Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

• Название: DARKER: Рассказы (2011-2015)
• Автор: Джозеф Д’Лейси
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2015

DARKER — российский литературный онлайн-журнал (вебзин) посвященный «темному» фэнтези, мистике, литературе ужасов и хоррор-культуре в целом. Создан в 2011 году на основе pdf-журнала «ТЬМА». Выходит с периодичностью раз в месяц. Публикует жанровые рецензии, статьи, обзоры, а также рассказы и повести отечественных и зарубежных авторов.

В данный сборник вошли избранные рассказы зарубежных и отечественных авторов (от классиков до современных), опубликованные в онлайн-журнале «DARKER» в течение 2011–2015 года.

Многие произведения публикуются на русском впервые.

*Внимание! Присутствуют произведения категории 18+.

Сайт онлайн-журнала: http://darkermagazine.ru/

[Электронное издание, 2015]

---

Из темноты появились крысы! Эти мелкие зверьки быстро ко мне привыкли. Они пролезали между решетками, их серые головы выглядывали из клоаки. Как только я прикрывал глаза, тут же слышал топот коготков по каменному полу.

Вскоре они перестали бояться и шныряли под ногами, таская еду из скудного рациона, который бросал мне через решетку стражник. Множество раз, во время допроса, я просил своих мучителей о милости и скором разрешении своей судьбы. Но они оставались глухи к молитвам, лишь что-то записывали в больших книгах и задавали одни и те же вопросы. Видимо, все это было моим наказанием.

Из скудных фраз и слов проступала мрачная картина происходящего. Святоши мстили. Они не простили насмешек и подали на меня множество доносов, обвиняя во всех ересях сразу.

И я раскаялся! Во всем, что мне предъявляли, я раскаялся перед Святой Католической церковью. Ползал по заплеванному полу трибунала, целовал основание распятия Господа нашего, отбивал поклоны у ног моих мучителей, которые оставались непроницаемы. Вот он я! Отказываюсь от своей ереси! Примите мое покаяние! Под стражей меня увели обратно в камеру, где оставалось ждать решения.

День проходил за днем в тесной маленькой клетушке, тишина нарушалась лишь звуком шагов караульного и лязгом железной миски об пол — мне приносили скудную пайку. А я перебирал в голове, все возможные наказания, которые мог понести. Очищение огнем? Но я же вернулся в лоно церкви. Значит епитимья? Конечно же! Раскаявшийся еретик и клеветник со слезами возвращается к Господу, жадно целует перстень епископа, толпа рукоплещет и приветствует заблудшую овцу, что вернулась в стадо.

Я лежал на тюфяке и мысленно проигрывал в голове, как будет происходить auto de fe[325]. В такие моменты я даже забывал о назойливых крысах, снующих рядом. Чтобы мои мучители убедились в искренности покаяния, я попросил у стражника Святое писание, и в этой маленькой просьбе он не смог мне отказать. Я попробовал читать псалмы нараспев, но вскоре пришлось отказаться от этого. Горло пересыхало очень быстро, а воды в моем распоряжении было весьма мало. Поэтому я садился в углу, подтягивал к подбородку колени и читал при тусклом свете. Книга была не только демонстрацией моего усердия в покаянии. Она была той ниточкой к миру за стенами темницы, что не давала скатиться в пропасть безумия. Время тянулось, но все оставалось прежним. Никто не открывал двери темницы и не вел меня на auto de fe.

Крысам Святое писание пришлось по вкусу, стоило мне ненароком отвернуться, как они накидывались на него. Чтобы хоть как-то спасти книгу, я вынужден был спать на ней. Так мне удалось защитить ее от грызунов, но я был бессилен против всепроникающей сырости. Книга разбухла, чернила расплылись, и слова стало невозможно разобрать.

Я пытался понять, сколько времени прошло с момента моего заключения. Исчислять дни по тому, как мне приносили пайку, не было смысла. Иногда миска лязгала о пол, хотя я еще не переварил предыдущую скудную порцию, а иногда кишки уже сворачивались от голода, когда приносили очередную. Знаю, что они делали это специально, чтобы запутать меня во времени!

Я пересчитал все камни в стене моей темницы и дал им всем имена. От бессилия лез на эту стену, орал в ярости, бился головой, пока лоб не пересекла кровоточащая рана. Тогда я падал на отсыревший пол. Почему они меня тут держат? Я же раскаялся! Может быть, про меня забыли?! Эй, страж, я все еще тут! Ну ничего. Я оставлю им на стене послание и даже если вздремну ненадолго, то они его увидят и сразу же вспомнят обо мне.

Грязные ногти отдирали со лба коросту раны, я смазывал палец кровью и выводил на стенах: «Каюсь. Верю. Прошу.»

Когда я уже смирился с роком и покорно лежал на тюфяке, между ног были зажаты несколько мокрых рваных страниц — все что осталось от Священного писания. Ключи зазвенели, скрипнул замок, и стражник приказал мне выйти.

Меня вели сквозь лабиринт коридоров. Чем-то забытым давно повеяло в воздухе. Я остановился и глубоко вдохнул. Теплый летний ветер из прорези под потолком гладил меня по лицу мягкой ладонью. Света в прорези я не увидел, видимо, там за стеной была ночь. Но я чувствовал, как сквозь запах плесени и немытого тела пробивался чистый воздух, несущий с собой аромат цветущих далеко цветов. Я купался в волнах теплого воздуха. Казалось, сам Господь подает мне знак.

— Двигай! — страж толкнул меня, чуть не сбив с ног.

Я оказался в камере, которая была куда больше, чем предыдущая. И первый раз за долгое время увидел таких же несчастных людей, пострадавших от монахов. Тех, кого обвинили в ереси, тех, кто тайно проповедовал слово пророка или еврейского бога. Они сидели тут, в позорных одеждах, босые, с отросшими бородами и тяжелыми грязными космами, спускавшимися до плеч. Только теперь я понял, что выгляжу так же, одежду не менял с самого заключения, и столько же не прикасались к моим волосам ножницы. Я первый раз оказался среди подобных и не знал, как себя вести. Было стыдно за грязь, что покрывала лицо и тело. Но большинство даже не обратили на меня внимания, они продолжали почесываться и безучастно смотреть в пол. Я присел на свободное место.

Огромный мавр пристально смотрел на меня. Шрамы покрывали его тело. Он поднялся и, хромая, пошел ко мне. Я насторожился. Если мавр попробует напасть, то я был готов зубами и голыми руками защищать себя. Но он назвал меня по имени. И пришлось обратиться к самым дальним уголкам памяти, пытаясь вспомнить, кто он.

Его звали Абу Дакри, он работал на рынке, который я часто посещал. Абу выполнял всякую черную работу. Несколько раз он помогал мне донести тяжелые корзины, за что получал хорошую монету. Мавр был несколько старше меня, отлично сложен и обладал огромной силой. Шрамы на его теле оставили мечи славной испанской армии. И сидя со мной в камере, он рассказывал свою историю. О том, как бежал при очередном поражении Эмирата в Кастилию, а оттуда в Сарагосу.

Он не скрывал, что был арестован за тайную проповедь Корана. Также монахи называли его кровопийцей и обвиняли в том, что он ворует младенцев. Абу Дакри отрицал это, но признавал, что несет в себе слово пророка.

— Нельзя убегать от себя, как это сделал я, когда покинул эмират, а потом позволил себя окрестить, — говорил он, и его губы тряслись, — помни, кто ты есть, — его глаза блестели, как у лихорадочного. Он был на полпути к безумию.

Абу Дакри замолчал и уставился в одну точку. Губы шевелились, но говорил он уже сам с собой. Вскоре появились стража. Когда они начали выводить нас по одному, в дальнем углу всхлипнул миниатюрный человек.

— Domine, Domine, adjuva nos[326], — прошептал он, кулаки его сжались так, что грязные ногти до крови врезались в кожу.

Вскоре дошла очередь и до меня. Короткий переход, и я у интенданта. При тусклом огоньке свечи он что-то писал в толстой книге.

— Одевай, — под ноги мне упала одежда — холщовая рубаха и штаны.

Какое это блаженство снять наконец трухлявое рубище, пропитанное запахом крыс и сыростью камеры.

Новая одежда — немного потертая, но чистая и сухая, казалась мне тогда лучшим и самым желанным одеянием.

— Быстрее, — прогудел стражник за спиной и указал в угол с бесформенным ворохом позорного тряпья. Я переоделся, и меня повели дальше.

— Что же они все так смердят? — проворчал интендант мне вслед, — вы бы их хоть помыли.

— Скоро засмердят по-другому, — и конвоиры загоготали.

Я ослеп. За долгое время, проведенное при мерцании тусклой масляной лампы, мои глаза совершенно отвыкли от яркого света. Зрение медленно возвращалось. Я начал различать фигуры, стоящие вокруг. Появились очертания рук и ног, затем я увидел глаза, уши и всклокоченные бороды. Многих из тех, кто меня окружал, я видел недавно в камере. Мы оказались в большом зале с высоким потолком, пол размечен на белые и черные квадраты.

С обеих сторон в два ряда стояли заключенные, жмурились от освещения или удивленно озирались.

Все, как и я, были одеты в просторные одежды из холста. На груди у каждого из нас небрежно нарисована шахматная фигура. У дальней стены зала — белые пешки, а у тех, кто в одном ряду со мной — черные.

Второй ряд было сложно разглядеть. Только в самой середине возвышался человек, вид которого сразу бросался в глаза. Руки были скрещены на груди, подбородок вздернут, а взгляд устремлен прямо, с величайшим презрением смотрел он на своих мучителей, и заключение не смогло подорвать силу его духа.

Что-то внутри меня дрогнуло при виде этого гордого профиля. Уж не мог ли я видеть его среди знакомых придворных донов? Возможно. Как этот высокородный человек мог оказаться тут? Я вспомнил друзей, на помощь которых рассчитывал в первые дни ареста, но даже их влияния оказалось недостаточно, чтобы вызволить меня отсюда.

— Ты — бет второй, — стражник сунул мне в руки что-то холодное и тяжелое.