Роман Сенчин - Любовь, или Не такие, как все (сборник)

• Название: Любовь, или Не такие, как все (сборник)
• Автор: Роман Сенчин
• Издательство: Литагент1 редакция0058d61b-69a7-11e4-a35a-002590591ed2
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-87529-0

Чудаки, блаженные, не от мира сего – как только не называют людей, отличающихся ото всех. Среди них есть одержимые манией и фактически святые, безумцы и великие философы. Не замечать их попросту невозможно. Талантливый художник-аутист из рассказа Романа Сенчина, крылатая девочка Юрия Буйды или фотограф-маргинал из повести Алексея Лукьянова – все они чудаки, но мы-то знаем, что слово «чудак» происходит от слова «чудо». Мир без таких людей стал бы более тусклым и серым.

---

С Викторией Робертовной они занесли водку в домик. Миленький так же и валялся в углу на коврике, с валенком в обнимку.

– Раздевайтесь, – велела Таська спутнице.

– Я?!

– Могу и я, но вам придется картошку садить и стричь кусты. Вы умеете?

Разумеется, она не умела. Таська поняла это, когда они водку покупали. Таська боялась, что ящик ей придется тащить самой, – настолько нежные и мягкие ручки были у Виктории Робертовны.

– Вы же сами жаловались, что Миленький вас игнорирует как женщину. Сегодня он никуда не денется.

– Но это неприлично!

– Виктория Робертовна, что за ханжество! Великие мастера писали женское тело, и ни у кого не возникает мыслей, что это неприлично, – попеняла Таська. – Вы же человек с высшим образованием! К тому же вас все равно полгорода уже с ящиком водки видело, чего теперь смущаться? Не теряйте времени, а я пока этюдник поставлю.

– Совсем раздеваться?

– Хотя бы по пояс, – смягчилась Таська. – Да успокойтесь вы, я же здесь. Сядете к нему спиной, вполоборота. Что он, голых спин не видел, что ли?

С этой пластической позой Виктория Робертовна вроде смирилась. Медленно, будто в рапидной съемке, она села на тумбочку и начала расстегивать кофточку. За это время Таська успела спрятать водку в разных местах, установить этюдник, прикрепить к папке кнопками полуватман, набрать в консервную банку чистой воды и распечатать коробку акварельных красок.

– Может, ему маслом удобнее? – спросила Виктория Робертовна.

– Не велика ли честь? – огрызнулась Таська. – Шесть лет никакой практики, пускай сначала навык восстановит.

– А вы уверены, что у нас получится?

– Не у нас получаться должно, а у него. Между прочим, он паспарту к своим фотографиям сам делает. И эти паспарту куда интереснее, чем бабы в них.

– Ой! – вскрикнула Виктория Робертовна и закрыла руками грудь, хотя блузку еще не расстегивала.

Миленький в углу заворочался, перевернулся на другой бок.

– Без паники. – Таська подскочила к Миленькому и прислушалась. Тот немного всхрапнул и снова задышал ровно и глубоко. – Раздевайтесь, говорю!

Спустя несколько минут Миленький почувствовал запах водки и открыл глаза. Над ним был выкрашенный водоэмульсионной краской потолок, помещение светлое и по сравнению с будкой – просторное.

Он поднял голову.

Кроме него, в комнате находились еще два человека – давешняя девка… как там ее… не важно… и какая-то голая баба, сидящая к нему спиной.

– Очнулся, классик? Доброе утро, – сказала девка. В руках она держала зеленую поллитровку с сорванным колпачком. – Пить хотите, Святослав Аполлинарьевич?

– Еп-понский городовой, – охнул Миленький. – Давай.

– Тогда – к станку, – сказала девица и стала выливать содержимое бутылки за порог.

– Эй, ты, как там!.. – Миленький испуганно засучил руками и ногами, которые за ночь на жестком полу изрядно затекли. – Харэ!

Таська приостановила экзекуцию.

– Миленький, ты давно кисти в руки брал?

– Какое твое дело, сопля?

Водка вновь полилась через порог.

– Стой, стой! Это… когда же… не помню!

Утечка алкоголя была ликвидирована. Таська продолжила:

– Я на тебя поспорила.

– Чего?

– Заключила пари. Я сказала, что ты красишь лучше, чем фотографируешь.

– Да ты… – Бутылка вновь опасно накренилась, и Миленький поспешно сказал: – Чего надо?

– Становись к станку и рисуй.

– Чего рисовать?!

Бутылка перевернулась, и водка очень быстро покинула сосуд. Девка поставила пустую бутылку на пол, подошла к Миленькому и с видом фокусника вытащила из валенка еще один пузырь. Сорвала колпачок, пленочку под ним и снова перевернула вверх дном.

– Да стой ты! – взвыл Миленький.

– Перед тобой сидит модель. Я подумала, что обнаженная натура тебе ближе.

– Да какая это натура, ребра торчат! Эй, ты, прикройся уже!

Натура несколько раз шмыгнула носом – и заревела в голос. Девка вылила водку за порог, не обращая внимания на гневные вопли Миленького.

– Тебе, значит, коров подавай, да? С выменем? – спросила Таисия (наконец-то вспомнил, как зовут).

Натура, мелко сотрясаясь от рыданий, слезла с тумбочки и начала надевать лифчик. Такие на заводе шесть лет назад выдавали. Таисия же тем временем подошла к натуре, погладила по голому плечу и что-то прошептала, после чего наклонилась к тумбочке и вынула из выдвижного ящика еще две пол-литры.

– Будешь работать? – спросила она у Миленького.

– Да вы охренели обе! Это произвол!

Таисия шарахнула правой бутылкой о левую. Разбилась почему-то правая, водка и стекло брызнули в разные стороны, чудом не задев натуру. Зато Таисия знатно располосовала себе обе руки.

Натура поплыла, но Таська рявкнула:

– Бинт, быстро! У меня в сумке!

Натура забыла, что голая по пояс, осторожно, чтобы не наступить на стекло, прошла к сумке Таисии, висящей на гвозде, и достала оттуда бинт.

– А йода нет?

– У нас водка есть. Откупоривай!

Натура кое-как открыла бутылку, едва не уронила, выливая водку на рассеченные руки.

– До конца лей, чтоб ни капли не осталось, – велела Таська.

Потом Виктория Робертовна долго и аккуратно бинтовала Таськины руки.

– А как теперь копать? – спросила она, закончив.

– Если что – его заставлю. – Таська кивнула на Миленького, который, лежа в углу, с ужасом таращился на происходящее. Сцена и впрямь напоминала бред при белой горячке.

Таська подошла к этюднику, вытащила оттуда самый широкий флейц. Окунула в воду, размочила красную акварель – и широким движением мазнула по лицу Миленького.

– Ты че?! – возмутился Миленький.

– Ах, ты, тварь такая! – Таська мазала пленнику щеки, нос, лоб, губы. – Я думала, он здесь искусством занимается, а он только баб голых фотографирует! К станку, быстро!

Миленький вскочил:

– Ты совсем того, что ли, дура?!

– А ты колбасы хотел?! К станку, я сказала! Кисти в зубы – и красить! Я тебе ни жрать не дам, ни спать, ни пить. К станку, тунеядец!

Миленький нехотя встал к этюднику, взял кисть и палитру, поморщился на натуру и обмакнул кисть в воду. Какое-то время Таська смотрела, как он трясущимися руками пытается проводить линии, потом решила не мешать и вышла на улицу.

О том, чтобы сажать картошку, можно было и не думать – кисти жутко саднили от порезов, нужно, чтобы раны хоть немного подсохли.

Необходимы веник, чтобы замести осколки, и тряпка, чтобы смыть кровь с пола.

Поиски инвентаря отняли какое-то время, веник Таська надыбала у огородников на другом конце улицы, поэтому, когда она вернулась, застала в домике с петухами следующую картину: пол, помимо осколков, устилали кучи порванной бумаги, а голая по пояс Виктория Робертовна утешала плачущего на коврике Миленького.

– Что за разврат? – возмутилась Таська. – На минуту нельзя покинуть, везде нужен контроль.

Виктория Робертовна с укоризной посмотрела на Таську:

– Я же говорила! Разучился человек рисовать.

Таська плюнула и начала подметать, шипя от боли.

– Пропил, значит, талант? – спросила она, сгребая влажный мусор в кучу у порога.

Миленький рыдал. Музейщица гладила его по спине и утешала:

– Ну не плачьте, вы же мужчина…

– Я не поняла, чего он ревет?! – сказала Таська, сбросив весь мусор в ведро с помощью совковой лопаты. На бинтах проступили алые пятна. – Шесть лет его это не волновало, а тут вдруг запереживал!

Виктория Робертовна покраснела.

– Я рассказала… Про пожар.

Таська округлила глаза и молча покрутила пальцем у виска: мол, ты совсем, мать?! Музейщица опустила глаза. Собственная нагота ее уже не смущала.

– Миленький… – уже мягко обратилась к нему Таська. – Мне самой безумно жалко, я ведь ничего толком разглядеть не успела. Но кое-что осталось. Поработаешь немного, руки дрожать перестанут – и снова все будет получаться. Паспарту же ты сам клеил, я видела…

Миленький обернулся к ней и сказал:

– Выпить дашь?

– Облезешь.

Миленький снова уткнулся носом в валенок, но уже не плакал.

– Нельзя тебе сейчас пить. Тебе вообще пить нельзя, ты и так все пропил. Такую красоту загубил…

Миленький снова вскочил и заорал:

– И что? И кому от этого хуже стало? Кому здесь красота нужна? Ты закат каждый день наблюдаешь? Птиц слушаешь? Классику – Моцарта, Прокофьева – слушаешь? По музеям каждый день ходишь, Шекспира читаешь, Толстого?! – Он обернулся к Виктории Робертовне и сказал: – Прикройся наконец, что ты мне тут Делакруа, Свободу на баррикадах изображаешь?! Всем насрать на искусство, и мне тоже насрать, – продолжил он, отдышавшись. – Ты меня все бабами попрекаешь. А чем тебе бабы плохи? Они хотя бы красивые!

– Ты как при ребенке выражаешься, скотина пьяная?

Все обернулись.