Елена Колядина - Цветочный крест • Потешная ракета

• Название: Цветочный крест • Потешная ракета
• Автор: Елена Колядина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-80-7499-204-9

Один из самых знаменитых и обсуждаемых романов в истории премии «Русский Букер» теперь в одной книге с продолжением. Героиня «Цветочного креста» и «Потешной ракеты» юная Феодосья Строгонова и непримиримый священнослужитель отец Логгин, пытающийся наставлять её на путь истинный, вновь заставляют каждого читателя дать свой собственный ответ на извечный вопрос: «Что есть грех и что есть святость?».

---

Елена Колядина Цветочный крест. Потешная ракета

Часть 1 Веселая галиматья

Глава первая Кудесы отца Логгина

– В афедрон не давала ли? – задав сей неожиданно вырвавшийся вопрос, отец Логгин смешался.

И зачем он спросил про афедрон?! Но слово это так нравилось 21-летнему отцу Логгину, так отличало его от темной паствы, знать не знающей, что для подперделки, подбзделки, срачницы, жопы и охода есть грамотное, благолепное и благообразное наречие – афедрон. В том мудрость Божья, что для каждого, даже самого грешного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес дьявольскому. Срака – от лукавого. От Бога – афедрон! Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный афедрон, лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения – «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?», – рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли. Отец Логгин лишь вчера, седьмого декемврия 7182 года (некоторые духовные особы, к сожалению, ориентируются на ошибочную и гнусную западную дату – 1674 год), прибыл в Тотьму для службы в церкви Крестовоздвиженья с рекомендательной епистолией к настоятелю отцу Нифонту и зело уповал на первый выход к пастве. И вот тебе – афедрон! Он тут же вспомнил, как, идучи к службе, внезапу встретил бабу с пустыми ведрами. «Далось же тебе, дуре, прости мя многогрешного Господи, переться с пустыми почерпалами улицей?! – расстроился отец Логгин, шагнув в сугроб. – Разве нет для таких сущеглупых баб с ведрами проулков либо иных тайных троп? Ты б еще в церковь святую, прости Господи мне сие всуе упоминание, с почерпалами поперлася! Ох, не к добру… Не забыть, кстати, вопросити паству, не веруют ли во встречу, в пустые ведра, в гады, в зверя, в птичий гомон, бо се есть языческие кудесные мерзости. А кто верует в пустые ведра, тому грешнику богомерзкому епитимью от Бога назначить в сорок дней сухояста». Ах, баба проклятущая! С вечера отец Логгин лег с женой своею Олегией в разные постели, дабы уберечься от грешного соития накануне первой службы. Помолился истово, дабы во сне не жертвовать дьяволу, если вздумает тот искушать, семя без потребы грешным истицанием на порты. Утром омыл межножный срам. Телом бысть чист отец Логгин, и на душе бысть ликование от предстоящей многотрудной работы на тотемской ниве, и певши в ней звонко едемские птицы и цвели медвяные цветы!.. Но не иначе лукавый послал ту бабу со злосмрадными ея ведрами? Ах, бес! Он, он, говняной дух, творит отцу Логгину препоны! «Если бы то Господь слал мне испытание, то проверял бы меня богоугодным термином! – торжествующе возмыслил отец Логгин. – Аз же упомянул некстати дьявольскую калову дыру. Ах, бес!» Догадавшись об истинной – дьявольски искусной – причине своего неожиданного отступления от исповедального канона, отец Логгин воспрял. Он очень любил борьбу! «Изыди, лукавый! – пламенно вскрикнул в мыслях отец Логгин и язвительно спросил вездесущего демона. – Разве с того следует начинать вопросити исповедующихся? Жена ся должна сказать мне: исповедуюся аз, многогрешная жена, имярек… Надо вопросити, как имя ее? Немного помолиться следует с ней, распевая псалом. И, окончив молитвы, снять покрывало с ея головы. И расспрашивать со всей кротостью, сколько это возможно, голосом тихим…»

Отец Логгин звонко прочистил гортань, сделал строгое, но отеческое лицо, взглянул на освещенный свечным пламенем профиль молодой жены и приготовился восстановить канонический ход таинства, изринувши дьявола… Однако бесы не желали отступать!..

– Кому, отче? – вопросивши жена, как только почувствовала на себе взгляд попа.

– Что – кому? – охваченный подозрениями, рекши отец Логгин.

– Давала – кому?

– Или их было несколько? – трепеща от ужаса (он впервые столкнулся лицом к лицу со столь изощренно богомерзким блудом), гневно спросил отче. – Или не мужу ты давала в афедрон?!

То, что исповедь против воли опять свернула к сомнительной теме, несколько смутило отца Логгина, но, в конце концов, он мудро решил, что начать с самого тяжкого греха не есть грех.

– Нет, не мужу, господин мой отче.

«Двойной грех! – быстро промыслил пастырь. – Блуд с чужим мужем и блуд против естества».

– Кому же?

– Отцу, брату, братану, сестричичу…

После каждого вновь произнесенного сродственника отец Логгин вздрагивал нутром.

– …подруге, – перечисляла молодица.

– Подруге?! – не поверил отец Логгин. – И как же сей грех ты с подругой совершала? Али пестом?

– Когда с горохом, то и пестом, – согласилась жена.

– Али сосудом? – не отступал пастырь.

– Коли оловину хмельную наливала, то и сосудом, винной бутылью-сулеей.

– И пиянство при том, значит, было?

– Ну так ведь то в дорогу дальнюю, отче. Как же не пригубить на дорожку, на ход ноги? Грешна.

– И чем же ты еще перед дорогой дальней в афедрон давала?

– Пряженцами…

– Тьфу, мерзость великая!

«Колико же это блуда? Трижды либо пятижды? – лихорадочно прикидывал отче. – В пост, наевшись скоромной пищи и напившись хмельной сулемы, блудила в задней позе со всей кровосмесной мужеской родней и женскими подругами! О, Господи, святые небесные силы, святые апостолы, пророки и мученики, и преподобные и праведные…»

Отец Логгин долго бормотал, отчаянно призывая всю святую рать, могшую помочь ему в борьбе с таким сверхблудным умовредием.

– А что, отче, – дождавшись, когда отец Логгин прекратит возмущенно пыхтеть, робко спросила жена. – Можно ли в дорогу пряженцы с горохом давати? Мать моя всегда рекши: «Хороши в дорожку пирожки с горошком».

– Аз тебя не про дорогу сейчас вопрошаю, – строго осадил отец Логгин. – А про блуд противу естества: в задний оход в скотской позе срамом отца, брата, братана, сосудом да пестом.

– Ох!.. Ох!.. – молодица в ужасе закрыла лицо дланями. – Что ты, господин мой отче, да разве есть за мной такой богомерзкий грех?! Ох!.. Да и подумати о таком мне страшно, а не то что сотворити!

– Глупая жена, – рассердился отец Логгин. – Зачем же ты каитися принялась в том, чего нет? Меня, отца святого, в смущение ввела. Лжу затеяла в святых стенах? Я же тебя ясно спросил: давала ли в афедрон? Кому? Чего?

– В афедрон давала, от того не отказываюсь, а в… Господи прости!.. в задний оход не блудила!

– А что же, по-твоему, значит сие слово – афедрон?

– Сим мудреным словом отче дальний путь нарек?

– Ах, мракобесие… Ах, бескнижие… – принялся сокрушаться отец Логгин.

Молодица похлопала очами.

– Да жопа же, али ты, Феодосья, жопы не знаешь? – быстрым шепотом пояснила случившаяся рядом просвирница, или, как больше нравилось приверженцу философской мысли отцу Логгину, проскурница Авдотья. Разрешив лексическую загвоздку, Авдотья смиренно пробормотала:

– Прости, батюшка, за грех вмешательства в таинство покаяния.

– Грех сей я тебе отпускаю без епитимьи на первый раз, – милостиво согласился отче, радостный от того, что недоразумение, накликанное бесами, разъяснилось с Божьей помощью. То, что именно Бог выслал подмогу отцу Логгину, пастырю было ясно, во-первых, из звания вставшей плечом к плечу ратницы: проскурница Авдотья, по-древлему говоря, дьяконица, – особа духовного звания, а не какая-нибудь баба с пустыми черпалами, дала заслон бесоватию. Во-вторых, просвирница – вдова самого благодетельного образа, и кому, как не ей, подсобить сестре женского полу. В-третьих, – и это было самым вещим знаком, – Господь сподобил на помощь отцу Логгину, принимающему исповедь, не звонаря или пономаря, а – проскурницу, которая именно и выпекает хлебцы для причастия после требы исповедания! «Едино в трех! – воссиял отец Логгин. – Единотрижды!» Под таким научно обоснованным напором лукавый отступил. И дальше таинство исповеди пошло, как по маслу.

– Ты, значит, Феодосия?

– Аз есмь.

– А грешна ли ты, Феодосия, в грехах злых, смертных, как то: сребролюбие, пьянство, объядение, скупость, резоимание ложа бо пуповины, срамословие, воззрение с похотью, любодеяние…

Отец Логгин перевел дух.

– …свар, гнев, ярость, печаль, уныние… уныние…

Отче растопырил персты веером и по очереди пригнул их к длани – не обсчитался ли, часом, каким грехом?

– …уныние, оклеветание, отчаяние, роптание, шептание, зазрение, прекословие, празднословие…

– Погоди, батюшка, – встрепенулась Феодосия. – В празднословии каюсь. Давеча кошка по горнице игравши да поставец с места свернувши. Ах, ты, говорю аз ей праздно, дура хвостатая! Грешна!..

– «Дура» – не есть празднословие, – поправил отец Логгин. – «Дура» сиречь срамословие. За сей грех налагаю тебе сто поклонов поясных и сто земных три дни.