Мариша Пессл - Ночное кино

• Название: Ночное кино
• Автор: Мариша Пессл
• Жанр: Триллер
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11607-8

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».

Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.

Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.

А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.

Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.

Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.

Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.

Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

---

– Вы из полиции?

– Нет. Я веду журналистское расследование.

– И что же вы расследуете?

– Раньше – укрывательства, международные наркокартели. Сейчас собираю данные об Александре. Мне интересна ваша точка зрения. Александра вам что-нибудь говорила?

Прикусив губу, Нора отложила мою визитку на дверцу стойки и аккуратно высыпала на ладонь разноцветные желейные конфеты – в пакете их было килограмма четыре. Забросила горсть в рот, пожевала, плотно стиснув губы.

– Можно строго между нами, – прибавил я.

Она ладонью прикрыла рот.

– Вы пили? – осведомилась она.

– Нет.

Тут она, похоже, возмутилась, звучно проглотила свои конфеты.

– Вы у нас сегодня ужинаете, сэр?

– Нет.

– Вы встречаетесь с кем-то в баре?

– Вероятнее всего, нет.

– Тогда я вынуждена попросить вас уйти.

Я вытаращился. Она явно не из Нью-Йорка. У нее прямо-таки на лбу написано «недавняя выпускница Университета Огайо, диплом по театральному искусству». Небось, играла одну из «Розовых леди» в отвратительной постановке «Бриолина»[15], а на вопрос, кто она, отвечает: «Я актриса» – с придыханием, как на собраниях АА объявляют: «Я алкоголик». Такие девушки едут сюда вагонами в надежде, что их откроют, что они встретят Большую Шишку, но чаще всего оказываются в барах Мёрри-Хилла, в черных платьях из «Банановой республики» и с мозольными пластырями на пятках. Напор типа «Я покорю Манхэттен» вскоре сходит на нет, и они покоряются. Сколько-нибудь продолжительная жизнь в этом городе требует мазохизма, моральной гибкости, носорожьей кожи и сопротивляемости чокнутого чертика из табакерки – а все вышеперечисленное даже в первом приближении непостижимо для этих якобы самоуверенных девиц двадцати с малюсеньким хвостиком лет. Еще годков пять – и она ринется домой к родителям, к парню по имени Уэйн, будет преподавать ритмику в своей бывшей школе.

– Если не уйдете, я позову менеджера. Карл с радостью выслушает любые жалобы или пожелания.

Я глубоко вздохнул.

– Мисс Халлидей, – промолвил я, делая шажок к ней; стало видно, где ее розовая помада съехала с верхней губы. – Молодая женщина найдена мертвой. Вы – последняя, кто видел ее в живых. Это известно семье Кордовы. Это известно куче народу. Нью-йоркская полиция ваше имя в тайне не сохранила. Люди хотят знать, что вы сделали, что вы сказали ей такого, отчего она спустя несколько часов погибла. Я не тороплюсь с выводами. Я просто хочу выслушать вашу версию.

Она посмотрела на меня, сняла со стены в глубине гардероба телефонную трубку и набрала три цифры.

– Это Нора. Вы не могли бы спуститься? Тут какой-то человек, и он… – Она откровенно смерила меня взглядом. – Ему за пятьдесят.

Я надеялся на иную реакцию. И поспешно покинул вестибюль. Снаружи под навесом обернулся. Маленькая мисс Мерил Стрип снова нацепила очки и наблюдала за мной, склонившись над гардеробной дверцей.

По лестнице сбежал мужчина в синем костюме – надо думать, Карл спешит на помощь, – а потому я направился назад к Парк-авеню.

Дела не задались. Я заржавел.

Я глянул на часы. Девятый час вечера, холодно, ночное небо исполосовали облака, что белели и рассеивались, как дыхание на стекле.

Я, конечно, не то чтобы в ударе, но домой не пойду.

Еще не пора.

9

Спустя пятнадцать минут я в такси колесил по Чайнатауну, меж убогих пятиэтажек и ресторанов, грязных вывесок «МАССАЖ СТОП СПИНЫ», а также «НАРОДНАЯ АПТЕКА» и навесов, отяжелевших от китайского пополам с английским. Мимо витрин, заплесканных смертоносной подсветкой – малиновый сироп от кашля, зеленый абсент, желтушная желтизна, и все это, перемешиваясь, протекает на кривые улочки, – торопились мужчины в темных пиджаках. Вроде бы процветающий, однако пустующий район – как будто здесь только что объявили карантин.

Мы миновали кирпичную церковь – «ЦЕРКОВЬ ПРЕОБРАЖЕНИЯ», сообщила вывеска.

– Вот прямо здесь, – сказал я таксисту.

Уплатил, выбрался наружу, задрал голову. Семиэтажная заброшенная развалюха – облупленная белая краска, строительные леса, все окна заколочены. Пакгауз, где нашли тело Александры Кордовы. У центрального входа – горы цветов и самодельных открыток.

Букеты роз, гвоздик и лилий, свечи, картинки с Девой Марией. «Покойся с миром, Сандра. Господь с тобой. ТВОЯ МУЗЫКА БУДЕТ ВЕЧНОЙ. Ты теперь в раю». Меня всегда удивляло, с каким жаром публика оплакивает прекрасных незнакомцев – особенно из знаменитых семей. В эту пустую изложницу они заливают свои сожаления и горе, избавляются от них и несколько дней, помня о своей удаче, летают как на крыльях, утешаясь мыслью «зато не я».

Я аккуратно отодвинул цветы и подошел к стальной двери. Два висячих замка, таблички «ОСТОРОЖНО» и «ОПАСНО». Лента «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОГРАЖДЕНИЕ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» нетронута.

Позади меня, тарахтя глушителем, проехал бордовый седан – темный силуэт скорчился над рулем. Я попятился в тень лесов; седан добрался до конца Мотт, свернул влево, и на улице вновь воцарилась тишина.

И однако я безошибочно чуял, что здесь есть кто-то еще – или только что был.

Я застегнул молнию на куртке и, оглядев тротуар – пустынный, если не считать мальчишки-азиата, нырнувшего в магазин «Китайский базар», – направился к перекрестку Мотт и Уорт. Там свернул направо, миновал красный навес, помеченный «КОСМЕТИЧЕСКАЯ СТОМАТОЛОГИЯ», и просевшую сетку-рабицу, обнимавшую темный пустырь. Добравшись до следующего здания, запущенной малоэтажки, а затем и до следующего, дома 197 по Уорт, я понял, что промахнулся.

Вернулся, разглядел, что возле стоматологии в сетке дыра. Приблизился, присел на корточки. На забор привязали черную тряпочку – явно пометили вход. Узкая тропинка петляла через пустырь, убегая вдаль, к заброшенному зданию.

Видимо, здесь. «Висячие сады», сказала Фальконе, – известный сквот и место проживания крэк-кокаинистов, как утверждалось в сообщении о несчастном случае из дела Александры. Полиция заключила, что Александра вошла отсюда, через дом 203 по Уорт, поднялась по лестнице на крышу и через световой люк проникла в соседний дом 9 по Мотт-стрит. Полицейский обход окрестностей не выявил ни свидетелей, ни личных вещей Александры, но это ничего не значит. Детективы оборачиваются отъявленными лентяями, если сразу же решают, что речь идет о самоубийстве, – и зачастую упускают ключевые детали, из которых складывается совсем иная история.

Вот зачем сюда пришел я.

Я нырнул в дыру и зашагал по тропинке; в ноздри била тошнотворная мусорная вонь, в траве разбегались невидимые зверьки. Наверняка там шныряет живой талисман Нью-Йорка – крыса размером с кошку. Когда глаза привыкли к темноте, я различил крошащийся кирпичный фасад и дверь слева. Шагнул к ней, споткнувшись о ветхий велосипед и какие-то пластиковые бутылки, и дернул за ручку.

Нутро большого пакгауза освещал тусклый свет неизвестно откуда; стены покрыты граффити, не поддающимися расшифровке. Все прогнило, везде отбросы: газеты и банки, гипсокартон и изоляция, фуфайки и коробки, кастрюли и сковороды. Сквоттеры явно жили здесь, но, похоже, разбежались – вероятно, от недавнего нашествия полиции. Я вошел, и тяжелая дверь со скрипом затворилась сама по себе.

Убийственная водка Бекмана уже выветрилась, и теперь я сознавал, сколь немудро было явиться сюда, не прихватив и перочинного ножика, который я брал на пробежки в Центральном парке. Даже фонарик взять не сообразил. Я глубоко вздохнул (игнорируя голос в голове, напоминавший: «Мы ведь поняли уже, что ты не в ударе?») и направился вглубь искать лестницу.

Лестница проржавела. Я подергал перила, попытался отодрать их от стены, но болты держались на удивление крепко.

Я зашагал вверх, и металлическое эхо шагов драло мне уши. То и дело я останавливался и озирался, проверял, нет ли здесь еще кого, кое-что фотографировал на «блэкберри». С каждым шагом дряхлый дом ворчал и кашлял, негодуя на пришельца, что карабкался по его проржавевшему хребту. Здесь поднималась Александра. Если она хотела покончить с собой – а что бы ни говорила Фальконе, это отнюдь не бесспорно, – зачем она пришла в этот заброшенный дом?

С шестого этажа я по самому крутому маршу взобрался на тесный чердак, где на полу валялся изгвазданный футон. Там, где косой потолок упирался в стену, обнаружился квадратный люк. Я налег плечом, дверь, ахнув, распахнулась, и я выбрался наружу.

Пустынная крыша, в дальнем углу покалеченный диван. Вид орнаментировала небоскребная щетина Нижнего Манхэттена: колоды дешевых многоэтажек, жирные валуны муниципальных зданий, чертополоховые бутоны водокачек, и все это сражалось за свой кусок ночного неба.

К дому примыкала задняя стена номера 9 по Мотт-стрит – разделял их какой-то фут, однако щель прорезала темноту до самой улицы. Я залез на низкий парапет и, совершенно напрасно посмотрев вниз – если упаду, помру, застряв укропом меж кирпичных зубов, – перепрыгнул на соседнюю крышу.