Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

• Название: Современная португальская повесть
• Автор: Карлос Оливейра
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В сборник вошли повести пяти современных португальских писателей: Жозе Кардозо Пиреса «Дофин», Жозе Гомеса Феррейры «Вкус мглы», Мануэла да Фонсеки «Посеешь ветер…», Карлоса де Оливейры «Пчела под дождем», Урбано Тавареса Родригеса «Распад».

В повестях рассказывается о жизни разных социальных слоев португальского общества, их борьбе с фашизмом, участии в революции.

---

— Вот те на! Тихо-тихо! Я ведь вас хорошо знаю. Вы меня ничем не удивите. Вот что касается вашей дочери, то тут никогда не знаешь, на что рассчитывать. Ясно?

Он подходит к огню. Проводит рукой по голове Бенто, и лицо его смягчается.

— Бедненький, бедненький Бенто.

Бенто с удовольствием подставляет голову мозолистой руке отца, прижимается к его коленям. Умиротворенный, он успокаивается, счастье играет на его лице. Палма говорит четко, весомо, повторяет фразы и все ласкает, треплет рыжие волосы сына, как когда-то после изнурительного трудового дня ласкал тягловый скот — быков и мулов.

— Бедненький, бедненький…

Ласково разнимает он руки Бенто, охватившие его колени. Надвигает на лоб шапку, гонит прочь увязавшуюся за ним Ардилу и выходит из лачуги. Уверенным шагом идет он навстречу ветру.

— Что за человек! — говорит Аманда Карруска. — Ты слышала, как он оскорбил меня?

Стоя в дверях, Жулия смотрит вслед уходящему мужу, который уже скрывается в овраге. Потом переводит взгляд дальше, на одиноко стоящий на склоне дуб. Тут глаза ее, не привыкшие к темноте, заволакивает туман. Когда же зрение возвращается, она видит Палму идущим по равнине. Становясь все меньше и меньше, он уходит в павшую на землю ночь. Еще немного — и он исчезает совсем.

8

Свернувшись в клубок, на каменных плитах дремлют кот Малтес и Ардила. Чуть в стороне, уронив голову на грудь, похрапывает Бенто. От колеблющегося пламени его упавшие на лоб волосы кажутся грязным золотом. Неподвижно сидящая Аманда Карруска погружена в свои мысли.

Черная неторопливая ночь приближается. Надоедливый ветер не смолкает. Стонет, заходится плачем то в овраге, то где-то совсем рядом. Жулией овладевает страх. Она искоса поглядывает на каменное лицо матери, смутные, неопределенные предчувствия осаждают ее душу. Она не может больше сдерживаться и кричит:

— Говорите, мама!

Острый взгляд Аманды Карруска впивается в нее. На тонких бескровных губах плывет презрительная улыбка.

— Не могу… — шепчет Жулия, — не могу молчать столько времени. Мне страшно.

Сидящая на табурете старуха продолжает бесстрастно смотреть на нее. Вдруг Жулия вскидывается:

— Мама!

Ардила, подняв уши, срывается с места. Бежит во двор и принимается выть, подняв морду к небу.

В лачугу вползает мертвенно-бледный свет, заливая все вокруг, Аманда Карруска, выпрямившись, идет к двери.

Белая, холодная полная луна выглядывает из-за быстро бегущих рваных туч. И свет ее так же быстро, как тучи, бежит по равнине. Тучи сходятся и гасят лунный свет. И равнина снова скрывается в ночном мраке.

— А, чтоб тебя! — бранит Аманда Карруска Жулию, возвращаясь к табуретке. — Твой страх просто зараза, да и только.

— Что это? Я ж не знала… Я подумала… привидение…

— Привидение!.. В башке у тебя привидение!

Униженный, как у побитой собаки, взгляд Жулии скользит по очагу, останавливается на ниточках смолы, которые прядут на поленьях языки пламени.

— Какой я себя чувствую одинокой…

С горестным видом поправляет она под подбородком развязавшийся узел платка, опускает руки, глядя на Бенто. Но замечает его лишь какое-то время спустя. Да, только сейчас она видит растрепанного, несчастного, склонившегося на камни очага Бенто.

— Даже мои дети, даже они…

Она вытаскивает из рукава застиранную тряпку и сморкается в нее. Всхлипывает, вытирает навернувшиеся на глаза слезы.

— Несчастные мои… Луис как уехал, так ни строчки не написал. Все равно что умер. А Кустодия, она…

— А, видали, что вспомнила?

— А что бы вы хотели, чтобы я вспоминала? Если бы мы жили в городе, были бы они со мной, уверена. Ведь в городе, когда семья нуждается, богатые все-таки помогают. Они жалостливы.

— Богатые жалостливы? Да ты совсем! Испортил тебя город! Уж это точно. Никогда-то ты не привыкнешь к деревенской жизни.

— Кто может привыкнуть к этой нищете?

— Никто, черт тебя побери! И уж во всяком случае, не ты, так нахваливающая богатых!

— Не могу, не могу, — всхлипывает Жулия. — Кустодия на Руа-да-Бранка пошла по рукам. Боже ты мой, чем она провинилась, чтобы нести этот тяжкий крест?

В нерешительности она умолкает. Вновь возникший страх заставляет ее поднять голову. Подбородок трясется, будто ее бьет озноб.

— Мама, я всегда была набожна!..

— Что? — бормочет старуха, сморщившись от изумления. — При чем тут твоя набожность?

— Как при чем? Наш удел смирение: мы люди бедные… И если бы Антонио не болтал лишнее об Элиасе Собрале, наша жизнь была бы другой.

— Болтал, говоришь ты? — Возбуждение захлестывает Аманду Карруска. — Да провалиться мне на этом месте, если я, будь я мужчиной, вела бы себя иначе!..

От возмущения она долго не может вымолвить слова. Наконец на лице ее, изборожденном глубокими морщинами, появляется выражение усталости. Горечь и безнадежность звучат в ее доверительных, неторопливых словах:

— Доброта, набожность… Это хорошо. Это очень хорошо. Особенно тогда, когда те, кто говорит о них, их исповедуют. Но подумай только… А, все равно ты не поймешь. У тебя все… Ничего-то ты не видишь. Считаешь, что все происходит не по чьей-то вине, а по воле судьбы… Именно так! Воображаешь, что судьба заставила твоих детей бежать из дома, свекра повеситься, а мужа сесть в тюрьму. Именно так ты думаешь и так думают многие. Трусы!

Она пожимает плечами без зла и презрения, скорее безразлично, считая, что такие люди не имеют к ней отношения, поправляет на голове платок и продолжает:

— Болтал, болтал… Да кто нас слышит, если даже богу не до нас?

— Замолчите, мама, грешно!.. — говорит Жулия, прижимая руки к вискам. — Бог — отец нам!..

— Возможно. Но одни — сыны ему, а другие — пасынки.

Ардила ворчит, глядя на дверь.

Со двора доносится шум шагов. Это возвращается домой Мариана, младшая дочь Палмы.

— Добрый вечер.

Она ставит подойник на стол и, только когда снимает платок, замечает хмурый вид Аманды Карруска.

— Что случилось?

— Да что может случиться? Глупости несет твоя мать!

Потирая покрасневшие от холода руки, Мариана склоняется к огню.

— И все?

— Я не понимаю тебя, — говорит, подозрительно глядя на нее, старуха. — А что бы ты хотела еще?

— Ничего.

Мариана приподнимает юбки, греет ноги у очага. От тепла лицо ее розовеет. Оно такое же тонкое и такое же худое, как у матери. Но большие глаза и пухлый, резко очерченный рот придают ее лицу спокойное, решительное выражение.

— А отец где?

— Ушел, — заикаясь, говорит Жулия. — Думаю, пошел в поселок… не знаю…

Аманда Карруска ерзает на табурете. Мариана ждет, когда бабка успокоится.

— И когда вы, мама, перестанете обманывать. Я ведь дядю Жоана встретила. Он мне все рассказал.

Она садится на одну из скамеек, снимает туфли и тянет к огню мокрые ноги.

— Отец не должен был идти к Галрито.

— Я тоже так считаю. Только молчу. Кто меня в этом доме послушает?..

— Нечего об этом, — резко обрывает их старуха. — Я вот думаю, что очень даже правильно сделал. Не может же семья так жить дальше.

— Нет, семья так жить дальше не может. Только отец поступил плохо. Что бы ни было, он не должен был связываться с подобными типами. К тому же я ему говорила, что крестьяне собираются идти в город просить работы.

— А, опять ты со своими идеями!.. Куда как хорошо: банда попрошаек идет в город. Как же, держите карман шире, так всем и дали работу, всем сразу. Лучше бы каждый за себя попросил!

— Это мы еще посмотрим, бабушка, — говорит очень серьезно Мариана, поджимая под себя ноги и выпрямляясь. — Посмотрим, чего добьются и отец, и те, кто каждый за себя. И вы раз и навсегда поймете, что только сообща можно что-нибудь получить. Один человек ничего не стоит.

— Ой, хватит, замолчи. Наперед знаю все, что ты скажешь, знаю как свои пять пальцев!.. Пустые слова это все, пустые. И нечего тут смотреть. Дурят тебе голову, крутят мозги, и все тут. И что это твой отец потеряет, если заработает несколько эскудо, чтобы было что жрать в доме?

— Потеряет. Очень даже много потеряет, если хотите знать. До сегодняшнего дня есть кое-кто, кто верит, что он всегда был честным и никогда ничего не воровал. Но завтра, когда узнают, где он раздобыл деньги, вряд ли такие останутся.

Жулия, дрожа всем телом, подается вперед.

— А если его схватят?!

Мариана вопросительно смотрит на Аманду Карруска. Лицо старухи мрачнеет, делается непроницаемым, губы поджимаются. И все-таки где-то в глубине души ей так же беспокойно, как дочери и внучке.

В дверь, к которой они сидят спиной, крадучись входит беловатый лунный свет. Во дворе Ардила настороженно поднимает морду вверх и принимается выть скорбно, протяжно, надрывая душу и тишину ночи.