобы у читателя, и прежде всего молодого, — ведь фантастика любимая литература миллионов подростков — не возникало повода разувериться в фантастике, в ее честности и правдивости.