Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

• Название: Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы
• Автор: Поль Фурнель
• Издательство: Коровакниги
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-902945-04-6

Поль Фурнель — журналист, дипломат, светский персонаж, спортсмен, и, тем не менее, известный во Франции писатель — активный участник УЛИПО («Цех потенциальной литературы», основанный Рэймоном Кено и Франсуа Ле Лионнэ), автор ряда романов и новеллистических сборников.

«Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы» — самая популярная книга писателя, в которой с необыкновенной точностью и правдивостью, выверенной простотой и, порой жесткой, лиричностью, повествуется о мире девочек-подростков. Как выясняется, этот мир мало в чем отличен от мира взрослых (тому свидетельством — две другие книги, вошедшие в этот сборник) — разве что нет в нем ничего случайного или не заслуживающего внимания.

---

Господин Жан излагал все это ровно, спокойно, доверительно. Он настраивал уже не первого чемпиона и умел находить слова для воспитания убийц.

Средний вес все это молча слушал, перемалывал, переваривал, переводил в свои плечи и кулаки, чтобы превратить потом в жестокие удары, и уложить соперника на ринг.

Затем, в подвале дворца спорта, он попал к массажисту, который его расслабил, разогрел и забинтовал руки. Специалист объяснил ему, что он массировал немало боксеров, но тут, не лукавя, должен признаться, что никогда не видел таких бицепсов, таких крепких грудных мышц, таких рельефных спинных связок: есть чем раскалывать черепа, сминать челюсти, разбивать носы, рвать печенки, пробивать грудные клетки. Идеальная мускулатура для нокаута. Чтобы избавить мир ото всех сволочей, ото всех ублюдков.

Завязывая ему перчатки и спокойно продолжая начатую тему, господин Жан пришел к логическому выводу: этот бельгиец заслуживал того, чтобы его вычеркнули из списка живых.

Подталкивая его, уже готового, в сторону темного прохода, который вел к яркому свету, реву толпы и жестокому рингу, он сказал только одно: «Размажь его», — и уверенно улыбнулся.

Средний вес продержался восемь раундов, после чего рухнул с окровавленным лицом в ожидании отсчета судьи. Бельгийский негодяй разбил ему эту чертову зубную дугу слева, и весь мир исчез в красном тумане. Это был явный прогресс. На предыдущей встрече он продержался всего лишь три раунда.

В следующем бою — господин Жан в этом был уверен — при продолжительной физической тренировке и хорошей психологической накачке он все же станет настоящим убийцей.

Трудяга

В тот самый момент, когда я отработал этап, за 900 метров до линии, я увидел ее. Я приподнялся, чтобы достать до ручек тормозов, и — может быть, на четверть секунды — ее взгляд упал на меня. На этом этапе я сделал все, что мог; завершать, как и на всех равнинных этапах, должен был Ивон. В эту секунду Келли, обгонявший меня на три-четыре корпуса, бросил свою каскетку на землю, мне кажется, Бернар и Беп сделали то же самое... Они ехали так быстро.

Она стояла на тротуаре, посреди толпы, и она на меня посмотрела. На меня. Она стояла с приоткрытым ртом, не двигаясь, не крича, не хлопая в ладоши.

Я тут же подумал, что она — стриптизерша. Блондинка, полноватая, с большими глазами и сочными губами. Памела? София? Рита? Я могу ошибаться, ведь я никогда не видел стриптиза, да и выжимал я в тот момент не меньше пятидесяти в час. Стриптизерша. И она на меня посмотрела. На меня.

Обычно, когда первые уже приехали, мы еще продолжаем крутить педали; увлекаемый остальной группой, я забылся, как если бы хотел на сотую долю секунды задержать ее взгляд. Ехавший рядом итальянец оттолкнул меня левой рукой, чтобы моя педаль не сыграла в его переднее колесо. «Держи линию», — прохрипел он с акцентом. А кативший сзади испанец, тормозя, завопил: «Крути педали, придурок!». Я опять привстал на седле. У меня болели ноги и спина.

Как правило, я заканчиваю свой рабочий день у красного флажка, за которым начинается последний километр. Моя работа заключается в том, чтобы прижимать всех, кто зашевелился и на последних двадцати пяти километрах пытается оторваться: я мешаю гонщикам оставить позади пелотон и уходить в одиночку и подвожу Ивона к финишному отрезку. Потом еще три-четыре сотни метров его ведет Марсель, а затем он справляется сам. Для этого у него есть все, что надо: руки на руле и голова на плечах. Они, спуртеры, сделаны по-другому. У меня же от одного только вида финишной ленты ноги отсыхают.

Я мог бы попробовать приподняться на педалях и обернуться, чтобы еще раз ее увидеть, но передо мной как раз вырисовывался вираж влево на девяносто градусов, и я испугался, что не впишусь.

Каждое утро, если конечно в программе заявлено не очень много бугров, Ивон нам говорит: «Подвезите меня, как в мягком кресле, к отметке 600 метров, а все остальное я сделаю сам». Часто свое слово он держит. Это благодаря ему в команду идут деньги, это он поднимает руки на финише, чтобы на его майке можно было прочитать «Salami-Store» по телевизору и в газетах. Мы же, вся остальная команда, мы крутим педали за харчи. Когда приходит спонсор, он садится за стол напротив Ивона. В общем-то, дело Ивона — катить весь день в тени, в основной группе, тянуть на самой низкой скорости и экономить силы. А в конце этапа мы все лезем из кожи вон, чтобы выдвинуть его вперед.

А в те дни, когда он не выигрывает, все на него, конечно же, смотрят косо: из-за усталости и из-за денег. Гнать к финишу — дело нелегкое.

Обычно людей, которые стоят вдоль дороги, не видишь. Их чувствуешь. Чувствуешь какое-то тепло, какой-то гомон с резкими криками, особенно на финише, где все пролетают особенно быстро.

Но ее я увидел. Я видел только ее, и она на меня смотрела. Нас все еще сто семнадцать в основной группе: мы только на двенадцатом этапе и еще не перевалили через Альпы. Почему же именно на меня? Как правило, они пытаются высмотреть двух-трех спортсменов, которых видели по телевизору, а остальные проносятся как цветное пятно в порыве ветра.

Она смотрела на меня не так, как смотрят на велосипедиста, и я подумал, что она — стриптизерша.

Завтра дорога начнет подниматься в гору. Как только мы подъезжаем к ущельям, Ивона начинает заклинивать. Он выдыхается. Он теряется в хвосте группы и пытается нагнать график. С этого момента мы переключаемся на Рэймона, нашего настоящего лидера.

А я вот люблю катить в гору. Все начинается со спины; чувствуешь себя собранным, твердым, почти как шар. В горах очень красиво. А боль во время подъема мне даже нравится. Я поднимаюсь хорошо. В команде это знают, это знают и в пелотоне. В «Salami-Store» быстрее меня поднимается только Рэймон. Получается, что теперь мне надо работать на него.

Раньше я гнал на первых перевалах, — хорошо было с утра подниматься одному впереди всех, — чтобы служить ему опорой в тот момент, когда он начинал победный спурт. Теперь все поменялось, мы работаем по схеме Меркса: тащимся по равнине, играем, как можем, на переключении скоростей, чтобы к подъему вымотать насмерть спекшихся гримперов. А там уже самые сильные будут сами разбираться. Мы же лезем вверх со своей болью в ногах до отметки две тысячи метров над уровнем моря. Ляжки у меня как из дерева.

Во время Тур де Франс остается мало времени, чтобы думать о женщинах. Мы заняты делом, а перерывы выпадают не очень часто. Когда она на меня так посмотрела, у меня возникло ощущение, что она — Рита и совсем голая. Если Рэймон выиграет Тур, хозяин пообещал отвезти нас в «Crazy Horse».

Я доеду до финишной линии, слезу с этого чертового драндулета, сниму туклипсы — с упорами для педалей не очень-то походишь. Спрошу, как проехал Ивон. Секундант положит мне руку на плечо, даст воды. Жандармы освободят нам проход до барьеров: каждый вечер они готовят для нас узкий коридор до санитарного фургона, где мы проходим тест на допинг. Там, поднявшись на вторую ступеньку и встав на цыпочки, я смогу посмотреть поверх голов. Она подойдет поближе к линии, чтобы увидеть подиум и девчонок, которые подносят букеты цветов — возможно, она сама будет дарить цветы.

Меня отведут вглубь фургона, и там я должен буду пописать. После восьми часов в седле, сделать это не всегда просто. Секундант снова положит мне руку на плечо: надо доплестись до гостиницы, дождаться душа, дождаться массажа. Марсель (обычно гостиничный номер мы делим с ним), перед тем, как лечь на кровать и расслабиться, снимет рейтузы и — как всегда — потрясет ляжками, чтобы меня насмешить. Он вытянет ноги и руки с четкими границами загара. Он скажет, что этап был тяжелым из-за жары и расстояния в двести сорок семь километров. Он будет ругать Ивона и мысленно сводить с ним счеты. Какое-то время я тоже буду лежать и фантазировать. Например, о том, как гонщик-велосипедист бросает группу ради стриптизерши. И тут войдет руководитель команды, состроит выражение «ни рыба, ни мясо» и скажет, что в завтрашнем гите он, вообще-то, собирался спустить нас на тормозах, но, к сожалению, — поскольку сегодня Ивон пришел только третьим — нам придется поднажать, если мы хотим сохранить желтые майки в командном первенстве и премиальные в 750 франков.

Марсель начнет протестовать, скажет, что у него боль в колене и затвердение ягодичных мышц. Я почешу в паху и скорчу гримасу. Тренер пожмет плечами в знак того, что он здесь ни при чем, и пойдет объявлять приятную новость остальным...

Завтра в половине двенадцатого, когда стартует классификация, я уже буду гнать вовсю вверх к перевалу д’Эз.

Облом

Стояла жуткая ноябрьская стужа. В капюшоне, в перчатках, бегун гнал перед собой облачко морозного пара. Он бежал размашисто, размеренно, едва пружиня, по твердой земле. Его щеки тряслись. Его взгляд терялся в пролеске, чуть встревоженный, чуть напряженный. Он бежал уже двадцать третий километр своего утреннего кросса.