Геннадий Прашкевич - Иванов-48

• Название: Иванов-48
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014

Картины из жизни начинающего сибирского писателя в 1948 г.

К вопросу о национальной идее.

---

— Завтра и начнем. Придете к семи. Для вас лучше пораньше, пока толкучки на улицах не наблюдается, зачем вам лишние вопросы, правда? («Говна-то!» — подумал Иванов.) Но если кто-то спросит, можете сказать, что знакомый к вам приезжал. Какой-нибудь машинист, мало ли. И в газету не звоните, там знают, что вы заняты. Придете сюда, до пяти вечера будете работать. Да, да, за этим столом. Выходить не нужно. Чай принесут в номер, обед тоже. Это все, извините, за ваш счет, деньги с вашей зарплаты вычтут. Нет, нет, не по ресторанным ценам, — дружески предупредил гражданин Сергеевич. — Туалет там, — кивнул он в сторону ширмы, видимо, за ней была еще одна дверь. — Чернильница на столе, перья и ручки в ящике. И бумага там. Все листы пронумерованы, так что записывайте лишь то, что хорошо продумали. Никаких черновиков, вычеркиваний, исправлений. Даже если зайчика нарисуете машинально, стирать, замазывать его нельзя, считайте, что теперь и зайчик уже не ваш. Он теперь казенный. Это понятно? Короче, ни листка нельзя выбрасывать.

И спросил:

— Есть вопросы?

— А пустят меня завтра в гостиницу?

— Конечно, пустят. Приходите и работайте. До пяти вечера. Потом бумаги в стол, и можете отдыхать. Идите хоть домой, хоть в редакцию, хоть в кино. (Особенно мне в кино захочется, подумал Иванов.) После пяти часов вечера все время принадлежит вам. Ну а материалы для работы вот…

Он открыл ящик стола и выложил на зеленое сукно семь или восемь книжек.

Нет, семь. В первый момент Иванову даже показалось, что все это — книжки Сталинских лауреатов, по которым он готовит доклад, но вдруг с изумлением узнал среди них книгу Слепухина. Такая и у него, у Иванова, дома была. «Добрые всходы». С автографом автора.

«Все делаем ради общей победы, товарищ Иванов, так ведь?»

А под «Добрыми всходами» лежала книжка бывшего казака Петра Павловича Шорника — «Повесть о боевом друге».

А под нею книжка бывшего монтера Ивана Михайловича Михальчука «Где-то в горах» — суровая приключенческая книга.

А под нею северные очерки поэта Леонтия Казина.

И еще — судебные очерки Вениамина Александровича Шаргунова — в прошлом военного прокурора.

И книжка Кондратия Перфильевича Мизурина — фольклориста.

Этот объездил весь Север, добирался до Чукотки, работал с юкагирами, селькупами, шорцами. Мохнатые седые брови, заснеженные изнутри глаза, сам даже в жизни выглядел как сказочный старичок. Когда на творческих встречах читал вслух, прокуренный голос садился, будто тоже заснеженный изнутри. Какие-то неприятности были в прошлом у Кондрата Перфильевича, но ему это вроде бы не мешало, уважали старика.

А вот и синенький корешок — «Идут эшелоны».

Серия «Герои Социалистического Труда».

Гражданин Сергеевич перехватил его взгляд.

— Вот, товарищ Иванов, перед вами несколько книжек. Авторов вы знаете, о некоторых писали. Стиль каждого вам известен. Война долго тянулась, люди устали, всякого теперь хочется. Отщепенцев и нытиков иногда усталость порождает, — он опять как бы потребовал одобрения. — Завтра, товарищ Иванов, я выдам вам конверт, а в нем будет рукопись. Вам поручается, подчеркиваю, поручается, товарищ Иванов, внимательно ознакомиться с рукописью. Изучить ее досконально. Проанализировать. И стиль, и язык, и повторяющиеся слова, и характерные приемы. Проанализировать и сравнить со стилем, языком, особенностями тех книг, которые лежат на столе. К сожалению, нет у нас сейчас настоящих лингвистов, специалистов по языку и стилю, многих война выбила. Но вы, товарищ Иванов, наших писателей знаете. Это ценнее любого образования. Вот они на столе — семь книжек членов писательской организации. — (Значит, и меня числит как члена писательской организации?!) — Перечитайте, освежите в памяти. Сравните рукопись из конверта с этими книгами, должно же найтись что-то общее. Короче, мы хотим знать, товарищ Иванов, мог ли рукопись, которую вы получите, написать кто-то из авторов лежащих на столе книг?

— Но ведь авторство рукописи легко определить.

— Почему вы так считаете? — удивился гражданин Сергеевич.

— Рукопись написана от руки, потому она и рукопись. У каждого свой почерк.

— У нас, к сожалению, только машинописный экземпляр, слепой, без всяких авторских пометок.

Иванов кивнул. Конечно, работа необычная.

— Могу я забрать свою тетрадь?

— Как только закончите работу. — Кивнул гражданин Сергеевич.

И внезапно спросил:

— Вы что курите?

— «Беломор».

— Папиросы с собой не приносите. Ничего в карманах не приносите. «Беломор» и спички найдете в ящике стола.

— Тоже за мой счет?

Сергей Сергеевич впервые улыбнулся:

— Конечно.

И еще раз предупредил: ничего в карманах! И еще раз подчеркнул (уже без улыбки): ничего в номер не вносить и не выносить. Даже окурки.

13

От пережитого заболела голова.

Шел в сторону редакции. Приводил мысли в порядок.

Отщепенцы… Нытики… Усталость… Рукописи разные…

Но что такое отщепенческое или упадническое мог написать крепкий партиец секретарь писательской организации Слепухин Александр Леонидович? Или Ковальчук — детский, в сущности, писатель? Или бывший военный прокурор?..

Шел, мотал головой. Сам-то что о них знает? Писатели — народ непредсказуемый. И они, в свою очередь, что о нем, об Иванове, знают? Ну, читаю много… Интересуюсь многим… Это не только о нем можно сказать… Ну, написал о знаменитом машинисте («Говна-то!»), о городе написал… Филиппыч почему-то любит указывать: «Ты лучше про Лунина пиши». Считает, что рано ему, Иванову, браться за рассказы о московском драматурге, или о швейцаре, мечтающем уехать в Монголию…

«Я вашу литературную критику читал…» Да не читали вы, гражданин Сергеевич, мою литературную критику, она вся в моей голове…

«Книгу написать легко, любой человек книгу напишет, если захочет…»

Но вдруг тепло прошло через сердце. «Книга выйдет, примут вас в Союз писателей»… Раз гражданин Сергеевич так говорит, значит, так, наверное, и будет; эти многое предвидят…

Запутавшись в размышлениях, поднялся на второй этаж редакции, толкнулся в прокуренный кабинет. У Филиппыча сразу морщины поехали вниз по щекам.

Не спрашивая, плеснул в стакан из чекушки, вынутой из стола.

— Вчера заходил в книжное издательство. — Прищурился, как черепаха, на Иванова. — Вроде готовы принять решение. Потерпи. Вроде собираются выпустить твою книгу. Были у них вопросы, это само собой, но какие, точно не скажу.

Лицо у Филиппыча было простое, морщинистое.

— Считай, повезло тебе, Иванов. Если ты где-то и проштрафился, спустят на тормозах. Ну, вырежут пару страниц, зато подпишут книжку в печать. Есть такой приказ по Главлиту, до сих пор не отменный. Называется «Об исправлениях в тексте». Совсем необязательно уничтожать вредную книгу, если вредности в ней всего-то на пару страниц. Рачительным хозяином надо быть, книга денег стоит. Из верстки порченые листы легко убрать, а если книга вышла — тоже ничего. Библиотекари вырежут.

Иванов закурил и представил Полину с острыми ножницами.

— Ты еще молодой. Ты о спецхране, может, и не слышал. — Филиппыч покачал пегой головой, прищурился, спустил по лицу морщины. — Нынче в спецхране много книжек томится. А как иначе? Приходится прятать. У нас есть такие невыдержанные люди, что, увидев где-нибудь неправильное, скажем, начальник неверно себя повел или школьник-пионер проштрафился, обязательно раскудахтаются. А врагам только это и надо. — Филиппыч как-то особенно посмотрел на Иванова, кривовато ухмыльнулся. Решил, может, что уже лишнего наговорил, перевел разговор на автографы. — Я однажды Шолохову написал. Собирались перед войной переиздать «Поднятую целину». Написал: «Согласны ли Вы на переиздание, Михаил Александрович?» Знал, что бы ни ответил Шолохов, хоть три слова, писать все равно придется, вот и получу автограф классика. «Уважаемый Михаил Александрович, — написал, — согласны ли Вы с нашим предложением?» Ожидал пусть самого короткого, но письма. А Михаил Александрович — человек не простой. Он вернул мне письмо, только синим карандашом подчеркнул в нем слово согласны.

— Зато у меня автографов скотника Ептышева немеряно.

— Ну, что есть, то есть. В этом ты — везун.

14

Вот о чем надо говорить о цветах брусники они крохотные с комарика их нюхать надо приезжайте будем нюхать цветы не водку пить радоваться.

Так писал селькор Ептышев из села Мошково.

У меня кот живет черный как деготь помогает бороться с бессонницей тоже нюхает брусники листы делает вид что не нравится.

И лиственница стоит за окном траурная с черными шишечками будто всех близких похоронила зато летом и весной зеленее этой лиственницы ничего нет.