Михаил Стеблин-Каменский - Мир саги

• Название: Мир саги
• Автор: Михаил Стеблин-Каменский
• Жанр: Культурология

Вниманию читателей предлагается книга, автор которой - известный отечественный филолог, крупнейший специалист по скандинавским языкам и общему языкознанию М.И.Стеблин-Каменский (1903-1981). "Мир саги" - это работа, в которой в увлекательной форме рассказывается о духовном мире исландских саг, самых замечательных произведений исландской литературы и самых своеобразных памятниках европейского Средневековья. Книга рекомендуется литературоведам, историкам, филологам-германистам, студентам и преподавателям филологических факультетов вузов, а также широкому кругу заинтересованных читателей.

---

А узнав об убийстве Гуннара, он говорит сыновьям Сигфуса, что необходимо убить несколько человек в отместку за Гуннара, что и выполняют сын Ньяля Скарпхедин и сын Гуннара Хёгни. Позднее он учит своих сыновей, как сделать, чтобы они оказались достаточно оскорбленными Траином в глазах людей и таким образом получили бы право убить его. Наконец, свой отказ выйти из горящего дома и спасти свою жизнь Ньяль мотивирует тем, что, поскольку он не сможет сам убить тех, кого он считает себя обязанным убить (т.е. убийц своих сыновей), ему не имеет смысла жить.

И все же заключать из всего этого, что люди тогда были более жестокими, чем в паше время, было бы совершенно ошибочным. Прежде всего, как это всегда очевидно из широкого контекста, убийства, о которых идет речь, были, как правило, не самоцелью, а выполнением моральной обязанности, долга. Правда, содержание долга - это в данном случае обычно та или иная форма мести, - то ли месть за родича, то ли месть за самого себя, то ли, в случае убийства Эйнара Храфнкелем, месть за своего коня, т.е. совсем не то, что представляется его нравственным долгом современному человеку. Но отсюда отнюдь не следует, что долг навязывал себя человеку с меньшей силой, чем в наше время. Из того, что рассказывается в сагах о том, как выполняли долг мести, как, не колеблясь, шли на любой риск и любые жертвы, чтобы его выполнить, очевидно, что сила эта была тогда большей, чем в наше время. И то, что убийства совершались не в состоянии аффекта, свидетельствует вовсе не о жестокости, а только о силе, с которой долг мести навязывал себя человеку.

Убийства о "сагах об исландцах" не свидетельствуют о жестокости еще и потому, что они никогда не сопровождаются мучительством убиваемого или надругательством над его трупом. Отрезание головы убитого, которое иногда упоминается в "сагах об исландцах", символизировало победу над врагом. Оно не имело целью надругательство над его трупом. В сущности, в языке саг даже нет слов "жестокость" или "жестокий" в смысле умышленного причинения мук. Пытки упоминаются только в "сагах о королях": их применяли норвежские короли, чтобы убедить язычников в истинности христианской религии. В "сагах об исландцах" пытки неизвестны. Вообще хотя убийство могло происходить и не в бою, как в примерах, приведенных выше, оно было все же всегда в чем-то аналогично бою: убивались, как правило, только мужчины, но не женщины и дети, убийство всегда происходило днем, удар обычно наносился открыто, не со спины или из прикрытия, и было принято, чтобы совершивший убийство сразу же объявлял о случившемся кому-нибудь. Не случайно древнеисландское слово, которое значит "убийство" (vнg), значит также и "бой".

Остается все же фактом, что в "сагах об исландцах" убийства упоминаются довольно часто, и современному читателю может показаться, что это свидетельствует о повышенном интересе к убийствам, т. с. о жестокости. Но такое заключение тоже было бы совершенно ошибочным. Современный человек всегда невольно приписывает людям других эпох то, что в действительности свойственно ему самому. Это в наше время нездоровый интерес к убийствам обусловил их обязательность в самом популярном из современных литературных жанров - детективном романе. В "сагах об исландцах" убийства упоминаются вовсе не потому, что к ним существовал нездоровый или повышенный интерес, а просто потому, что мирная жизнь не осознавалась вообще как тема для рассказывания. Только нарушения мира, т.е. распри, осознавались как тема для рассказывания, а распри, естественно, сопровождались и убийствами. Вместе с тем "саги об исландцах" это синкретическая правда, так что убийства в них - это не литературный вымысел, как в детективных романах, а факты, навязанные сагам действительностью. Однако именно потому, что саги эти не о мирной жизни, а о нарушениях мира, они отражают действительность очень однобоко. У современного читателя может создаться впечатление, что в "век саг", т.е. в то время, когда происходили события, описываемые в "сагах об исландцах", убийства происходили особенно часто. Между тем если учесть, что в этих сагах сохранились сведения о большей части убийств, которые произошли в стране примерно за сто лет (ведь убийства происходили именно во время распрь, а в "сагах об исландцах" рассказывается о большей части распрь, которые происходили в течение "века саг", только о части распрь сведения, по-видимому, не сохранились, но едва ли эта часть была значительной), то придется заключить, что в "век саг" произошло совсем не так уж много убийств. Количество убийств на душу населения за сто лет в современном обществе, особенно если учитывать убийства в войнах (а не учитывать эти убийства нет никаких оснований), оказалось бы, конечно, неизмеримо большим.

По-видимому, общераспространенное в исландистике представление, что так называемая "эпоха Стурлунгов", т.е. эпоха, когда начали писать "саги об исландцах", была особенно жестокой, тоже недоразумение. Эпоха эта кажется жестокой в основном потому, что "Сага о Стурлунгах" - а она основной источник наших сведений о ней, - принимается за "историю" в современном смысле этого слова. Между тем и эта сага отражает действительность очень однобоко: и в ней рассказывается только о распрях. Наверное, не менее превратное представление сложилось бы у людей будущего от нашей эпохи, если бы от нее не сохранилось никакой другой литературы, кроме сообщений о военных действиях и протоколов судебных следствий по уголовным делам. Правда, распри приняли в "эпоху Стурлунгов" несколько другой характер в Исландии по сравнению с "веком саг" в связи с увеличившимся экономическим неравенством и усилившимся влиянием церкви. Однако отличие "Саги о Стурлунгах" от "саг об исландцах" в большей мере объясняется тем, что она была написана по свежим следам событий, которые поэтому меньше подверглись эпической стилизации. [Об эпохе Стурлунгов см.: Thomas R.G. The Sturlung ago as an age of saga writing. - The Germanic Review, 1950, XXV, 1, p. 50-66; Sveinsson E.У. Sturlungaцld. Reykjavнk, 1940 (английский перевод: The age of the Sturlungs. London, 1953); Paasche F. Snorre Sturlason og Sturlungerne. Kristiania, 1922 (в основном пересказ "Саги о Стурлунгах"; о ней см. прим. 11).]

Но если неверно, что в "век саг", так же как и в "эпоху Стурлунгов", люди были более жестокими, чем в наше время, то остается предположить, что отличными от наших были в те времена представления об убийстве. Считалось убийство чем-то вообще плохим, достойным осуждения? Очевидно, нет. Очень часто оно явно рассматривалось как подвиг, выполнение высшего долга, нечто, поднимающее человека в глазах других людей и достойное похвалы. Не случайно прославление убийства и похвальба убийством занимают такое большое место в поэзии скальдов. Но тогда, может быть, убийство считалось чем-то вообще хорошим и достойным похвалы? Тоже, очевидно, нет. Во многих случаях оно явно рассматривалось как поступок, заслуживающий осуждения и порочащий того, кто его совершил.

Современному человеку непременно хочется находить общие понятия у людей прошлых эпох там, где были только более частные понятия. Из данных древнеисландского языка очевидно, что у людей, говоривших на этом языке, не было понятия "убийство вообще". Были только понятия об убийствах определенного характера. Как уже было сказано выше, древнеисландское слово vнg значило не только "убийство", но и "бой", "битва". Эти два значения в ряде случаев как бы совмещались, например в сложных словах типа vнghugr "воинственное настроение", "желание убивать". Однако слово vнg подразумевало не всякое убийство, а только убийство в бою или открытое убийство, а как юридический термин - убийство, о котором совершивший его объявлял немедленно, не дальше, чем у третьего дома, и таким образом мог быть преследуем по закону и в случае согласия другой стороны мог откупиться вирой. Если же совершивший убийство не объявлял о нем так, как полагалось, то оно уже было не vнg, а morр и совершивший его считался вне закона. Словом morр называлось также убийство спящего, убийство ночью и вообще убийство, совершенное неподобающим образом. Впрочем, в поэзии слово morр употреблялось и как синоним слова vнg. В "Саге о Гисли" упоминается еще одна разновидность убийства: launvнg, нечто среднее между vнg и morр. Убийца в этом случае не объявляет о том, что он совершил, но оставляет свое оружие в ране. Если morр - это всегда нечто достойное осуждения, то vнg - это как нечто плохое (например, если убийство не спровоцировано и при этом убийца еще и отказывается платить виру), так и нечто хорошее (если убийство - это выполнение долга мести). По-видимому, в дохристианское время не считалось достойным осуждения и так называемое "вынесение" (ъtburрr), т.е. оставление своего новорожденного ребенка на съедение диким зверям в случае, если родителям было нечем его прокормить, - обычай, широко распространенный у народов земного шара и, например, в Китае, существовавший еще в XX в. Но закон, разрешавший "вынесение", был отменен вскоре после того, как христианство стало официальной религией в Исландии. В "сагах об исландцах" обычай "вынесения" упоминается не раз, но обычно с осуждением.